– Так меня, Федя, женили по старым обычаям. Отец у меня властный был, царство ему небесное, супротив никто в семье слова молвить не мог. Он и подыскал невесту. А я в то время ой как любил покойницу Машу. Марию Степановну.
– Погодь, это не жену ли Порфирия Михайловича?
– Ее, Федька. Только на любовь мою никто не посмотрел.
– А покойница к тебе как относилась? Ты ей тоже люб был?
– Нет, Маша тянулась к Порфише, а тому нравилась моя Параня.
– Что-то я ничего не пойму. Тебе невесту отец подобрал, так?
– Так.
– А Порфирий Михайлович ухлестывал за ней, так?
– Ну.
– Так Прасковья местная, что ли, была?
– А какая же? Параша, Маша, Порфиша, я, другие парни с девками все вместе росли, в игры играли, хороводы водили, тайком по кустам да на сеновалах прятались. До греха дело не доходило, по малости безвинно миловались. А как подросли, так каждому своя судьба выпала. Меня отец на Параше женил, Порфирий забрал Машу. Да чего прошлое вспоминать? Что было, то не вернешь. Постой, Федька, слышишь? – Еремей повел головой.
– Чего?..
– Кажись, хозяин твой возвращается. Лошади ржут. А у кого на селе тарантас о двух конях.
– У Порфирия Михайловича.
– А скольких лошадей топот слышен?
– Трех, никак не менее.
– Вот и я о том же. Сие означает, что возвращается Порфиша, а с ним твоя мать и Тихон. Так что встречай. А я пойду. Позже загляну к Порфише, когда отойдет от пьянки.
– Ладно.
Федор с работником Алексеем встали у раскрытых ворот. Вскоре во двор въехал тарантас, приобретенный Гуляевым по случаю в городе. Верхом, качаясь из стороны в сторону, проследовал Тихон. Тарантас остановился у дома. Федор не видел матери.
Из повозки спустился на землю пьяный Гуляев, исподлобья взглянул на работников и распорядился:
– Выпрягайте коней, кормите, поите, мойте тарантас.
Повозка была забрызгана грязью. Да оно и немудрено. Всю ночь лил дождь, превративший дороги в месиво.
– А где мать? – спросил у хозяина Федор.
– Мать? – переспросил Гуляев. – Сзади. Из-за нее вернулись. Захворала, видишь ли, сильно твоя мать, Федька. Тащи ее в каморку, а то, не дай бог, прямо здесь помрет.
Федор подошел к тарантасу. Мать лежала за скамейкой на каком-то тряпье.
– Мама! – позвал он Екатерину.
Та открыла глаза.
– Феденька! Думала, больше не увижу тебя. Худо мне, сыночек, видать, не встану.
– Ну что ты. Сейчас в комнату отнесу, доктора позову.
В Долгопрудном второй год проживал фельдшер Николай Иванович Шаваргин.
– Ладно, ты не говори ничего.
Федор поднял мать, отнес в комнату, уложил на кровать, открыл окно, увидел синяки на руках и шее.
– Что это, мама?
– Не спрашивай, сынок. Сам знаешь нрав хозяина. А пьяный он вообще зверем становится. Так что я еще легко отделалась. Мог и убить.
– Он бил тебя, больную?
– Пустое все это, Федя. Ты присядь рядышком, я посмотрю на тебя.
– Чего смотреть? Доктор нужен.
– Уже не нужен, Федя.
– Я сказал, нужен, значит, приведу его. – Он накрыл мать старой шалью, вышел во двор.
Посреди двора стоял Порфирий Михайлович, рядом пьяный Тихон.
– Я вас всех работать заставлю! – орал Гуляев. – Будете пахать днем и ночью. Разбаловались, волю почуяли? Будет вам воля. Тут я хозяин, кроме меня у вас начальства нет, жалиться некому. – Он увидел Федора, сдвинул брови. – А ты чего бездельничаешь?
– Так мать же, хозяин!..
– Что мне твоя мать? Отнес в комнату и делай то, что приказано.
– Доктор ей нужен.
– А может, мне из Усеченска сюда всю больницу привезти? Ничего твоей матери не станется, отлежится. Бабы как кошки живучие.
– Я пойду за доктором, – упрямо заявил Федор.
Гуляев побагровел:
– Ты пойдешь тарантас мыть.
– Да что с тобой, пьяным, говорить!.. – Федор сплюнул на землю и перемахнул через плетень.
– Куда? – заревел Гуляев. – Стоять!
Из-под его руки выпорхнул Тихон.
– Хозяин, да черт с ним, с этим бобылем, пущай идет. Потом отработает, а тебе надобно отдохнуть. Водочка еще осталась.
– Да? Ну и ладно. А где Тимофей?
– Тут я, Порфирий. – В ворота вошел двоюродный брат Гуляева. – Приехал, значит?
– Я-то приехал, а ты тут бардак развел.
– Какой бардак, Порфирий? Все на своих местах, при деле.
– А Федька?
– Так он за доктором побежал, на бегу крикнул мне, что матери плохо.
– Вот! Я и говорю, бардак, но черт с ним. Пойдем, Тимоха, в дом. Гулять будем.
– Неужто не нагулялся?
– На то и фамилия у нас такая, Гуляевы, чтобы гулять.
Тимофей видел, что брата не успокоить, прошел с ним и Тихоном в дом.
Фельдшер недолго осматривал Екатерину, дал ей какой-то порошок, вывел Федора в коридор и сказал:
– Плохи дела, молодой человек, готовьтесь к худшему. У вашей матушки неизлечимая болезнь.
– Но, погодите, доктор, может, ее в больницу отвезти?
