– Люди говорят, бомбами взорвали.
Гуляев перекрестился:
– Господи, спаси и сохрани.
По двору прошла молодая стройная женщина.
Еремей цыкнул, почесал бороду и сменил тему:
– Эх, и хороша ж у тебя работница, Порфиша. Я б ее!.. Не уступишь? С пацаненком возьму. Цену хорошую дам.
– На что она тебе?
– Ну ты даешь, Порфиша! На что баба мужику? Ясное дело, чтобы мять по ночам.
– В постели, рядом с женой? – с усмешкой осведомился Порфирий.
– Зачем? Жене в другой комнате место найдется. Кто она такая? Мужнина вещь. Смирится. А вякнет, что против, так вожжами в момент успокою. Женское дело хозяйство блюсти, жратву готовить, за детьми смотреть.
– Утри слюни, Ерема.
– Не уступишь, значит. – Якунин вдохнул. – Оно и понятно. Я бы такую бабенку тоже ни за какие деньги не отдал бы.
– Хорош о бабах, Ерема. Чего еще произошло?
– А тебе убийства государя мало?
– Одного убили, другой на трон сядет. Сын и наследник, Александр Александрович. Нам от этого ни убытка, ни прибыли.
– Не скажи, Порфиша. Новая метла по-новому метет. А вдруг теперешний царь вернет крепостное право?
– Того не будет. Старое не вернешь.
– Как знать. А на селе все тихо, да и время ныне какое? Все по избам сидят, детей строгают, силы перед посевной набирают.
– Да, силенок потребуется немало.
– Только не тебе. Вон развернулся как, похлеще прежнего барина. Лучшие пашни, табун лошадей, коровы, овцы!.. Полсела на тебя работает. Да еще целая орава бобылей из соседних деревень, у которых за душой ничего нет.
Порфирий повысил голос:
– Это тебя не касается. Начинали вместе, на равных условиях.
– Ладно, Порфиша, я ничего, богатей на здоровье. Скажи лучше, лошаденкой по весне подсобишь?
– Так у тебя две свои. Или их уже не хватает?
– Хватило бы, да только одна стара уже, толку от нее мало.
– Купи молодую.
– Так дешевле нанять. У тебя коней много.
– Что за привычка такая дурная, чужое добро считать? За своим смотри.
Еремей хитро улыбнулся:
– Да разве ж мы чужие, Порфиша? Росли вместе. Забыл, как мальцами с ветлы в реку прыгали? Ты как-то раз о корягу ударился. Потонул бы, да я вытащил. Не помнишь?
– Все помню, Ерема. Баловались, играли, в реку прыгали. Спас ты меня, а потом Прасковью увел.
Еремей рассмеялся:
– Было дело. Но не моя в том вина, что Параня меня в женихи выбрала. Не ведала дуреха, что ты богатеем станешь. Просчиталась. Одно слово – баба дура.
– То-то ты возле нее крутился, пока я с отцом на заработках был.
– Что было, Порфиша, то прошло. А Параня никак до сих пор мила тебе?
– Нет, – отрезал Гуляев.
– Конечно, когда рядом под боком молодуха.
– Гляжу я на тебя, Ерема, вроде человек православный, а несешь ересь какую-то.
– Господь простит. Не со зла же, да и не всерьез. Так поможешь с лошадью?
– Посмотрим.
– Ну и ладно, пошел я. Мне еще к старосте зайти надо.
– Иди, Ерема.
Сосед ушел. Порфирий вернулся к дому, заметил работницу у амбара, присмотрелся. А Ерема прав, баба действительно ничего. И лицом хороша, и фигурой. Как он раньше того не замечал?
– Катерина! – позвал Порфирий.
– Да, хозяин.
– Поди сюда.
Женщина подошла и спросила:
– Работа какая есть, хозяин?
Порфирий почесал бороду, в глазах его мелькнул какой-то странный, молодецкий огонек.
– Ты вот что, Катерина, сегодня, как стемнеет, приходи ко мне.
– Что? – Женщина оторопела, услышав столь неожиданное предложение.
– Оглохла, что ли, покуда не было меня? Сказал, приходи, как стемнеет. Сорок дней минули, душа Маши на небеса отправилась. Мне же без бабы тяжко. Не стар еще. Так что за жену теперь будешь.
– Но, Порфирий Михайлович, как же это? Не по-людски.
– Мне решать, что по-людски, а что нет. Сказал, приходи, значит, так и делай.
– Я не могу.
Взгляд Порфирия помрачнел.
– Отказываешься? Не спешила бы.
– А то что?.. – спросила женщина, приподняв голову.
– Не догадываешься? Объясню. Долг, Катерина, платежом красен.
– О каком долге речь ведешь, Порфирий Михайлович?
– Вспомни, кто тебя, всю оборванную, нищую, голодную с дитем малым, пригрел?
– Вы.
– Я. А кто тебе документы через старосту сделал и немало за это заплатил?
– Вы.
– Я!
– Так и я все уже давно отработала. Ведь шесть годков на вас пашу за угол и кормежку.
– Угол и кормежку, может, и отработала. А то, что скрываю тебя, с этим как?
– От кого?
– Ты дурочкой-то не прикидывайся. Я же узнавал, кто ты. Скажу, что там, откуда ты бежала, в Ютеше твоей, да и в уезде, полиция до сих пор считает, что странная смерть Лешки Рыбанова не обошлась без участия его жены. Дело-то не закрыто. Как мыслишь, что произойдет, если я отдам тебя полиции? Позову урядника да скажу, что никакая ты не Волкова, а Рыбанова, в девичестве Блохина, действительно причастная к смерти мужа? Молчишь? А я скажу. Урядник быстро тебя захомутает да передаст начальству. Оно разбираться не станет, дело оформит да в суд передаст. Не та ты фигура, чтобы на тебя время тратить. И отправишься ты, Катерина, на вечную каторгу в далекие, суровые края. А каково будет Федьке без матери? Не выживет он один. Мне же за ним смотреть никакого резона нет.
