– Разве мама вам ничего не говорила?
– Я же сказал, что о письме ничего не знаю. Надеюсь, ты сам, если, конечно, посчитаешь нужным, расскажешь о том, что написала тебе принцесса Дармштадтская, руки которой ты просишь уже пять лет.
– Да, папа. Я сам хотел поговорить с вами. После охоты.
– Поговорим в Петербурге.
– Хорошо.
– А сейчас приводи себя в порядок.
– Я в порядке. Окладчики выехали?
– Давно. Уже должны обложить стаю.
– Погода нынче тихая. Морозец, ни ветерка. Деревья стоят не шелохнувшись, на ветвях – снег, небо звездное, светло. В таких условиях волк издали почует человека.
Император согласно покачал головой.
– Почует. Да вот только вести стаю вожаку будет некуда, кроме как на охотников.
– Лая собак не слышно. Выезжаем без своры?
– Псовую охоту устроим позже, сегодня так разомнемся.
В залу вошел лакей, поклонился государю и доложил:
– Ваше величество, верховой от окладчиков прибыл, сказал, обложили стаю. Все готовы, ждут вас.
– Где стая?
– В редколесье за большим оврагом, близ осинника.
Александр Александрович поднялся.
– Вот, господа, и дождались. Выезжаем!
Император, наследник и свита оделись и вышли на морозный воздух. Им подали лошадей, и вскоре охотники подъехали к оврагу, который разрезал редколесье безобразным уродливым шрамом.
Миновав низину, Александр Александрович поднял руку:
– Здесь спешиваемся, расходимся.
Охотники заняли места, подготовили карабины.
Император встал за крупным деревом, рядом устроился Николай. В пяти шагах от него замер генерал-адъютант Илларион Иванович Воронцов-Дашков, личный друг Александра Третьего. Загонщики трубили в рожки, размахивали факелами, осыпавшими нетронутый снег снопом шипящих искр.
Николай Александрович видел, как вожак стаи, попавшей в окружение, пытается увести ее в сторону. Волки метались то вправо, то влево, но повсюду натыкались на самого опасного своего врага – вооруженного человека.
– Папа, отчего стая мечется? Ведь здесь, в редколесье, загонщиков нет, – проговорил цесаревич.
Император усмехнулся:
– Вожак, видно, старый да опытный. Инстинкт подсказывает ему, что именно здесь стаю ждет наибольшая опасность. Смотри, Ники, внимательней. Долго кружить стая не будет, вожак поведет ее на нас, на прорыв. Тогда не мешкай.
– Это не первая моя охота, папа. Я знаю, что делать.
– Зачем тогда задаешь ненужные вопросы?
– Просто впервые вижу, чтобы стая вела себя подобным образом.
– Да, вожак у нее молодец. Гляди, опять к лесу пошел. Неужто все-таки решился вести стаю туда? Умный волчара. А ведь уйдет, коли загонщики хотя бы сажень пять без присмотра оставят. Эх, нет, не получится у них, – как бы сожалея о том, что стае не удастся прорвать кордон оцепления, сказал император. – Некоторые сюда свернули. Молодые волки испугались, да и немудрено, опыта у них нет. Теперь и вожак так поступит. Он стаю не бросает.
– Интересно, папа, что сейчас испытывает старый волк?
– Он взбешен и очень опасен. Стая не послушалась его. Ну вот, что я говорил, они уже несутся на нас.
Сигналом на открытие огня должен был быть выстрел императора.
Александр Александрович вскинул карабин, затем взглянул на сына и сказал:
– Ники, стреляй ты! У меня глаза слезятся. Бей в вожака.
– Да, папа.
Николай Александрович выстрелил, и тут же все редколесье взорвалось грохотом. Первый залп выбил из стаи с десяток волков. Они опрокидывались на бегу, пытались вскочить, но снова падали и обливали белый снег алой кровью.
Николай Александрович был уверен, что вожак получил пулю в глаз, уткнулся мордой в снег и бьется в судорогах. Однако не тут-то было. Старый матерый волк продолжал нестись прямо на позицию императора и наследника, туда, откуда был сделан первый выстрел.
Охотники перезарядили оружие и дали второй беспорядочный залп. На снегу забились еще пять или шесть подстреленных волков, трое резко развернулись и бросились к лесу. Обезумевшие звери неслись, не разбирая пути, на огонь факелов, на трубный вой рожков, подальше от страшного редколесья, откуда в их собратьев вонзался раскаленный свинец, который прожигал шкуры, тела.
Вожак остался один, но не свернул, не замедлил бег, не испугался. Наклонив голову, черпая раскрытой пастью снег, он прыжками приближался к дереву, за которым стоял император. Матерый волк несся столь быстро, что другие охотники упустили момент, когда могли сбить его выстрелами с флангов. Теперь же, когда до дерева оставалось с десяток сажен и расстояние быстро сокращалось, стрелять по атакующему зверю было опасно. Так можно попасть в императора, наследника или другого охотника. Стрелки стояли не на прямой линии, а вогнутым внутрь полукругом из-за рельефа местности. Даже генерал-адъютант Воронцов-Дашков не имел возможности выстрелить по волку без риска задеть наследника.
Александр Александрович вскинул карабин, но отчего-то не стрелял. Тогда Николай прицелился и нажал на спусковой крючок. В этот же миг вожак расстрелянной стаи подпрыгнул. Пуля, которая должна была угодить в голову, пробила сердце волка. Зверь рухнул в снег. Николаю Александровичу показалось, что он слышал, как лязгнули клыки. Волк дернулся в конвульсии, вытянулся и затих.
