– А что может измениться?
Штабс-капитан вздохнул:
– Все, что угодно.
Он оказался прав.
В 6 часов утра, когда Кириллин отбыл на хутор для доклада Покровскому о планах большевиков, штабс-капитана Белого срочно вызвали в совет. Боле того, за ним прислали автомобиль.
Разведчик с тревожным предчувствием прибыл к Голощекину. Тот находился в кабинете вместе с председателем ЧК Лукояновым и двумя чекистами у двери. Это был очень плохой знак, но Белый держал себя в руках.
– Здравия желаю, Филипп Исаевич!
– Вижу, что вы прибыли, господин Белый.
– Господин?
– Ну не товарищ же. Да вы проходите. Присесть не предлагаю, разговор у нас короткий. Помнится, вчера вы утверждали, что командование Сибирской армии не станет менять планы наступления и что-либо предпринимать для освобождения Романовых, не так ли?
– Так точно. Я высказал свое мнение. Разве что-то изменилось?
– Изменилось, к сожалению, для вас, господин штабс-капитан.
– Не понимаю.
– Объясню. Во-первых, полковник Гришин отправил-таки к Екатеринбургу кавалерийский отряд с задачей освобождения семьи Романовых. До этого он тайно, как ему казалось, переправил к городу разведывательную группу, а еще раньше… Но об этом поговорим отдельно. Так вот, сегодня ночью отряд поручика Игнатьева был разгромлен нашими подразделениями у Тюмени.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Белого, хотя сообщение Голощекина означало не только крах всей операции по освобождению царя, но и полный провал самого штабс-капитана.
– Повторяю, вчера я высказал свое личное мнение. Выходит, ошибся. Кстати, я не исключал появления у города мелких групп противника.
– Верно, не исключали. Когда вы в последний раз встречались с офицерами этой группы? Вчера?
– Я вас не понимаю.
Вперед вышел председатель ЧК.
– Перестаньте ломать дурачка, штабс-капитан! Нам…
Его прервал Голощекин:
– Не горячитесь, товарищ Лукоянов. Спокойнее, зачем кричать? – Он повернулся к Белому: – Вы не ответили на вопрос, господин штабс-капитан.
– Повторяю, я не понимаю, о чем идет речь.
– Вы неправильно себя ведете. За вами следили. Да, задолго до того, как выслать сюда разведывательную группу, полковник Гришин внедрил ко мне своего агента, то бишь вас, господин Белый. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Как видите, мы не спим. Вы полностью разоблачены. О том, что вы вражеский разведчик, я знал вчера, когда разговаривал с вами.
– Почему же сразу не арестовали?
– Неужели не ясно? Вы должны были передать командиру разведывательной группы информацию, полученную от меня. Так вы и сделали.
– Полная чушь. Если бы вы кого-то взяли, то сейчас устроили бы нам очную ставку.
– А зачем брать? Пусть командир разведгруппы думает, что Романовых вывезут в Москву.
– А вы, значит, в это время расправитесь с государем?
– Он предстанет перед судом.
– Если кто может судить императора, то только Господь Бог. Хотя вам, безбожникам, на это плевать.
– Верно, штабс-капитан, плевать. Сдайте оружие, вы арестованы.
Белый расстегнул кобуру, достал наган, резко направил ствол в грудь Голощекина, но выстрелить не успел. Чекисты, стоявшие сзади, опередили его. Офицер, верный императору, рухнул на пол.
– Какого черта? – вскричал Голощекин. – У него в барабане не было патронов, местная ведунья постаралась. Он нужен был нам живым, а вы!..
– Могли бы и предупредить, – сказал чекист, вкладывая револьвер в кобуру.
Голощекин повернулся к Лукоянову.
– В чем дело, Федор Николаевич?
Председатель ЧК пожал плечами.
– Так получилось, Филипп Исаевич. Мне пришлось заменить предупрежденных людей, а этих я проинструктировать не успел.
– Ты понимаешь, что теперь мы не возьмем командира разведгруппы?
В Гавриловом хуторе Покровский тут же принял Кириллина.
– Доброе утро, подпоручик. Судя по тому, что вы сами прибыли сюда, у вас срочные новости.
– Доброе утро, князь. Да, у меня сведения, переданные штабс-капитаном Белым через Владимира Беркутова.
– Слушаю.
– Девятнадцатого или двадцатого июля большевики собираются перевезти царскую семью в Москву для открытого суда. Белый узнал об этом от Голощекина. Штабс-капитан считает, что большевики вполне могут провести суд, приговорить императора к расстрелу, затем помиловать и передать Германии либо государствам Антанты, дабы наладить отношения с Европой и получить признание хотя бы одной страны.
Покровский отрицательно покачал головой.
– Если бы Ленин хотел этого, то он уже давно приказал бы доставить семью в Москву, а не тянул бы до последнего. Что-то здесь не то. Как-то слишком уж неосмотрительно Голощекин, человек далеко не глупый, выдал Белому, бывшему царскому штабс-капитану, секретную информацию. Что по этому поводу думает сам Николай Алексеевич?
– Белый считает, что Голощекин доверяет ему.
– И называет дату, которая должна держаться в строжайшей тайне даже от ближайших соратников?
