Николай Караченцов в фильме «Приключения Электроника»
Николай Караченцов и Михаил Светин в фильме «Светлая личность»
Кадр из фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Режиссер Алла Сурикова. Мосфильм. 1987 г. СССР. На снимке: Николай Караченцов и Андрей Миронов. © ФГУП «Киноконцерн «Мосфильм» / Legion-Media
Режиссёр может на съёмке отхлестать артиста, и у того от обиды покраснеет лицо, появятся слёзы, а режиссёр закричит: «Мотор! Камера! Снимайте скорей!» Потом подойдёт, извинится, поставит ему бутылку коньяка. И все будут говорить, как гениально сыграна сцена. Кто там будет знать, как такое получилось? В театре так не проедешь, в театре вышел на сцену на три часа – и давай! Но дело в том, что и в кино не шибко обманешь. Кино никогда не снимается последовательно, оттого ты должен в голове держать всю роль. Сегодня снимаем такой-то кусок, где я должен рыдать и рвать на себе волосы. А предыдущие части ещё не сняты, я должен нафантазировать, как мне сегодня играть, чтобы въехать в состояние этого отрезка из несуществующего предыдущего плана. В кино всегда не хватает времени, в кино, за редким исключением, не любят возиться. Сейчас не торопясь Алла Сурикова работает, может, ещё и Саша Муратов. Люди они, конечно, серьёзные, но порой и им некогда. Тем более сейчас в кино денег мало, значит, хочешь не хочешь, но надо за день положенное число кадров отснять. Никто не станет ждать, получится у артиста эпизод, не получится, – надо… Если фильм снимается не в Москве, значит, тебя сразу из самолета волокут на площадку, значит, ты уже должен быть готов к предстоящим переживаниям перед камерой. Но это тоже хорошая актёрская провокация: быть всегда в хорошей форме.
Идеальных работ не бывает
В кино – искусство первоощущения: прочитал – сыграл. Иногда, может, что-то в голове успеешь прокрутить, что-то продумать. В театре: я читаю пьесу, у меня возникают различные ассоциации, потом мы её репетируем несколько месяцев, и в результате, перебрав десятки вариантов рисунка роли, может быть, я приду к тому, что возникло сразу же. А может, уеду совсем в другую сторону. В театре иной репетиционный процесс, и тоже не менее полезный. Казалось бы, одно обязано дополнять другое. Хотя трудно найти примеры, когда чистой воды киноартисты качественно работают в театре. С ходу не могу вспомнить такой случай, чтобы актёр, у которого за плечами ВГИК, Театр киноактёра, снимался-снимался-снимался, а потом его пригласили в театр, и он хорош оказался и на сцене. Нет, не могу вспомнить ни одного примера, хотя, может быть, я ошибаюсь, и таких случаев – десятки. Зато почти все выдающиеся актёры театра замечены кинематографом. И в кино о себе довольно мощно и ярко заявили.
«Старший сын» – фильм, благодаря которому я стал известен не театральному, причём большей частью московскому, зрителю, а самому массовому, какого нам давало то, советское кино, не говоря уже о том телевидении. Его посмотрели миллионы телезрителей. Собственно говоря, «Старший сын» и снимался как телевизионный фильм, и призы он получил на фестивале телевизионных фильмов.
Более того, по тем временам «Старший сын» считался работой, которая, несмотря на рогатки цензуры, пробилась к зрителю, отсюда её ценность возрастала многократно. «Старший сын» – это пьеса Вампилова, драматурга с трудной и страшной судьбой. Сам Вампилов, погибший очень рано, при жизни из пяти написанных пьес увидел в театре, насколько мне известно, только одну. Его запрещали повсеместно. И вдруг «Старший сын» выходит на такую аудиторию. Отсюда пристальное внимание. Я помню, как Дом кино, где проходила премьера, атаковали зрители. Чувствовалось, что произошло нерядовое событие.
Ты зачем оружие съел? (фраза из фильма «Приключения Электроника»)
Фильм «Приключения Электроника» вышел на четыре года позже. Всё-таки этот фильм рассчитан на детскую аудиторию. Не хочу и не могу обидеть режиссёра, снимавшего «Приключения Электроника», но планка актёрской сложности, которую мне приходилось преодолевать в «Старшем сыне», была несравнимо выше той, что мне полагалось перепрыгнуть в «Электронике». Хотя это – замечательная картина, добрая, весёлая, нужная детям. На мой взгляд, народную любовь к артисту Караченцову окончательно закрепил фильм «Собака на сене», во многом тоже из-за того, что по телевидению его часто показывали. Вроде небольшая роль, но она яркая, заметная, и все помнят: «Венец творенья, дивная Диана…». Классический пример, как немасштабной, но легко запоминающейся зрителям ролью актёр приобретает популярность.
А дальше уже пошло-поехало.
Я так устроен, что недостатки вижу сразу. Читаю сценарий и сразу вижу, что плохо. Песню и ту анализирую: «Так не споют, это банально…» Но дальше, если за что-то берусь, я обязан влюбиться в это дело. Как только я на секунду задумаюсь о том, что мне предлагают играть неправду, мне можно не выходить на сцену. Я должен бесконечно верить в роль, я должен погрузить себя всего в то, что я двадцать лет каждую минуту ждал, что вот войдёт Она!