– Вы не сделаете этого.
– Не сделаю, если упрямиться не будешь.
Женщина поникла и тихо проговорила:
– Не буду. Согласная я, да вот только как с Федькой быть? Мы же с ним в одной комнате спим. Увидит, что матери нет, испугается, искать начнет.
– Тимофей вернется из города и заберет его к себе.
– Так ведь все одно узнает. Что отвечу?
– Правду. А если недовольство проявит, то не посмотрю, что малец, быстро выбью. Так что, Катерина, жду. Да пред тем как прийти, помойся в бане. Тихону скажи, я разрешил. А то от тебя навозом тащит. Ублажишь как следует, узнаешь, каким щедрым я могу быть. В комнате жены покойной поселю, одену, обую, от грязной работы освобожу. Федьку на учебу пошлю, чтобы и грамоту осваивал, и под ногами не мешался. Я, Катерина, умею быть благодарным. Только и ты постарайся. А то я уже и забыл, когда последний раз удовольствие от бабы получал. Покойница-то в этих делах слаба была. Ты все поняла?
– Да, Порфирий Михайлович.
– Вот и ладненько. А сейчас ступай.
Катерина Рыбанова, по новым документам, сделанным Гуляевым, Волкова, ушла в коровник. Порфирий прошел в дом, отобедал, прилег на лавку в горнице и вспомнил, как впервые увидел Екатерину с сыном.
Было это в начале июня 1868 года, как раз после объявления о рождении у императора внука, нареченного Николаем. Под вечер пошел дождь. Стемнело поздно. Все собирались отойти ко сну, как работник, который обходил двор, сообщил, что возле ворот без сознания лежит молодая баба, а рядом ребенок.
Пришлось в дом тащить. У бабы жар, дите плачет. Вызвали доктора. Тот осмотрел незнакомку, дал ей какого-то порошка. Ею Марья занималась, а мальца отдали соседке, у которой тогда свой такой же был.
Выходили бабу, оклемалась и рассказала, что сбежала от мужа. Порфирий тогда хотел сдать ее приставу, да Марья отговорила. Лишние руки в хозяйстве не помеха. Так и прижилась Екатерина с сыном Федькой. Угол ей выделили, определили в коровник. Работала хорошо, тут придраться не к чему. Хлеб свой сполна оправдывала.
Одна загвоздка была – документы. Но помог Федька Губин, староста деревни Лыка. Сделали бабе и мальцу бумаги на фамилию Волковых. А потом стало известно о страшной смерти ее муженька, да еще и как раз в ту самую ночь, когда она сбежала.
Сегодня Порфирий лгал Катерине, когда говорил, что ее подозревают в убийстве. Следствие установило, что Алексей Рыбанов сам свалился в реку и ударился башкой о камень. Но так надо было. Чтобы боялась. Так оно и вышло. Теперь будет покорна.
Порфирия потянуло в дрему, но уснуть ему не удалось. Явились из города Тимофей с сыном Катьки, подросшим Федькой.
Родственник передал лошадей работнику Тихону, прошел в горницу и сказал:
– С возвращением, Порфирий! Как здоровье?
– Ничего, живой, как видишь. Что в городе?
– Все в полном порядке. Нашел купца, который возьмет и овес, и лен.
– Он цену сбил?
– Нет. Нормальную дал. Поторговался, конечно, не без этого.
– Когда повезешь товар?
– Через неделю.
– Что так?
– Да у купца сейчас все склады забиты. За неделю свой товар распродаст, наш возьмет.
– Точно?
– Возьмет!
– Ладно. Федька где?
– К себе пошел.
Порфирий встал с лавки, подошел к двоюродному брату.
– Просьба у меня к тебе, Тимоха.
– Что за просьба?
– Ты на ночь забери к себе Федьку.
– Чего это?
– Надо так!
– Уж не к Катьке ты клинья подбиваешь?
– Какая тебе разница? Или сам глаз на нее положил?
– Ты ж знаешь, у меня вдовушка-красавица.
– Знаю. Но она, кажись, к родственникам уехала?
– На недельку погостить.
– Вот и возьми Федьку.
– Ладно. Прямо сейчас забрать?
– Нет. Часов в восемь.
– А если он не захочет? Не силком же тащить.
– Так придумай чего-нибудь. Но чтобы этой ночью Федьки в доме моем не было.
– Ладно.
– Ступай, я надеюсь на тебя.
– Давай.
Тимофей прошел в каморку, отведенную Волковым. Федька сидел на лавке, жевал хлеб, запивал молоком.
– Проголодался?
– Есть маленько.
– Вижу как маленько, аж за ушами трещит.
– Ничего не трещит, дядя Тимофей.
– Мать-то где?
– В бане.
– Чего это? Вроде не банный день.
– А я знаю?
– Ну и ладно. Ты вот что, Федька, ко мне вечером не хочешь пойти?
– Зачем?
– Да скучно одному.
– Мамка не пустит.
– Пустит, я договорюсь.
– Договоришься, пойду. А ты мне чучела зверушек покажешь?
Тимофей мастерски набивал чучела зверей, добытых на охоте.
Он улыбнулся:
– Покажу. А зайца подарю.