Николай Александрович опустил карабин и посмотрел на отца. Тот приставил оружие к ноге и смотрел на вожака стаи, лежавшего неподалеку.
– Папа! – окликнул цесаревич.
Александр Александрович будто очнулся.
– Да? Отличный выстрел, Ники! А каков волчара! На смерть шел и принял ее грудью, раскрывшись.
– Это у него машинально получилось, папа. Ближе к дереву снег глубже, вот он и прыгнул.
– Нет, сын, он специально поднялся. Мол, вот он я, стреляйте. Честное слово, я бы пропустил его.
– Так вы поэтому и не стреляли?
– Нет, Ники, я ждал твоего выстрела. Мне не хотелось убивать этого волка.
– Так дали бы мне команду, и я не стал бы стрелять.
– Нельзя было, Ники. – Император кивнул на убитого зверя. – Он рвался сюда не для того, чтобы проскочить, уйти в овраг, набросился бы на нас и рвал бы в отмщение за расстрелянную стаю. Потому я и ждал твоего выстрела. Его должен был убить ты. Так и получилось.
К императору и наследнику подошел генерал-адъютант Воронцов-Дашков.
– Я видел, ваше высочество, как вы на последнем подлете срезали волчару. Признаюсь, впечатлило.
Вокруг начали собираться другие охотники, прибежали загонщики с факелами. Все принялись обсуждать охоту, особенно отважное поведение императора и наследника престола. Граф Воронцов в подробностях рассказал вельможам о том, чего они не могли видеть.
Александр Александрович отошел в сторону от оживленной свиты, присел на пень, торчавший из снега, и согнулся.
Николай увидел это, тут же подошел к отцу и спросил:
– Что с вами, папа? Вам плохо?
– Боль в спину ударила, сын. Ничего, со мной так нередко бывает.
– Позвать врача?
– Доктор Рейн остался во дворце.
– Вызовем!
– Не надо, мне уже лучше.
– На коня сесть сможете?
– Смогу.
– А то я пошлю за каретой.
– Обойдемся. Передай всем, объявляю конец охоте.
Александр Александрович не без труда доехал до Гатчины, где доктор Генрих Рейн осмотрел императора, натер мазями. Боль поутихла.
В десятом часу царская процессия двинулась в Петербург, в Аничков дворец.
Надо сказать, что император не очень-то жаловал Петербург. Его главная резиденция находилась в Гатчине. Примечательно, что он решил расположить свой кабинет в восьмигранной башне, непосредственно над тем помещением, где когда-то работал Николай Первый. Это не являлось случайностью. После убийства отца царь проводил жесткую консервативную политику, и дед был для него примером в этой борьбе.
Злопыхатели говорили, будто народовольцы до того напугали императора, что он старался как можно реже появляться в Петербурге, предпочитал прятаться в загородных резиденциях: Гатчине, Петергофе, Царском Селе. Естественно, подобные утверждения не имели под собой никаких оснований. Александр Третий, человек смелый, даже неоправданно отчаянный для государя великой страны, не боялся террористов, относился к ним с презрением, как к врагам собственного народа, клятвопреступникам, ничтожным личностям. Просто ему было удобнее жить и работать в Гатчине или Петергофе. Да и семье там жилось покойно. Впрочем, все церемонии по протоколу по-прежнему проводились в Зимнем дворце, и император непременно на них присутствовал.
Николай Александрович застал отца свободным от дел после обеда. Он вошел в большое помещение, где стоял рабочий стол императора. Александр Третий не подпускал к нему никого, лично убирал его. Отец сидел боком на подоконнике и посматривал на Невский проспект, где кипела суматошная жизнь.
Александр Александрович обернулся:
– А, это ты, Ники. Садись на диван.
Император встал, прошелся по кабинету, поправил на столе кипу служебных бумаг, устроился рядом с сыном.
– Теперь я готов выслушать тебя.
– Я в отчаянии, папа!
– Так уж и в отчаянии? – Александр Александрович улыбнулся.
– Да, сердце мое разрывается!
– Что-то на охоте я этого не заметил.
– Ты смеешься надо мной, над моими чувствами?
– Что ты, Ники, нет, я уважаю твои чувства. Так что написала тебе очаровательная Аликс?
– Она сообщила, что приняла окончательное решение не менять свою веру. Это значит, что мы не сможем пожениться.
Александр Александрович положил крупную ладонь на колено сына.
– Ты ведь знаешь, Ники, что Аликс воспитана в протестантстве, искренне и глубоко убеждена в истинности своего вероисповедания.
– Но зачем тогда она столько времени клялась в любви ко мне? Ведь Аликс и раньше понимала, что не может стать моей супругой, не приняв православия. Аликс пользуется огромным успехом среди европейских коронованных женихов. Однако в прошлом году она отказала Альберту-Виктору, старшему сыну принца Уэльского, который должен был стать наследником английского престола. Да, Эдди, так звали в семье принца, умер в том же году. Но Аликс не знала, что произойдет столь печальное событие. Если бы она приняла предложение и Альберт-Виктор остался бы жив, то они правили бы Англией. Перед Алисой не стоял вопрос о смене веры, но она отказала принцу. Насколько мне известно, даже королева Виктория, которая благоволила к Эдди, была восхищена той решительностью, с которой ее внучка отвергла предложение Альберта-Виктора.