Копии направлены в Лондон, Берлин, Рим, Париж, Белград.
Тем временем поступают возмущенные отклики европейских правительств. Из Англии немецкий посол Лихновский доносит 24 июля в Берлин, что сэр Эдуард Грей был «весьма взволнован необъяснимым ультиматумом»:
«Он утверждает, что в жизни не видел ничего подобного этому ультиматуму, и с его точки зрения государство, принимающее такие условия, перестает принадлежать к числу суверенных стран».
Вильгельм написал на полях записки красноречивые замечания: «Уничтожение Сербии? А зачем ей существовать? Сербия — не государство в европейском смысле, а банда разбойников». Кайзер не позволяет передать в Вену призыв к сдержанности. Он телеграфирует своему послу в Вене Чиршки: «Всячески избегайте впечатления, что мы сдерживаем Вену».
Николай предложил сербам согласиться со всеми приемлемыми пунктами ультиматума, не ставящими под сомнение суверенитет страны.
24 июля русский посланник в Белграде снова доносит в Петербург:
«Пашич вернулся в Белград. Он предложил дать Австрии ответ к установленному сроку, то есть завтра, в субботу, в 6 часов вечера, со ссылкой на приемлемые и неприемлемые пункты.
Направлена просьба к державам защитить независимость Сербии. Если потом, говорит Пашич, война станет неизбежной, мы будем сражаться.
На следующий день, 12 (25) июля 1914 года, посол Кудашев снова докладывает в Петербург:
«Граф Берхтольд находится в Ишле. Поскольку я не могу выехать туда даже ненадолго, я передал ему нашу просьбу о продлении срока ультиматума телеграфом и повторил ее на словах барону Маккио. Последний разговор состоялся вовремя, чтобы он успел передать его министру, однако привел лишь к тому, что барон с уверенностью предсказал, что наше предложение будет целиком отклонено.
Кудашев».
Несколько часов спустя он добавляет:
«В продолжение моей сегодняшней телеграммы. Только что получил, как и сказал Маккио, отрицательный ответ австро-венгерского правительства на наше предложение о продлении срока ультиматума.
Кудашев».
В тот же день, 12 (25) июля 1914 года, когда в 6 часов вечера истекает срок ультиматума, Николай записывает в дневнике:
«В четверг вечером Австрия предъявила Сербии ультиматум, восемь пунктов которого совершенно неприемлемы для этого государства. Срок истек сегодня в 6 часов. У нас все только об этом и говорят. С 11 до 12 я провел совещание с шестью министрами, обсуждали исключительно этот вопрос и какие предупредительные меры мы должны принять…».
Одновременно Николай телеграфирует принцу-регенту Сербии:
«Правительство внимательно следит за развитием сербско-австрийского конфликта, который не может оставить Россию равнодушной».
В тот же день немецкий посол в Петербурге Пур-талес вручает ноту министру иностранных дел России:
«Германия считает само собой разумеющимся, как союзница Австрии, что с ее точки зрения упор, делаемый венским кабинетом на его законных требованиях к Сербии, вполне оправдан».
На следующий день, 13 (26) июля 1914 года, сербский посланник в Петербурге телеграфировал в Белград:
«Могу уверенно доложить: вчера решено мобилизовать 1 700 000 солдат против Австро-Венгрии и немедленно двинуть их в энергичное наступление, как только Австро-Венгрия нападет на Сербию. Русский царь сказал, оскорбленный ответом Австро-Венгрии, что убежден, что сербы будут доблестно сражаться. Позиция Германии еще не ясна, однако русский царь считает, что Вильгельм может воспользоваться этим поводом, чтобы осуществить расчленение Австро-Венгрии (в противном случае он может присоединиться к французскому плану войны, так что и над Германией победа будет неизбежна?). № 64.
В тот же день, 26 июля, в Австро-Венгрии проводится частичная мобилизация. В Петербурге министр иностранных дел Сазонов вызывает австрийского посла Сапари на «откровенную беседу» и предлагает начать прямой диалог между Петербургом и Веной. Как объясняет Сазонову военный атташе Австро-Венгрии, возможности быстрой мобилизации России ограничены.
И в тот же день сербский посланник в Петербурге отправляет донесение в Белград, из которого становится ясно, почему Сербия, уверенная теперь в русской поддержке, реагирует чересчур спокойно. Можно воспользоваться положением:
«Меня официально заверили, что русская армия перейдет границу в тот самый момент, когда Австро-Венгрия нападет на Сербию, и потому имеет решающее значение, чтобы Вы действовали соответствующим образом.
Сейчас настал уникальный момент, когда Россия может двинуться вовне и исполнить свою историческую миссию. Мне кажется, для нас открывается блестящая возможность мудро воспользоваться удачным случаем и осуществить воссоединение всех сербов. Для этого необходимо, чтобы Австро-Венгрия напала на нас. Если так, то с Богом вперед. № 65.
