Между возмущением финнов и возникшими вслед за ним студенческими беспорядками существует прямая связь: студенты считали, что их тоже лишили элементарных прав, которые любое цивилизованное государство должно признавать за своими гражданами; они требовали неприкосновенности личности — требование, которое весьма красноречиво свидетельствует о полицейском произволе, — а также публикации всех затрагивающих их мер.
Ректор Санкт-Петербургского университета ответил студентам, что «райские птицы, которым дается все, что они просят, не обитают в нашем климате». За этим последовала демонстрация, в которой приняли участие 2500 студентов, и в их поддержку 25 тысяч человек объявили забастовку. Почти все студенты были исключены из университета, университет закрыли и после его открытия приняли только 2181 студента из 2425. Министр внутренних дел хотел покарать исключенных, отправив их в армию, но генерал Куропаткин отказался их взять… Николай II, со своей стороны, осудил студентов, заявив, что они должны учиться, а не выдвигать требования, ибо их требования не только бесполезны, но и вредны. Министр народного просвещения Н. П. Боголепов пал жертвой покушения, и студенты восторженно приветствовали его убийцу эсера П. Карповича. Преемник Боголепова генерал П. С. Банковский высказал мнение, что террор возобновился без всякой связи со смыслом требований, однако он полагал, что условия для взрыва существовали из-за изолированности студентов, не находивших взаимопонимания со своими преподавателями.
Появление студентов как новой социальной силы было явлением новым. На Западе дело обстояло иначе, там студенты скорее были авангардом социальных групп, выступавших против властей. В России положение было иным: добрая половина студенчества выходила из бедных слоев, например из 4017 студентов 1957 были детьми неимущих и 874 учились на стипендию. Это показывает, что, несмотря на самодержавный режим, правительство в известной степени практиковало смешение различных социальных слоев, что привело к формированию новой силы и возникновению поколения революционеров между 1905 и 1917 годами.
Студенты вынесли восстание на улицу. Конечно, говорил Витте, России повезло, что у нее еще не было настоящего рабочего класса. Но она двигалась в этом направлении на всех парах. Ведь государство способствовало концентрации промышленности. В 1901 году уже почти половина трудящихся работала на предприятиях, где было занято более 500 рабочих. Укрупнение предприятий и рост производительности труда происходят одновременно. А это свидетельствует о том, что структурные изменения как в Санкт-Петербурге, так и в Москве достигали огромных размеров.
Судя по темпам оснащения промышленности в первые годы царствования Николая II, писал пятьдесят лет спустя экономист Гершенкрон, Россия несомненно — без установления коммунистического режима — уже обогнала бы Соединенные Штаты.
Прекрасное предвидение! Выдвигая это неопровержимое доказательство, порожденное воображением, блестящий экономист времен «холодной войны» упускает, однако, из виду, что этому подъему способствовали 11-часовой рабочий день и нищенская заработная плата.
В результате этого нежелательной спутницей промышленного развития и явилась революция.
«Великая идея царствования», зародившаяся во время студенческих демонстраций, заключалась в том, чтобы отделить политические требования от остальных требований и по возможности удовлетворять те, что не носили политического характера. То, что удалось лишь наполовину в университетах, было затем применено в других областях социальной жизни, в частности при урегулировании трудовых конфликтов. Начальник одного из отделов Департамента полиции Сергей Зубатов при поддержке великого князя Сергея Александровича обратился с просьбой к профессорам Московского университета, принимавшим участие в переговорах 1901 года, подготовить университетский устав, с тем чтобы предложить рабочим тексты такого же образца. Краснобай, умеющий убеждать людей, Зубатов добился благосклонности московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича благодаря следующему заявлению:
«…Везде и все партии проделывали тонкую эксплуатацию рабочих, в результате чего и летели правительства. Чтобы не повторилось того же и у нас, за массой нам надо ухаживать. Она нам крепко верит, но веру эту и стараются в ней поколебать как оппозиционные, так и революционные пропаганды. Необходимо питать эту веру фактами попечительства — и тогда… всяческая оппозиция бессильна (конечно, не следует забывать, что против особо усердствующих у нас остаются репрессии, от времени усовершенствующиеся)…
Значит, мораль такая: 1) идеологи — всегдашние политические эксплуататоры масс на почве их нужды и бедности, и их надо изловлять и, 2) борясь с ними, помнить всячески: «бей в корень», обезоруживая массы путем своевременного и неустанного правительственного улучшения их положения, на почве их мелких нужд и требований (большего масса никогда сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством, и притом неустанно, без задержки… При нынешнем положении девизом внутренней политики должно быть «поддержание равновесия среди классов», злобно друг на друга посматривающих. Внеклассовому самодержавию остается «divide et impera»[9]. Только бы они не спелись (а это уже все для революции), чему и могут способствовать происки идеологов идеи и наша односторонность и для чего этих идеологов надо держать в ежовых, а нам принимать реформацию в отношении масс. Для равновесия (в качестве противоядия) с чувствующей себя гордо и поступающей нахально буржуазией нам надо прикармливать рабочих, убивая тем самым двух зайцев: укрощая буржуазию и идеологов и располагая к себе рабочих и крестьян».