– У вас много денег?
– Найду сколько надо.
– К сожалению, тут и деньги не особенно помогут. Да, хирургическое вмешательство на какое-то время продлит ее жизнь, но ненадолго.
– Сколько ей осталось? – мрачно спросил Федор.
– Это, молодой человек, только Господу Богу известно. День, может, неделя, от силы две. Извините.
– И что за болезнь у нее такая?
– Не заразная, а название вам ничего не скажет. Вы, если есть возможность, почаще будьте рядом. Когда станет плохо, давайте ей порошок, который я оставил. Он и жар собьет, и усыпит. Больше, увы, я ничем помочь не могу.
– Понятно.
Федор проводил фельдшера и заглянул в большую комнату, где веселились Порфирий Михайлович, Тимофей и Тихон, едва ворочавший языком. Потом он ушел за овин, сел на бревно, курил одну самокрутку за другой и думал. Он принял решение, знал, что будет делать, после того как не станет матери.
Когда Федор вернулся в комнату, Екатерина была мертва.
Он присел рядом и проговорил:
– Извели тебя, мама, не дали жить. Ни отец, нашедший свою смерть в водах реки, ни Порфирий, будь проклят его род. Ты прости меня, что не смогу похоронить. Другие отнесут твое тело на погост, а я буду уже далече. Пусть душа твоя обретет покой, а я за тебя отмщу.
За окном стемнело. Федор сидел возле тела матери, пока в доме не наступила тишина. Он слышал, как ушел Тимофей, разбрелись работники.
Федор наскоро собрал свои вещи в котомку, поцеловал холодный лоб матери.
– Прости меня, мама, и прощай. – Он накрыл лицо покойницы шалью и вышел в коридор.
Тихон спал у двери, ведущей в комнату хозяина, свернулся калачиком на тряпке, прямо как собака.
Федор зловеще ухмыльнулся и прошептал:
– А это ты кстати, Тихон.
Он перешагнул через пьяного слугу и вошел в комнату. Из-за занавески у печи доносился храп. Порфирий Михайлович спал. В правом углу перед образами едва светилась лампада.
Федор достал из котомки острый тесак, подошел к занавеси, выдохнул и сдвинул ее в сторону. Гуляев лежал с открытым ртом, по пояс голый, борода задрана. Тот самый ключ на груди, рядом с нательным крестом.
Федор нервно сглотнул слюну, обернулся, посмотрел на зашторенное окно. Тихо. Он взялся за бечеву, рванул ее. Ключ оказался в его руках.
Порфирий проснулся, увидел его и удивленно спросил:
– Тебе чего, Федька?
– Все сразу! – ответил парень и вонзил нож в сердце Порфирия Михайловича.
Тот дернулся, захрипел, тело пробили судороги.
– Вот чего, собака! Это тебе за мать, за все, что ты сделал в своей никчемной жизни. Сдохни, тварь.
Федор выдернул нож из раны, положил тесак на стол, подошел к шкафу. Достал ларец, открыл его ключом, поднял крышку. Увидел внутри пачки денег, какой-то мешок с мелкими камнями, перстень с огромным бриллиантом, который, казалось, осветил комнату.
Федор задрожал и прошептал:
– Вот оно, богатство. Путь в новую жизнь.
О матери он уже не думал, переложил содержимое ларца в котомку, протер ручку ножа, вышел в коридор, нагнулся и сунул тесак в ладонь Тихона. Тот только засопел во сне.
«Ты, Тихон, спи покуда, – подумал Федор. – Утром тебя ждет веселое похмелье».
Он незаметно вышел из дома, задами провел молодого жеребца за околицу. Там Федор вскочил на коня и полетел к лесу, который вскоре поглотил его.
Наутро в доме поднялась шумиха. Работники увидели страшную картину: зарезанный хозяин в кровавых простынях, Тихон, ничего не понимающий и держащий в руке окровавленный тесак, мертвая Екатерина в комнате сына. По приказу Тимофея, прибежавшего на шум, мужики скрутили Тихона и позвали старосту.
Исчезновения Федора сперва никто и не заметил. Его хватились лишь, когда в село нагрянул становой пристав. Только тогда была обнаружена пропажа коня, замечен опустошенный ларец. След Федора, конечно, искали, но не нашли.
Следствие, не особо утруждаясь, обвинило в убийстве Тихона. Суд приговорил верного слугу Порфирия Михайловича к вечной каторге, где тот и сгинул. Поиски Федора прекратились. Екатерину Волкову скромно похоронили на сельском кладбище. Хозяйство Гуляева перешло к Тимофею. Елизавета, любовница Федора, продала дом и тоже подалась в город.
Жизнь на селе вошла в обычное русло. Словно ничего и не было. Только два холмика с крестами, одним большим, другим поменьше, напоминали о кровавой драме. Да и те быстро заросли травой.
Глава 4
Федор Волков проснулся от шума в коридоре пятого этажа одного из столичных доходных домов. Он и дня не пробыл в городе, куда бежал после смерти матери и убийства Порфирия Гуляева, продал жеребца цыганам, стоявшим табором на окраине, сел в поезд и подался в Петербург. Федор решил, что настоящая жизнь кипит только в столице. Здесь народу много, возможностей тоже, тем более с деньгами и драгоценностями, украденными у Гуляева.
Федор снял небольшую комнату в доходном доме купца Лобова. Из мебели тут были кровать, стол со стулом, шкаф да стойка для одежды. Потертый половик, керосиновая лампа, потолки грязные, давно не беленные, обои старые, местами порванные. На окне, выходящем во двор-колодец, бурые, давно не стиранные занавески.