Оставим в стороне малограмотность Распутина, но вот малограмотности автора письма можно действительно подивиться, а заодно и его подлости. Но дело не в этом. Из этого письма ясно следует, что Милюков собирал любые материалы о Распутине, которые можно было использовать в качестве компрометирующих его свидетельств. А так как этих свидетельств не было, их приходилось придумывать. Кстати, вспомним, что вышеупомянутые «телеграммы» распространялись тоже Милюковым.
Но не только Милюков собирал письма и фотографии Распутина. Странную страсть к этому собирательству проявлял другой активный враг самодержавия А. И. Гучков. Причём не только собирал, но и активно распространял. Интересно, что происходило это всё в том же 1912 году. Об этом свидетельствует письмо некоего Г. Карпова какому-то Николаю Петровичу. Вот что говорилось в этом письме: «26 марта 1912 г. Глубокоуважаемый Николай Петрович! Зная Вашу страсть сообщить всякие автографы, я выпросил у А. И. Гучкова письмо от Распутина. Может быть, Вам будет приятно заключить эту достопримечательность в Вашу коллекцию. Письмо это является ответом на появление первого письма в виде факсимиле в газетах»[580].
Этих фальшивок о Распутине было изготовлено множество, начиная от интимных «писем» Распутину царицы, которые были «написаны» С. Труфановым (бывшим монахом Иллиодором), и заканчивая фотомонтажами, которые до сих пор выдаются за подлинные фотографии. К этим фотомонтажам следует отнести и известные фотографии, на которых изображены Государыня и царские дети рядом с Распутиным, а также совместное чаепитие царицы с Распутиным. К сожалению, многие исследователи считают эти фотомонтажи подлинниками и помещают их в своих книгах именно как подлинные фотографии.
Любопытно, что сбор этого «компромата» на Распутина продолжался и в советское время. Вот любопытный документ без указания года, но судя по деталям не позднее конца 20-х годов. Это письмо некоего А. В. Герданй в Московское ГПУ. В этом письме говорится: «Прилагая при сем по требованию имеющееся у меня собственноручное письмо Распутина сообщаю, что оно попало ко мне при следующих обстоятельствах: в 1914 или 15 году я хотел попасть военным чиновником (инженером) во Львов на ремонт водопровода. Я вёл переговоры в военно-техническом управлении, но моя еврейская фамилия мне помешала. Мне сказали, что надо найти протекцию. Я в Ленинграде (так!) стал искать её и познакомился с одной балериной (фамилии её не знаю). Поужинал с ней, и она попросила Распутина дать мне протекцию.
На следующий день она мне дала знать, чтобы я к нему зашёл за письмом. Я зашёл к нему, и он написал письмо, которое я не счёл возможным использовать ввиду его неграмотности. Так оно у меня и осталось, [подпись] 15.08.»[581].
К этому письму приложена и сама «записка» Распутина следующего содержания: «Милой дорогой простите за беспокойство. Умолял меня написать. Он очень страдает»[582].
Из этого документа получается следующая картина: один еврей с фамилией Гердани (на какую угодно похожа эта фамилия, только не на еврейскую) рвался починить водопровод во Львове. Видимо, в царской России было так плохо с водопроводчиками, что кроме Гердани это сделать было некому. Но чудовищное царское правительство не позволило Гердани осуществить его мечту, разглядев в нём еврея. Для того чтобы починить водопровод во Львове, нужна была самая высокая протекция. Бедный Гердани пошёл искать её у петроградской балерины, даже фамилии которой не знал. У кого же ещё можно искать протекцию для починки водопровода, как не у балерины? А балерина, естественно, пошла просить протекцию у Распутина. К кому же ещё идти дореволюционной балерине за протекцией, как не к Распутину? Распутин, видимо тронутый страданиями Гердани («он очень страдает»), тут же написал неизвестно кому записку с обязательной «шапкой»: «милай, дарогой прими» (чтобы все поняли, что это его, Распутина, записка). И в конце, видимо, так расчувствовался, что даже подписи своей не поставил. Но, получив такую высокую протекцию, Гердани ей не воспользовался. Пишет, что из-за безграмотности записки. Но, скорее всего, Львов к тому времени заняли австро-венгры, и водопровод уже чинил австрийский водопроводчик.
Все это только кажется забавным. А на самом деле, не что иное, как продолжение всё той же клеветы, начатой при жизни Распутина и продолжавшейся и после его убийства.
В принципе главные причины этой клеветнической кампании понятны: клевета на Распутина была направлена против царя и царицы.
