Навеки твой старый
Ники.
Р.S. Меня мучит, как рассказать Фредериксу про развод Ольги? Очень трудно писать о таких делах.
Ц.С. 11 августа 1916 г.
Сокровище мое.
Сердечное спасибо за дорогое письмо. Я благодарна тебе за то, что ты смещаешь Б. — гвардия была бы глубоко обижена, если б его оставили, так как всем было известно, что исключительно по его вине потери были так велики и, увы, бесполезны! Очень хорошо отзываются об одном брате Драгомирове — дай Бог, чтоб он оказался подходящим человеком и чтоб он работал в согласии с другими генералами! Только разведка у них должна быть поставлена лучше, чем при нем, он почти ни о чем не был осведомлен.
Я не видала Дмитрия, да, я думаю, нервы у него опять, увы, никуда не годятся, это чрезвычайно жаль. Не пускай его так часто к этой даме — подобное общество его гибель — одна лесть, и ему это нравится, а при таких условиях он, конечно, тяготится своей службой. Ты должен строже его держать и не позволять ему распускать язык.
Если Фредерикс не совсем здоров, я могу послать за гр. Нирод, велю ему отправиться на Сиверскую, объяснить все старику и с ним вместе обсудить все, что надо сделать. Только надо ли назначить какой-нибудь определенный срок, пожалуйста, ответь мне по телеграфу? Операция сошла хорошо, вчерашнее празднество тоже. Теперь О. и Т. считаются зачисленными на службу в лазарет. Стало прохладнее. Девочки почти весь день снимались у Функа, так как им нужны новые снимки для раздачи по комитетам и т.д.
Нежно благословляет и 1000 раз целует тебя
навеки
Твоя.
Ц. ставка. 11 августа 1916 г.
Моя любимая детка.
Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Конечно, было бы прекрасно, если бы ты на несколько часов остановилась в Смоленске — это дало бы такую радость раненым и населению!
Извини за пятно, которое я сделал на этом конверте, но твое перо очень капризно: некоторое время оно не пишет, а затем внезапно выпускает голубой фонтан. Здесь на фронте все спокойно; на Кавказе мы взяли в плен два турецких полка. Сегодня жду Н.П.
Посылаю тебе эту бумагу от Максимовича — я думаю, что лучше каждого из них иметь на 2 недели! Ты согласна? Пожалуйста, верни мне бумагу назад. В сентябре приезжает сюда японский принц Канин, так что Татищев и Безак выедут встречать его во Владивосток и привезут его сюда, а здесь при нем будет Георгий.
Теперь, моя голубка, я должен кончать.
Храни Господь тебя и девочек! Целую тебя крепко.
Навеки твой старый муженек
Ники.
Ц.С. 12 августа 1916 г.
Мое сокровище.
Бесконечно благодарна тебе за твое дорогое письмо. Я рада, что дела на Кавказе хорошо идут. Конечно, это хорошо, что у тебя 2 адъютанта, посменно дежурящих в течение двух недель, но только задержи Н.П. несколько подольше, чтобы при тебе был кто-нибудь из моряков, а ему, верно, некуда ехать; и за тебя я гораздо спокойнее, когда он там с тобой. Это свой человек, кроме того он хорошо влияет на Дмитрия.
Получила письмо от Ани, она целует тебя: они завтра будут в Тобольске, сегодня они плывут по реке. Погода стала лучше.
Досадно, что нет ничего интересного; очень много дела в лазарете, очень тяжелые случаи, ежедневно операции. Ирининому[933] ребенку снова гораздо хуже, он живет здесь у дедушки и бабушки, — Ирина в Красном, больна “ангиной”, — она постоянно болеет, бедняжка. Я уверена, что Н.П. расскажет тебе много интересного о сражениях.
Остаюсь на балконе, чтобы быть поблизости на случай, если бы бедного Рейшаха[934] пришлось внезапно оперировать.
Извини, что мое перо делает такие штуки — оно вначале всегда капризничает.
Получила длинный и интересный “рапорт” от моих Крымцев.
Так хорошо быть опять вместе, хотя как раз теперь мы очень нужны в лазарете. Прощай, мой светик. Бог да благословит и защитит тебя и да поможет Он тебе во всех твоих затруднениях! Имела интересную беседу с Бобринским.
Осыпаю тебя нежными и страстными поцелуями.
Навеки твоя старая
Солнышко.
Ц. ставка. 12 августа 1916 г.
Моя любимая.
Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Вчера я был очень счастлив увидеть Н.П., у него очень хороший вид. Очень интересно слушать его рассказы после вечернего чая мы сидели до 12 час. 30м., он рассказывал об их тамошней жизни и переживаниях. Он очень хвалит наших офицеров и солдат, — Кирилл сказал мне, что он от всех генералов и офицеров слышал те же восторженные похвалы батальону.
