Утром комендант с комиссией из офицеров и двух стрелков обходил часть помещений нашего дома. Результатом этого «обыска» было отнятие шашек у Вали и m-r Gilliard, а у меня – кинжала! Опять Кобылинский объяснял эту меру только необходимостью успокоить стрелков!
Алексею было лучше, и с 7 часов вечера он крепко заснул. Погода стояла серая и тихая.
Телеграмма председателя солдатского комитета Отряда особого назначения П. М. Матвеева в Всероссийский центральный исполнительный комитет
4 (17) апреля. Тобольск – Москва
Отряд постановил снять погоны с бывшего императора и бывшего наследника, просим санкционировать бумагой. Председатель комитета Матвеев. Командир отряда Кобылинский.
На бланке телеграммы резолюция: «Сообщите, что бывший царь находится на положении арестованного и решение отряда правильно. В. Аванесов».
Дневник Николая II
8 апреля. Тобольск
Двадцать четвертая годовщина нашей помолвки! День простоял солнечный, с холодным ветром, весь снег стаял.
В 11 ½ была обедница. После нее Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон! Поэтому решил на прогулки их не надевать, а носить только дома. Этого свинства я им не забуду!
9 апреля
Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного Яковлева из Москвы; он поселился в Корниловском доме. Дети вообразили, что он сегодня придет делать обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники. Алексей себя чувствовал лучше и даже поспал днем часа два-три.
10 апреля
В 10 ½ утра явились Кобылинский с Яковлевым и его свитой. Принял его в зале с дочерьми. Мы ожидали его к 11 часам, поэтому Аликс не была еще готова. Он вошел, бритое лицо, улыбаясь и смущаясь, спросил, доволен ли я охраной и помещением. Затем почти бегом зашел к Алексею, не останавливаясь, осмотрел остальные комнаты и, извиняясь за беспокойство, ушел вниз. Так же спешно он заходил к другим на остальных этажах.
Через полчаса он снова явился, чтобы представиться Аликс, опять поспешил к Алексею и ушел вниз.
12 апреля
После завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря куда? Аликс решила ехать со мною и взять Марию; протестовать не стоило. Оставлять остальных детей и Алексея – больного, да при нынешних обстоятельствах – было более чем тяжело! Сейчас же начали укладывать самое необходимое. Потом Яковлев сказал, что он вернется обратно за О[льгой], Т[атьяной], Ан[астасией] и Ал[ексеем] и что, вероятно, мы их увидим недели через три. Грустно провели вечер; ночью, конечно, никто не спал.
13 апреля. В дороге
В 4 часа утра простились с дорогими детьми и сели в тарантасы: я с Яковлевым, Аликс – с Марией, Валя – с Боткиным. Из людей с нами поехали: Нюта Демидова[679], Чемодуров[680] и Седнев[681], 8 стрелков и конный конвой (красной армии) в 10 чел. Погода была холодная с неприятным ветром, дорога очень тяжелая и страшно тряская от подмерзшей колеи.
14 апреля. Тюмень
День настал отличный и очень теплый, дорога стала мягче; но все-таки трясло сильно, и я побаивался за Аликс. В открытых местах было очень пыльно, а в лесах грязно. В с[еле] Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна. <…> Прибыли в Тюмень при красивой луне с целым эскадроном, окружившим наши повозки при въезде в город. Приятно было попасть в поезд, хотя и не очень чистый; сами мы и наши вещи имели отчаянно грязный вид. Легли спать в 10 часов, не раздеваясь, я – над койкой Аликс, Мария и Нюта в отделении рядом.
15 апреля
По названиям станций догадались, что едем по направлению на Омск. Начали догадываться: куда нас повезут после Омска? На Москву или на Владивосток? Комиссары, конечно, ничего не говорили.
16 апреля
Утром заметили, что едем обратно. Оказалось, что в Омске нас не захотели пропустить!194
17 апреля. Екатеринбург
В 8.40 прибыли в Екатеринбург. Часа три стояли у одной станции. Происходило сильное брожение между здешними и нашими комиссарами 195. В конце концов одолели первые, и поезд перешел к другой – товарной станции. После полуторачасового стояния вышли из поезда. Яковлев передал нас здешнему областному комиссару[682], с которым мы втроем сели в мотор и поехали пустынными улицами в приготовленный для нас дом Ипатьева 196. Мало-помалу подъехали наши и также вещи, но Валю не впустили.