Ведь есть такой вполне правдивый вариант. Случилась с женщиной любовь. И было идеальное совпадение по всем статьям: человеческое, сексуальное… Идеальное. Дальше в силу различных обстоятельств – расстались. После в жизни будет ещё не одна женщина. Может пройти три года – и вдруг тебя ночью будто током ударит! Током!
Я буду в себе выискивать похожую ситуацию. И, увидев рядом на сцене Инну Чурикову, буду вспоминать ту, с которой гулял ночью по Москве. Иначе у меня ничего не получится. У меня по ходу работы над спектаклем «…Sorry» таких историй был миллион. В голове, в фантазиях…
О коллегах по кинематографу
«Старший сын» начали снимать с конца, с финальной сцены. Тем не менее режиссёр Виталий Мельников точно угадал её по духу. Тот самый момент, что мне всегда нравился, непривычный для кино, когда снимают большими кусками. Думаю, такое происходило оттого, что мы репетировали и репетировали… К тому же удивительным оператором был Юра Векслер, так выстраивающий сцену, что мог работать не короткими отрезками. Векслер рано ушёл, он умер в 45 лет. Он был мужем Светы Крючковой, отцом её старшего сына. Они на этой картине познакомились, подружились, сошлись.
На озвучании мы буквально купались в вариантах: «Можно так сказать, можно этак. Ну, давайте так». Чуть так, чуть иначе, но всё в канве, всё в режиме. Но когда начинали, то, конечно, волновались, понимали – Вампилов! Полузапрещённый или почти запрещённый драматург. Почему его пьесы не пускали, не знаю. Может, своей непонятной обыденностью и маетой они смущали комиссию. Кто его знает. Мы не могли не проникнуться мыслью, что участвуем в полулегальном произведении, выносим его на огромную аудиторию, на всю страну.
Картина потом получила призы. В Карловых Варах, где-то ещё…
Вампилов – драматург высочайшего класса, текст его пьес имеет несколько пластов. Мы тщательно разбирали каждую сцену: пытались понять, что он хотел в ней сказать, как надо играть. С Евгением Павловичем Леоновым, игравшим Сарафанова, я мог спорить до хрипоты и на равных. Он позволял. И такое мне – я был моложе него на четверть века – нравилось. С другой стороны, чувство собственного достоинства. Дистанция. Поведение истинно интеллигентного человека, и мой совет: если в вас такого нет от природы, нужно этому учиться.
Михаил Боярский, Лариса Луппиан и Николай Караченцов
Николай Караченцов и Евгений Леонов
Евгений Павлович Леонов – совсем не тот, что «моргалы выколю», совсем не Винни-Пух и так далее, и тому подобное. Когда к нему подходили алкаши со словами: «Женя… давай выпьем», то через секунду отваливали, извинялись. Он, при всей своей внешней простоте, далеко не простой человек. К тому же хорошо образованный. Актёр высочайшего класса. На съёмках картины «Старший сын» сколько же он с нами возился, нам подсказывал, нам показывал. Показывал так, что мы с Мишей Боярским хватались за животы и падали. Просили: остановитесь, всё равно нам так смешно никогда не сделать. Иногда я Леонова не понимал. Мне казалось, что на съёмке он в каком-то кусочке сильно плюсует, наигрывает, просто ужас какой-то. Смотрю на экран: органично, точно, прямо в десятку. Фантастическое чувство момента, знание профессии, знание себя!
Нас он не только опекал. Подкармливал. Вечером, после съёмки, обязательно потащит к себе, бутербродик вручит, чаёк нальёт. Мы с ним часто вместе ездили на съёмки, служили ведь в одном театре. Туда-обратно на «Красной стреле», о многом успели в поезде поговорить.
Он отдыхал во время съёмок в санатории «Дюны» на заливе, мы с Людой к нему приезжали. Его сын Андрюша тогда ещё был маленьким, не кроха, конечно, уже школу оканчивал, готовился поступать в театральный институт, Евгений Павлович и со мной делился: стоит – не стоит. В то лето 1975-го мы очень сдружились.
Атмосфера на съёмках складывалась необыкновенная. Мы с Мишкой Боярским держались неразлучно. Обычно он уже с утра прибегал ко мне в гостиницу. Мотались по Питеру, валяли дурака. Обсуждали страшно важные вопросы: а ты бы мог спрыгнуть с этого моста? Да никогда в жизни. А если бы за тобой фашисты гнались, тогда бы прыгнул? И это не самое дурацкое задание, что мы перед собой ставили.
Боярский показывал мне свой Ленинград. Я познакомился с его мамой. И Наташа Егорова, и Света Крючкова – мы действительно существовали как одна семья. Удивительно, но эти отношения сохранились на долгие годы.
Мы снимались с Мишей Боярским в нескольких картинах. Самая известная – «Собака на сене». Встречались у Аллы Ильиничны Суриковой в фильме «Чокнутые». Мишка в «Чокнутых» играл царя Николая Первого. Мы с ним в кадре встречаемся. Я докладываю: «Отставной поручик Кирюхин», он в ответ: «Сын Кирюхина такого-то?» – «Да». А дальше я от себя добавил: «Старший сын». – «Ну конечно, старший сын», – обрадовался царь. Но Сурикова не решилась такой диалог оставить, а нам так хотелось похулиганить.