Ближайшим поводом к выступлению солдат послужило приказание об аресте казака 40‑го Донского казачьего полка Никифора Басакина, не отдавшего чести начальнику пункта. Казаки заступились за своего товарища, заявили начальству, что не допустят ареста Басакина, и „вызывающе“ кричали: „Мы на войне кровь проливаем, а вы здесь за что-то арестовываете“. В то же время со стороны казаков раздалось обращение к другим „нижним чинам“: „Что же вы, братцы, смотрите, мы, вот, здесь страдаем, а они вот что делают“. Увещевания офицеров были безуспешны. По приказанию начальника пункта прапорщик Кузмичев с командой в составе десяти „нижних чинов“ пытался арестовать Басакина. Но когда прапорщик, Кузмичев явился к бараку № 1, то он увидел, что барак окружен громадной толпой солдат, которая кричала, что „не дадут товарища“, и призывала других „нижних чинов“, в числе около 3000 человек, помогать им. Особенно выдавался „по своей дерзости“ казак Жорин. Жорин, по словам обвинительного акта, „открыто возбуждая толпу“, говорил, что он однажды „задал двум пехотным офицерам так, что они всю жизнь будут помнить казацкую нагайку“. На слова начальника пункта: „Помни, ты за свое поведение будешь повешен“ – Жорин ответил: „Помирать все равно один раз, а пока мы вас поучим“. Толпа, поддерживая Жорина, кричала: „Бей их, кровопийцев, довольно войны“. Толпа протестантов росла. Начальник пункта и дежурный офицер пытались все же арестовать Басакина и успокоить бушевавшую толпу при помощи еще верных военным властям „нижних чинов“. Офицеры были встречены ружейной пальбой, а затем было брошено в одного из них несколько кирпичей. Часть толпы кинулась на гауптвахту, обезоружила находившихся там часовых и, разбив окна в камерах арестованных, освободила их. В это время подошла вызванная для усмирения беспорядков 1-я рота 483‑й пешей Московской дружины, которая, согласно полученному приказанию, оцепила караульный двор, чтобы воспрепятствовать побегу оставшихся еще там арестованных. По прибытии роты толпа восставших частью рассеялась, частью же двинулась к главным воротам, где находилась прибывшая на усмирение караульная команда. Нахлынувшая толпа восставших оттеснила за ворота прибывшую на усмирение караульную команду, которая отбежала к гарнизонной гауптвахте, где была остановлена выбежавшим навстречу ей фельдфебелем Бондаренко. По приказанию фельдфебеля команда была рассыпана в цепь и открыла огонь по восставшим. Последние, в свою очередь, дали несколько залпов по караульной команде. Спустя некоторое время прибыли вызванные для усмирения две роты „инородцев“, которым удалось рассеять восставших. Подавление восстания не прекратило, однако, брожения на пункте. Солдаты продолжали волноваться. Начальник пункта, обеспокоенный „неблагонадежным“ настроением пересыльных солдат, обратился к начальнику гарнизона с просьбой сделать распоряжение, чтобы полиция оказывала содействие военным властям в деле наблюдения за солдатской массой, вышедшей из повиновения командному составу. По требованию начальника гарнизона 26 октября 1916 года от полиции был выслан наряд, который производил обыски в домах близ пункта. Бродившие в этой местности солдаты, заметив полицию, стали собираться в группы. Полицейский наряд на Первой Госпитальной улице был встречен толпой вооруженных камнями и палками „нижних чинов“ человек в двести, которые с криками „Ура! Бей полицию!“ кинулись на полицейский наряд. Последний бросился бежать; трое городовых забежали в один из дворов на Госпитальной улице и заперли за собой ворота. Толпа стала ломиться в ворота и бить стекла в этом доме. Один из городовых произвел два выстрела. Толпа с криком „двоих наших убила полиция“ бросилась к пункту. Услышав шум и крики, дежурный офицер тотчас же доложил об этом начальнику пункта, с которым и вышел во двор, где у барака собралась кучка пересыльных. На вопрос начальника пункта: „В чем дело, ребята?“ – послышались крики: „Нас убивают, не дадим. Городовые двух солдат убили“. Раздался звон разбиваемых стекол, и из бараков в панике выбегали „нижние чины“. На вопросы офицеров: „Что случилось?“ – солдаты отвечали: „Из бараков выгоняют палками, шашками, кирпичами“. Толпа протестантов росла, и „приказание разойтись, – по словам начальника пункта, – не производило никакого впечатления“. Начальник пункта поставил у ворот взвод от кадра „инородческих команд“ и донес по телефону о вспыхнувшем среди „пересыльных“ волнении начальнику гарнизона. Толпа восставших ворвалась на гауптвахту, захватила винтовки караульных, освободила арестованных и разгромила вновь канцелярию судной части. Толпа (около 1000 человек) остановилась посреди двора и открыла пальбу. Завязалась перестрелка между ротой кадра „инородцев“ и „мятежниками“. Прошло полчаса. Часть восставших направилась к 143 тыловому этапу, но не была туда допущена выставленной охраной. „Мятежники“, рассчитывая на поддержку других частей, квартировавших в Гомеле, направились к 224‑й роте 43‑го рабочего батальона и требовали присоединения ее к возмутившимся. Но эта попытка не имела успеха. Затем восставшие, в числе 500 человек, решили отправиться на вокзал, где имели в виду получить оружие для невооруженных „нижних чинов“. Прибывшие в это время в распоряжение начальника пункта „свежие части“ рассеяли восставших и произвели массовые аресты среди солдат. По показаниям некоторых свидетелей, в этом восстании принимали участие и „агитаторы“, в числе которых называли главным образом добровольца 194‑го пехотного запасного батальона Георгия Римского-Корсакова. По делу о восстаниях на гомельском распределительном пункте было расстреляно 11 человек»983.