Мы, конечно, ожидали этого, но все же приятно слышать, когда об этом говорят так красноречиво. Вызови графа Нирод и объясни ему все для старика. — Число еще не назначено. Ольга хочет, чтобы было объявлено только после 15 августа. Она также просит, чтоб об ее делах поговорили с ее управляющим конторою Родзевичем[935], чтоб избежать осложнений в будущем.
Сегодня я принял полковника Татаринова, нашего военного атташе в Румынии. Он привез этот важный документ, подписанный ими. 15-го они, наконец, начнут и атакуют австрийцев на своем фронте.
До свидания, мое любимое, дорогое Солнышко. — Храни тебя и девочек Господь! Целую всех вас нежно и остаюсь навеки твой старый
Ники.
Ц.С. 13 августа 1916 г.
Мой ангел родной.
Бесконечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я рассказала все касающееся Ольги Бенкендорфу и велела все это передать Нироду, который соберет необходимые бумаги и затем все сообщит старику.
Представляю себе, как интересно все, что Н.П. тебе рассказывает!
Погода не очень хороша, опять шел дождь, а потому я сижу на балконе, затем отправлюсь в Большой дворец.
Дмитрий, наконец, попросил позволения прийти к чаю.
Штюрмер просил принять его завтра.
Оперировали одного из моих молодых сибиряков, затем были сложные перевязки, а потому мы завтракали лишь в 11/2.
Слава Богу, румыны, наконец, собираются двинуться, а каковы наши продвижения к 15-му?
Бенкендорф находит, что в сентябре я должна устроить завтрак в честь принца Канин — во время войны это такая тоска, но, пожалуй, это необходимо.
Намерен ли ты назначить Беляева военным министром? Я думаю, что, в конце концов, это был бы разумный выбор. — Бобринский находит, что дела не могут идти хорошо, пока у Шт. так много дела, он ничем в отдельности не может заняться вплотную, как следовало бы, того же мнения наш Друг.
А теперь, родной мой, горячо любимый, я должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя. Целую тебя с безграничной преданностью и люблю тебя больше, чем когда-либо.
Вся
Твоя.
Ц. ставка. 13 августа 1916 г.
Мое любимое Солнышко.
Сердечно благодарю за дорогое письмо. У меня тоже нет ничего интересного, чтоб сообщить тебе.
Старый генерал По вернулся с Кавказа — у него хороший вид, сухощавый, с красивой седой бородкой. Он сегодня уезжает и надеется иметь счастье проститься с тобой!
Я на место Драгомирова выбрал ген. Гурко, который командует 5 армией и знаком с работой в большом штабе, — я намерен назначить его вместо Безобразова.
Сейчас больше некогда, ангел мой. Храни вас Господь! Целую тебя страстно и нежно, моя драгоценная детка!
Навекитвой старый
Ники.
Ц.С. 14 августа 1916 г.
Любимый мой.
Горячее спасибо за милое письмо. Что ж, многие хвалят Гурко, даруй ему Боже успеха и да благословит Он его командование! Более, чем когда-либо, мысленно буду с тобой все эти дни; я также просила нашего Друга думать о тебе и много молиться.
Опять посылаю тебе мою икону, я вделала ее в маленькую раму и запор на колечке.
Снова туман, пасмурно и довольно холодно, настоящий сентябрьский день.
Дмитрий пил у нас чай вчера, — у него сердце не в порядке: оно перемещается, как у меня, а потому, конечно, он временами испытывает боли, ощущает слабость и задыхается. Ему следовало бы полечиться, так как болезнь пока еще только в зачаточном состоянии, и он мог бы совершенно излечиться. Сегодня утром мы были в нашем пещ. храме. Позднее мы отправимся в склад в Большом дворце для раздачи жетонов всем работающим.
ИринаиФеликс[936] будутк чаю.
Бедный Ширинский-Шахматов умер, у него, вероятно, был рак, — жаль его жену.
Сокровище мое, я жажду ласк: я хочу тебе показать всю мою глубокую, беспредельную любовь и преданность — тяжело постоянно быть в разлуке!
Прощай, Бог да благословит тебя, милое наше Солнышко! Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей глубоко любящей тебя старой
Женушкой.
Ц. ставка. 14 августа 1916 г.
Моя бесценная душка.
Нежно благодарю за дорогое письмо. Так мило с твоей стороны, что ты рассказала Бенкендорфу дело Ольги, потому что мне было бы очень неприятно сообщить это все старику письменно.
Я все время боялся того, о чем тебе сказал Бобринский. Но, действительно, ужасно трудно найти человека, способного быть во главе департамента снабжения. Шт., будучи теперь председателем совета министров, имеет в своем подчинении остальных министров, но если б один из них взял верх, остальные ему уже не подчинялись бы, или если б и подчинились, то начались бы интриги, и дела не пошли бы гладко. Есть, правда, один выход, — идея Кривошеина, — сделать военного министра господином всего положения. Но я сомневаюсь, чтобы Шув. или даже Беляев подходили для этого. Второй из них — человек чрезвычайно слабый, всегда уступает во всем и очень медленно работает. Он имел неприятности с Ш. и поэтому им пришлось разойтись.