Вскоре под покровительством министра внутренних дел Плеве и Зубатова были созданы общества «взаимного вспомоществования рабочих», например, механического производства — своего рода профессиональные союзы под ведомством полиции, а также проведены политические демонстрации в поддержку царя, встречи с министром Плеве и т. д. Последним актом сценария явилось появление двух новых законов, касающихся положения рабочих: один из них предусматривал выборы «рабочих старшин», избираемых из числа рабочих для того, чтобы представлять их интересы перед хозяином; другой предусматривал оказание медицинской помощи лицам, получившим инвалидность на работе, выплату половины заработной платы в течение отпуска по болезни и пособия на похороны рабочих. Все эти меры были направлены на нейтрализацию деятельности создающихся революционных партий.
Опыт Зубатова распространили из Москвы на Одессу и некоторые другие города, но его инициатор впал в немилость за какие-то неуважительные высказывания по адресу своего «хозяина» Плеве.
Тем временем профессора, подвергавшиеся резкой критике со стороны революционной интеллигенции, покинули авансцену политической жизни. Их заменили попы.
Но это не всегда приводило к желаемому результату.
Опыт Зубатова имел двойной обратный результат: с одной стороны, он восстанавливал против себя промышленников, а с другой — прививал рабочему классу зачатки организованности, которыми в дальнейшем воспользуются революционные группировки. В результате крупных забастовок 1903 года, частично организованных государственными профсоюзами, в некоторых городах России дело обернулось настолько плохо, что зубатовский опыт был полностью заброшен.
Однако было положено начало рабочему движению.
Существовала также идея ограничить требования рабочих сферой их собственных предприятий, придав им организованную форму. Хотя в среде рабочих особой благосклонности к царю не питали, однако все еще относились к нему как к возможному арбитру. Предполагалось использовать свободное время рабочих для воспитания у них идей, враждебных социализму.
В развитие вышеизложенных идей предполагалось прибегать к репрессиям только против деятельности рабочих за пределами их предприятий; что касается массовых демонстраций, как, например, 1 Мая, то их собирались направить в русло, благоприятное для царя и православия. Идя по этому пути, великий князь Сергей Александрович и Зубатов способствовали даже выдвижению настоящих рабочих руководителей, внимательно следя за тем, чтобы их деятельность не пошла по иному пути и они не стали выступать — даже бессознательно — в роли двойных агентов. Одним из таких руководителей был Федор Слепов, типичный рабочий-консерватор и антисемит. Он был горд, что посещает вечерние занятия, похожие на те, что организовывали социал-демократы; но вместо чтения и обсуждений произведений Маркса и Золя там в программу входили Толстой, «Рабочее право» и Поль де Рузье — «отец» доктрины синдикалистов и теории отношений между хозяевами и рабочими, воспевавший демократию американского образца. На первых порах организаторами таких лекций были университетские профессора и юристы, позднее туда проникли теологи и священники; один из них, священник Гапон, вскоре займет место Зубатова.
Конечно, капиталисты — и Витте — считали, что игра идет с огнем. Происходило развитие рабочего сознания, и особого значения не имело, направлялось ли оно против социализма или нет. Пока что капиталисты считали, что только они одни испытывают на себе тяжесть требований, которые, будучи экономическими, целиком ложились на их плечи. Итак, Витте полагал, что великий князь Сергей Александрович и министр внутренних дел Плеве добиваются его падения, подрывая доверие к нему капиталистов. Он прекрасно понимал, что Николай II предпочитает ему Плеве и Трепова, непреклонно придерживающихся существующей политической жизни, тогда как он был склонен пойти на конституционный компромисс, благоприятный для буржуазии и враждебно воспринимаемый царем.
Другим обратным результатом зубатовщины стало то, что она снабдила рабочий класс организационной моделью, которой воспользуются в дальнейшем революционные лидеры и которая переживет своего «инициатора», создав совет — беспартийный совет, — отличавшийся от профсоюзов тем, что его требования не ограничивались профессиональными интересами, а распространялись также на культуру или социальную область. Во время крупных забастовок 1903 года, возникших частично в результате деятельности этих организаций, порожденных вследствие проникновения власти в рабочий класс, в некоторых городах России, где они прошли наиболее успешно, дело обернулось плохо… Генерал-губернатор Уфы открыл огонь по демонстрантам в Златоусте, а в Киеве, Николаеве и других городах произошли жестокие столкновения, и, наконец, в Одессе забастовки протекали столь активно, что полиция перестала их прикрывать. По просьбе демонстрантов, выступивших от имени «учредительного собрания», полиция открыла огонь, и Зубатову пришлось уйти в отставку.