Гораздо менее понятна причина, по которой Распутин подвергался поношениям, побоям и неоднократным покушениям на убийство. Ещё менее понятным является характер тех сил, представители которых делали всё, чтобы дискредитировать, а потом и убить Распутина. Среди гонителей и хулителей Распутина были священнослужители и представители знати, высокопоставленные военные, свитские генералы, чины жандармерии и полиции, великие князья, раскольники и сектанты, министры и промышленники, лидеры думских фракций и революционных партий, писатели и театральные критики, масоны и крайне правые монархисты, иностранные дипломаты и светила науки. Большинство этих людей никогда не знали Распутина, многие его даже никогда не видели. Но распутинский чёрный миф действовал наподобие гипноза. Истина никого не интересовала. Так, ложь о том, что Распутин в юности был конокрадом, была подхвачена многими газетами. И сколько бы ни было опровержений этой лжи, ни одна газета не принесла своих извинений. Так, в ответ на опубликованную 21 августа 1915 г. «Сибирской торговой газетой» заметку о том же конокрадстве, Распутин пишет письмо редактору тюменской газеты А. Крылову с требованием опровержения: «Тюмень. Редактору Крылову. Немедленно докажи, где, когда и у кого я воровал лошадей, как напечатано в твоей газете. Жду ответа три дня»[583]. Так как в указанный срок этого опровержения не последовало, Распутин направляет ещё одну телеграмму тобольскому вице-губернатору: «В Сибирской торговой газете было напечатано, будто я воровал лошадей. Прошу или привлечь меня к суду, или наказать редактора по всей строгости. Если этого не будет сделано, буду жаловаться выше. Распутин»[584].
Строгое предупреждение вице-губернатора Крылову возымело действие, и тот, испуганный, опубликовал в своей газете маленькое опровержение. Однако, как пишет С. В. Фомин, тут же началась журналистская кампания, обвинявшая Распутина в том, что он при помощи своих высокопоставленных покровителей зажимает рот свободной прессе![585]
Травля Распутина, будь-то в газетах, с трибуны Государственной Думы или в общественных учреждениях — преследовала, конечно, цель не столько его компрометировать, сколько компрометировать царскую семью. Тем не менее, полагать, что компрометация Распутина была вызвана лишь одним желанием навредить царской семье — не верно. Травля А. А. Вырубовой и П. А. Бадмаева, которая также была направлена против царя и царицы, никогда не достигала таких масштабов, как в случае с Распутиным. Кроме того, травля Вырубовой и Бадмаева никогда не выливалась в серьёзные намерения их физического устранения.
Получается, что враги Распутина хорошо понимали его опасность для них самих, а потому их ненависть к нему носила целенаправленный и конкретный характер. При этом мотивы убийства Распутина у всех участников преступления разные. Предположим, что Юсупов и Пуришкевич убивали-таки Распутина, чтобы «спасти династию» от «чёрного колдуна», который дискредитировал монархию и плохо влиял на Государя. Ну, а английские разведчики, принявшие участие в убийстве, они тоже пеклись о престиже русской монархии? Той самой монархии, крушение которой их начальники в Лондоне уже готовили полным ходом? Для английских организаторов переворота миф о «монстре Распутине» был просто необходим, так же как и для союзных им революционных сил. Этот миф способствовал успеху революционной пропаганды, оправдывал готовящийся переворот.
Уверяют, что англичане могли бояться какого-то мифического сепаратного мира, который царь мог заключить под воздействием Распутина. Как мы уже писали, и в Лондоне, и в Париже в конце 1916 года были абсолютно убеждены в верности Николая II союзническим обязательствам. Союзники знали лучше, чем кто-либо, о боевых возможностях русской армии, о росте вооружений, о развитии оборонной промышленности. Знали союзники и о всей смехотворности легенды о всесилии Распутина при царском дворе. Знали, но участие в убийстве Распутина приняли самое непосредственное.
Имеется ещё один интересный след в деле убийства Распутина. 12 декабря 1916 года, то есть за четыре дня до убийства, в Петроград из Москвы прибыла известная оперная певица В. А. Каралли. Поселилась В. А. Каралли в гостинице «Медведь» на Конюшенной улице. Петроград певица покинула 19 декабря 1916 года. «За время проживания в столице, — сообщали агенты негласного наблюдения, — Каралли посещали Его Императорское высочество великий князь Дмитрий Павлович с неизвестными офицером (брюнетом) и адъютантом в чине поручика Его Императорского Высочества Михаила Александровича. Кроме того, Каралли вела знакомство с проживающим в этой же гостинице Помощником Присяжного поверенного Алексеем Афанасьевичем Казанцевым. Во время проживания в столице Каралли ночевала все ночи дома, точно также не было замечено её отсутствие в ночь с 16 на 17 сего декабря»[586].
Однако, по имеющимся сведениям, Каралли, любовница Дмитрия Павловича, была в ту роковую ночь в Юсуповском дворце. Представительницы семейства Каралли каким-то странным образом были связаны с представителями Дома Романовых. Великий князь Гавриил Константинович пишет в своих мемуарах, что принц А. Лейхтенбергский собирался жениться на