Кременчуг. 1916.
«25 октября 1916 года восстали солдаты на распределительном пункте в Кременчуге. Они потребовали от командования улучшения содержания и прекращения войны. Прибывшие каратели убили двоих солдат и пятерых ранили. По приговору суда унтер-офицер М. Зелинский был расстрелян, а многие осуждены»984.
Акмола. 1916.
25–26 октября 1916 года. Акмолинская область. Атбасарский уезд. «25 октября отряд казаков двинулся в верховья Терсаккана. Придя в зимовки четырех волостей, он учинил полный их разгром, сжег 20 аулов и убил более 30 человек. На следующий день отряд сжег 18 зимовок и убил десять человек. Это были, по существу, не повстанцы, а мирные жители»985.
Кипчак. 1916.
29 октября 1916 года. Акмолинская область. Атбасарский уезд. «Отряд повстанцев (свыше тысячи человек) расположился вблизи реки Кипчак. 29 октября карательный отряд из 132 казаков и десяти пулеметчиков пошел в обход правого фланга повстанцев, чтобы отрезать их от стоянки. Повстанцы стояли спокойно за двумя гребнями горы и стреляли по отряду. С приближением отряда половина повстанцев стала подвигаться к нему, другая оставалась на месте. Спешенной полусотне казаков с пулеметом было приказано открыть стрельбу. После трех залпов полусотни и пулеметного огня среди повстанцев началось замешательство. Когда сотня казаков двинулась в атаку, повстанцы бросились бежать. Каратели преследовали их несколько верст и убили до полусотни человек»986.
Караташ. 1916.
31 октября 1916 года. Закаспийская область. «Генерал Волковников сообщил начальнику Закаспийской области, что, по донесению начальника Атрекской линии, „пять конных нижних чинов 5‑го Сибирского стрелкового запасного полка: ефрейтор Серухин, стрелки Жерков, Горохов, Парамонов и Грушин высланы были с поста Караташ на пост Курбан-Каз со спешным донесением. На обратном пути в семи верстах от поста Караташ они были захвачены иомудами, убиты, раздеты догола и изуродованы“»987.
Тургай. 1916.
«6 ноября 1916 года гарнизон и жители Тургая под руководством начальника гарнизона капитана К. П. Загайного, несмотря на отсутствие помощи со стороны, отбили попытку штурма. Накануне городские киргизы зажгли запасы сена, горевшие всю ночь. Утром дым от сена заволакивал всю местность, на расстоянии десяти шагов нельзя было ничего разобрать. Поджог, по всей видимости, являлся важной частью киргизского плана, нацеленной на маскировку штурма города. Ситуацию усугублял пронизывающий ледяной ветер. В этой обстановке Загайный поднял тревогу. И, как оказалось, не зря. На рассвете киргизы четырьмя колоннами, оглашая степь диким ревом, пошли на город. Численность атаковавших была определена приблизительно в 12 000 всадников. С 5:30 утра до 16 часов гарнизон отражал нападение, если бы не баррикады, о которых сарбазы не знали, они бы ворвались в город. Под огнем разбирать завалы киргизам было не так просто. Киргизы сожгли до ста окраинных жилищ и разграбили имевшееся в них имущество. Материальный ущерб города составил около миллиона руб. Часть киргизов погибла при обнаружении баррикад, другие – при наступлении по мосту, настил которого был разобран, и при бегстве через реку. Всего, по некоторым данным, погибло не менее 1000 киргизов. Погибло три дружинника, без вести пропали три женщины и три ребенка. Киргизами были убиты инспектор высшего народного училища Курбатов (начальник дружины из местного населения). Труп был изуродован до неузнаваемости. Убиты мещанин Чумаков и лавочник татарин Гумаров с женой»988.
Музарт. 1916.
«Спасаясь от карателей, киргизские беженцы устремились в Китай. К. Баялинов, в числе других испытавший все тяготы, связанные с бегством, о гибели людей и скота на перевале Ак-Угиз рассказывает: „Утро встало пасмурное, перевал окутался туманом, пошел снег, поднялся северный ветер, который усиливался с каждой минутой, заметая дорогу снегом. Люди и скот скользили по обледенелой дороге, падали в пропасть. Среди голых камней не виделось ни одной травинки. Голодные овцы и козы щипали свою собственную шерсть, лошади грызли стремена, верблюды опустились на колени и не могли больше подняться, быки сбрасывали навьюченную на них кладь, люди отморозили руки и ноги. Перевал гудел от стонов людей, ржания и блеяния животных. А снег все шел. Скоро наступила ночь, но и она не принесла успокоения. Люди и животные сбились в одну кучу. Холод пробирал всех до костей. Когда робкий свет зимнего утра осветил перевал, он оказался пустым. И люди, и животные, – все было засыпано снегом, все замерло, и только по редкому трепыханию овец можно было понять, что под снегом лежали не камни, а живые существа. За ночь умерло множество людей“.