Между тем становится известным, что Сербия приняла ультиматум, правда, не все его пункты. Те, кто принимает решения в Европе, вздыхают с облегчением. Сам кайзер Вильгельм, который вел себя столь воинственно, изрекает: «Повода для войны больше нет». Николай записывает 14 (27) июля в дневник:
«Интересных новостей мало, но по донесению, полученному Сазоновым, австрийцы изрядно удивлены нашими военными приготовлениями, они чересчур открыто расхвастались».
В тот же день он телеграфирует сербскому принцу-регенту в Белград:
«Заверяю Ваше Высочество, что Россия в любом случае не останется безучастной к судьбе Сербии».
Русские вклады изъяты из зарубежных банков, тринадцать армейских корпусов мобилизуются против Австро-Венгрии. Юнкеров досрочно производят в офицеры, части отзывают с полевых учений в гарнизоны.
«Всякий случай» наступает. Немедленно по получении сербского ответа австрийский посланник барон Гизль покидает Белград. Позднее часто цитировали замечание его немецкого коллеги барона Эккардта, знавшего Гизля, когда тот был посланником в столице Черногории Цетинье, по случаю назначения барона в Белград: «Гизля в Белград! По мне, лучше его послать кем-нибудь на пороховой завод, он же беспрерывно курит!».
28 июля Австро-Венгрия объявляет войну Сербии. Уже следующей ночью артиллерия обстреливает Белград.
Так же как Германия поддерживает австрийскую позицию, Россия становится на сторону Сербии. Сразу после убийства в Сараево венгерский премьер-министр Тиса заметил: «Насколько людям дано предвидеть, нападение на Сербию навлечет на нас интервенцию России и приведет к мировой войне».
В генеральном штабе в Берлине все давно спланировано и соответствующие приготовления сделаны, пока кайзер еще плавает в море. В предвидении предстоящей войны можно воспользоваться случаем и напасть на Францию. Франция пытается вернуть себе Эльзас-Лотарингию, и это надо предотвратить. Мечта о взятии Парижа всегда была конечной целью. Правда, для этого требуется внезапность действий: немецкие войска не будут переходить франко-германскую границу, как ожидается, а ворвутся в Бельгию. Для осуществления плана Шлиффена необходимо наступать через Бельгию, что означает нарушение ее нейтралитета, но Германия предъявит ультиматум, чтобы Бельгия согласилась на это. Соответствующая нота, проект которой сочинил 26 июля генерал Мольтке, уже лежит в сейфе немецкого посланника в Брюсселе. Военные ждут только повода для ее вручения, и таким поводом должно стать вступление Германии в войну.
Поэтому генерал Мольтке вовсе не заинтересован, чтобы посреднические усилия других европейских правительств, например, английского, задерживали развитие событий, и в соответствующем духе ведет переписку со своим австрийским коллегой генералом Конрадом фон Гетцендорфом. Австрийский военный атташе в Берлине майор фон Бинерт телеграфирует 30 июля в Вену: «Отклоните новые миротворческие предложения английского правительства. Европейская война означает для Австро-Венгрии последний шанс: поддержка Германии нам абсолютно гарантирована».
Единственным, кто до сих пор не верит, что Австрия действует, опираясь на Германию, остается русский царь Николай. Он придерживается мнения, что Вильгельм, опасаясь Англии, воздержится от вступления в войну. Поэтому Николай реагирует спокойнее, чем члены его окружения, когда обстрел Белграда вызывает в России негодование и ужас. Перед французским послом Палеологом Николай в эти дни рассуждает:
«Я не верю, что Германия позволит Австрии дойти в сербской авантюре до крайностей, потому что она, конечно же, не хочет ввязаться в мировую войну ради прекрасных глаз Габсбургов. И не могу поверить, что Вильгельм хочет войны. Если бы вы знали, сколько шарлатанства скрывается в его сущности! Кроме того, он не осмелится нападать на Россию, связанную союзом с Францией, потому что знает, что Англия немедленно выступит на их стороне».
Когда германский кайзер возвращается с парусной регаты в Потсдам, между ним и царем Николаем с 27 июля по 1 августа происходит оживленный обмен телеграммами, и в эти дни обнажается истинная сущность отношений между ними, когда решается вопрос войны или мира.
27 июля 1914 года. Телеграмма Николая Вильгельму:
«Я рад, что ты вернулся. В этот серьезный час прошу у тебя поддержки. Постыдная война навязана слабой стране. В России кипит возмущение, которое я полностью разделяю; я предвижу, что скоро буду увлечен оказываемым на меня давлением и буду принужден принять самые жесткие меры, которые могут привести к войне. Чтобы избежать такого несчастья, взываю к нашей старой дружбе и прошу тебя сдержать твоих союзников, пока не стало слишком поздно».