Дом хороший, чистый. Нам были отведены четыре большие комнаты: спальня угловая, уборная, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низменную часть города и, наконец, просторная зала с аркою без дверей. Долго не могли раскладывать своих вещей, так как комиссар, комендант и караульный офицер все не успевали приступить к осмотру сундуков. А осмотр потом был подобный таможенному, такой строгий, вплоть до последнего пузырька походной аптечки Аликс. Это меня взорвало, и я резко высказал свое мнение комиссару. К 9 часам наконец устроились. <…>
Караул помещается в двух комнатах возле столовой. Чтобы идти в ванну или WC, нужно было проходить мимо часового у дверей кар[аульного] помещения. Вокруг дома построен очень высокий дощатый забор в двух саженях от окон; там стояла цепь часовых, в садике тоже.
20 апреля
Двое суток почему-то наш караул не сменялся. Теперь его помещение устроено в нижнем этаже, что для нас безусловно удобнее – не приходится проходить перед всеми в WC или в ванную, и больше не будет пахнуть махоркой в столовой.
По утрам и вечерам, как все эти дни здесь, читал соответствующие Св. Евангелия вслух в спальне.
21 апреля. Светлая суббота
Все утро читал вслух, писал по несколько строчек в письма дочерям от Аликс и Марии и рисовал план этого дома. По просьбе Боткина к нам впустили священника и дьякона в 8 часов. Они отслужили заутреню скоро и хорошо; большое было утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать «Христос Воскресе». Украинцев, помощник коменданта, и солдаты караула присутствовали.
22 апреля. Светлое Христово Воскресение
Утром похристосовались между собой и за чаем ели кулич и красные яйца, пасхи не могли достать.
25 апреля
Сегодня заступил караул, оригинальный и по свойству, и по одежде. В составе его были несколько бывших офицеров, и большинство солдат были латыши, одетые в разные куртки, со всевозможными головными уборами. Офицеры стояли на часах с шашками при себе и с винтовками. Когда мы вышли гулять, все свободные солдаты тоже пришли в садик смотреть на нас; они разговаривали по-своему, ходили и возились между собой. До обеда я долго говорил с бывшим офицером, уроженцем Забайкалья; он рассказывал о многом интересном, также и маленький кар[аульный] начальник, стоявший тут же; этот был родом из Риги. Украинцев принес нам первую телеграмму от Ольги перед ужином. Благодаря всему этому в доме почувствовалось некоторое оживление. Кроме того, из дежур[ной] комнаты раздавались звуки пения и игры на рояле, кот[орый] был на днях перетащен туда из нашей залы. Еда была отличная и обильная и поспевала вовремя.
26 апреля
Сегодня около нас, т.е. в деж[урной] комнате и в карауле происходило с утра какое-то большое беспокойство, все время звонил телефон. Украинцев отсутствовал весь день, хотя был дежурный. Что такое случилось, нам, конечно, не сказали; может быть, прибытие сюда какого-нибудь отряда привело здешних в смущение! Но настроение караульных было очень веселое и очень предупредительное. Вместо Украинцева сидел мой враг – «лупоглазый»[683], кот[орый] должен был выйти гулять с нами. Он все время молчал, т. к. с ним никто не говорил. Вечером, во время безика, он привел другого типа, обошел с ним комнаты и уехал.
27 апреля
После чаю опять приехал «лупоглазый» и спрашивал каждого из нас, у кого сколько денег? Затем он попросил записать точно цифры и взял с собою лишние деньги от людей для хранения у казначея областного совета! Пренеприятная история.
Письма великой княжны Марии Николаевны и императрицы Александры Федоровны великим княжнам Ольге Николаевне, Татьяне Николаевне, Анастасии Николаевне и цесаревичу Алексею Николаевичу в Тобольск
27 апреля. Екатеринбург
Скучаем по тихой и спокойной жизни в Тобольске. Здесь почти ежедневно неприятные сюрпризы. Только что были члены областного комитета и спросили каждого из нас, сколько кто имеет с собой денег. Мы должны были расписаться. Т. к. вы знаете, что у Папá и Мамá с собой нет ни копейки, то они написали «ничего», а я – 16 р. 75 к., которые Анастасия мне дала в дорогу. У остальных все деньги взяли в комитет на хранение, оставили каждому понемногу – выдали им расписки. Предупреждают, что мы не гарантированы от новых обысков. Кто бы мог думать, что после 14 месяцев заключения так с нами обращаются. Надеемся, что у вас лучше, как было и при нас.
28 апреля
С добрым утром, дорогие мои. Только что встали и затопили печь, т. к. в комнатах стало холодно. Дрова уютно трещат, напоминает морозный день в Тобольске. Сегодня отдали наше грязное белье прачке. Нюта тоже сделалась прачкой, выстирала Мамá платок очень даже хорошо, и тряпки для пыли. У нас в карауле уже несколько дней латыши. У вас, наверное, неуютно, все уложено. Уложили ли мои вещи? Теперь уж, наверное, скоро приедете.