– Если хотите знать мое мнение, князь, то оно таково. Большевикам действительно становится опасно держать в Екатеринбурге государя и его семью. Фронт неуклонно приближается. Еще недели полторы-две, и железная дорога на Москву будет перекрыта белочехами либо частями Сибирской армии. Но не раньше. Семью же надо подготовить к отъезду. Это дело не одного или двух дней. Так что отправка августейшей семьи в Москву девятнадцатого или двадцатого июля вполне реальна.
Покровский задумался.
Кириллин присел на скамейку, глядя в окно. На улице опять пошел дождь.
Наконец-то князь проговорил:
– Особый отряд должен выйти к городу послезавтра, не исключено, что на третий день, то есть семнадцатого числа. Сутки на отдых. Восемнадцатого июля мы можем начать операцию.
Во дворе послышался голос:
– Да свой я! Доложите князю…
Кириллин бросился к окну.
– Володя Беркутов. Значит, произошло что-то очень серьезное, раз он оставил пост и прибыл на хутор.
– Пусть проезжает! – приказал Покровский.
Кириллин открыл окно и крикнул уряднику Верстову, стоявшему на въезде в хутор:
– Семен!
– Я!
– Пропусти этого человека.
Беркутов соскочил с седла, поднялся на крыльцо, прошел в комнату и с порога воскликнул:
– Беда, князь!
Покровский поднялся, побледнел.
– Что-то с императором?
– Никак нет. Я получил достоверную информацию. Ночью особый отряд попал в засаду при обходе Тюмени и был полностью уничтожен. Утром в Уралсовете при аресте был убит штабс-капитан Белый. – Поручик присел на табурет, опустил руки.
– Как вы об этом узнали? – спросил Покровский.
– Мне необходимо было отправить сюда Кириллина. Поэтому я попросил Авдея Гавриловича посмотреть за объектом, пошел домой и встретил взволнованного прапорщика Хорошина. Он сообщил мне о гибели отряда и о том, что его взвод выходит на поиск и уничтожение разведывательной группы Сибирской армии. О гибели Белого узнал Авдей Гаврилович. По моем возвращении он выходил в город и говорил с соседом, который служит в охране Уралсовета.
– Значит, большевикам известно о группе штабс-капитана Бартова.
– Получается, известно.
– Откуда могла пойти утечка?
– Только из штаба армии.
– Да, Бартов и его люди исключаются. Они не знали точного маршрута отряда. Большевики же устроили засаду, имея исчерпывающую информацию об этом. Следовательно, на них работает кто-то в штабе армии. Этот подлец занимает высокую должность. – Покровский повернулся к Кириллину и приказал позвать подъесаула Горина.
Вскоре в комнату вошел сын Авдея Гавриловича.
– Вызывали, князь?
– Да, Матвей. Вам необходимо послать вахмистра Шатова в Березовку, где находится группа капитана Бартова. Пусть он ведет ее сюда, но не обычной дорогой, а по гати.
– Я все понял, князь. Разрешите идти?
– Ступайте, Матвей. – Проводив подъесаула, Покровский повернулся к Кириллину: – А теперь, Сергей, сбор всем офицерам.
– Я могу вернуться в Екатеринбург? – спросил Беркутов.
– Это опасно, Володя.
– Но нам же надо знать, что происходит в доме Ипатьева.
– Надо. Однако по дороге вас может перехватить разъезд красных.
Поручик махнул рукой:
– Пройду, князь! Не впервой. Я знаю здешнюю местность гораздо лучше красноармейцев и их начальников.
– Хорошо. Езжайте, но не к себе, а сразу к Авдею Гавриловичу. Домой не возвращаться ни при каких обстоятельствах!
– Но Белый не сдал никого.
– Вас могли видеть с ним в усадьбе Горина.
– Но тогда красные обложат и дом казака.
– Авдей Гаврилович как-нибудь отвертится, найдет место, где можно спрятать вас. Матвей говорил о каком-то схроне в саду. Конечно, не факт, что вас видели с Белым, но не будем рисковать. Тем более что ждать долго не придется.
– Что вы имеете в виду?
– Мы предпримем попытку освобождения императора и его семьи в момент их посадки на поезд. Красные подгонят его не к вокзалу, а к какой-нибудь ближайшей станции и крупной охраны выделять не будут. Наверняка все это произойдет ночью.
– Я все понял. Разрешите идти?
Как только убыл Беркутов, в комнате собрались все офицеры группы.
Покровский объяснил им обстановку, рассказал о гибели Белого, разгроме отряда, шедшего в Екатеринбург, передислокации на хутор группы капитана Бартова.
– Исходя из всего вышесказанного, приказываю на пост охранения выходить по двое, всем быть в готовности, при появлении противника уйти по гати в болота. Никаких следов пребывания на хуторе остаться не должно. Навоз убрать, форму и оружие иметь под рукой.
В час дня на хутор по гати вышла группа Бартова в сопровождении Шатова. Капитан и вахмистр сразу же пришли в дом.
– Что все сие означает, князь? – спросил Бартов.
– Присаживайтесь, объясню.
15 июля в Екатеринбург пришла телеграмма из Москвы: «В ночь с 16 на 17 по решению УС, доклад 17. Янкель». Это означало, что приговор низложенному императору, его семье и всем людям, находящимся в доме Ипатьева, должен был вынести Уральский совет. Он же обязан привести его в исполнение в ночь с 16 на 17 июля.