й студии.
Ну, это всё мелочи по сравнению с тем, что придумал Витя-режиссёр. По сценарию Колин герой снимает президентский номер в супер-пупер-отеле, приводит туда героиню своих эротических снов, следует душещипательная сцена признания, в итоге которой сердце путаны не выдерживает… Она рыдает, он продолжает терзать её и себя накалом страстей, наконец у него в руках появляется увесистый свёрток с бабками. Далее фраза:
– Да! Я знаю, кто ты, и хочу оплатить твой нелёгкий труд по тарифной сетке. А чтобы не думала, мол, отыскался тут ещё один на халяву, – так получи же наличными всю мою любовь!!!
Она, рыдая, отдаётся нашему Ромео, но всё это время внутри у неё происходит непрерывный катарсис, а по-нашему – очищение души, и аккурат после этого вот самого она и говорит:
– Да что мне, в конце концов, твои бабки?!! – типа, значит, не бумажки главное, а «чуйства». – Я тебя и за так любить буду, а бумажонки можешь выбросить!!!
Я подозреваю, что автор сценария одним глазком подглядел ту сцену из «Братьев Карамазовых», где Настасья Филипповна палит в камине свой вероятный гонорар. Подглядел – и не удержался…
В общем, Коля в шоке, как это зафигачить сто тыщ с пятнадцатого этажа вниз, а нашу школьницу-путану уже клинит:
– Кидай – и всё!!! Люблю тебя такого, как есть, с голым задом…
А нужно сказать, что группа у Вити Василенко подобралась толковая и «соточки» с Ильичом отксерили только так! И Валюша Павлов, тогдашний глава минфина, не определил бы подделку, так классно сработали. А поскольку эпизод могли по понятной причине отснять только один раз, то и камеры установили тщательно, и ветра соответственного дождались, чтобы поэффектнее разлетание было.
«…Камера! Мотор! Коля, дава-а-ай!!!»
И киданул Караченцов сто тысяч рублёв с балкона пятнадцатого этажа гостиницы в Дагомысе, и полетели «бабульки», разносимые ветром, по окрестным улицам, и завизжали тормозами машины, и ломанула толпень отдыхающих на невиданную халяву, и размели весь наш стотысячный «фальшак» в момент!!! Часть денег стала опускаться на бассейн, в котором одиноко плавал гордый представитель грузинского теневого бизнеса. Увидев тучу денег, он вынырнул из воды, закричал отчаянно и весело: «Ай, маладэц!!!» – и поднял вверх большой палец.
А через день в группу пришли. Из учреждения под весёлым названием ОБХСС. Выложили несколько изъятых у населения помятых «соточек» и радостно сообщили, что «вашими «деньгами» уже вовсю рассчитываются вечерами в барах и на базаре. И не хотели ли бы вы, господа киношники, присесть по полной за такое творчество»?!
И уже вовсю запахло статьёй, и запаниковал директор Валера Сардуддинов, и киданулись ребятки к Караченцову, как к последней инстанции, и «врубил» Колян всё своё отшлифованное годами обаяние, и это был единственный день, когда метнули из морозильничка на стол запотевшую-со-слезой, поскольку нужно было выручать ребят, и вынута была Колина гитарка, и зазвучал неповторимый темброчек:
«Кленовый лист, кленовый лист, ты мне среди зимы приснись…»
…И прониклись обэхаэсэсники ситуацией, и сидели аж до самого утра под гитарочку да под горилочку… Еле их спровадили, всё фоткались да целовались.
А на следующий день по группе объявили выходной…
Становитесь! Пятьдесят гривен, как говорится, не деньги…
Итак, Ялта в июле, жара, дело к вечеру. Толпы разомлевших «дикарей» вперемежку с «организованными», т. е. обеспеченными путёвками отдыхающими вываливаются фаршем из гостиниц, всевозможных коморок «под сдачу», из мест общепита, с прогулочных катеров – на набережную, пополняя собой непрерывное броуновское движение таких же убитых отпускным бездельем трудящихся. А на набережной! А на набережной чего только нет! Тут тебе и дырка, всунув в которую голову, ты в одночасье превращаешься то в динозавра с человечьим лицом, то в Бэтмена, то в красного кавалериста. Тут тебе (естественно, не бесплатно!) и средневековые костюмы напрокат, дабы можно было добавить к своей рабоче-крестьянской внешности толику старорежимного благородства. А хошь – можно сфоткаться и со всевозможной экзотической тварью, дабы по приезде в родной Мухосранск впаривать корешам: мол, отдыхал «на энтих вот… на Канарах с Бермудами, и там это всё в порядке вещей».
Мы с друзьями (а это Коля Караченцов, наш общий товарищ, директор картины Валера Сардуддинов и ваш покорный) выходим из гостиницы «Ореанда», что аккурат в центре набережной. И кому-то из нас приходит в голову мысль, что неплохо бы кидануть наши измученные жарой тела в спасительную прохладу Чёрного, а опосля – и по светленькому, да с пенкой, да в запотевшем бокальчике… (Сейчас пишу, а глотка предательски давится слюной!)
Да, я забыл сказать, что наш третий, Валерчик Сардуддинов, был поразительно похож одновременно на Николая Губенко и Александра Калягина. Что и внесло определённый нюанс в нашу дальнейшую историю. Итак, не думая о последствиях, и прежде всего о всенародной узнаваемости и популярности Петровича, мы попёрлись на пляж «Ореанды».
…Ну, за первые минут пятнадцать (пока изумлённый народ приходил в себя) мы успели по разу искупаться, и даже припасть на лежаки. Но это были первые пятнадцать минут! Как правило, в любой пролетарско-отдыхающей среде всегда находится самый бесцеремонный, самый смелый, самый нахальный, у которого в глазах читается только одна, но самая слёзная просьба: запечатлеть себя любимого рядом с народным кумиром, дабы опосля, демонстрируя фотку друганам, бросить вскользь: мол, ох и надоел ему этот народный… Каждый вечер его, Васю, на пиво раскручивал…
И это было ещё до появления фотомобилок. Сейчас весь этот ужас на каждом шагу. Причём интерес к тебе угасает в ту же секунду, когда клацнет мобилка. Ни «до свидания», ни «спасибо» зачастую не дождёшься. Ну, это так, лирическое отступление… А пока что Коля с тоской заметил как раз такого, что уже подгребал к нашим лежакам.
– Первый, пошёл! – буркнул нам тихо Караченцов.
И первый «страдалец», самый тихий, самый робкий и почти без надежды на положительный исход, уже нарисовался подле нас.
– Извините, – даже не прошептал, а прошелестел он, – а можно??? С Вами!..
Ну, надо знать безотказного и сверхщепетильного Колю! Лично я никогда не видел, чтобы он, несмотря на все мои страшные возможные кожвенугрозы-прогнозы, кому-либо не дал автограф, не сфоткался, не обцеловал, будь то красивая юная газель или почтенная мамаша возраста Потёмкинской лестницы.
В общем, Коля отснялся с «первеньким»… И пошла жара! Народ пляжный стал по-шустрому доставать (и откуда только взялись «фотики» у них на топчанах?!) каждый – свой, и ну намыливаться поближе к кумиру!
И тогда я решил привести весь этот неуправляемый процесс в организованное русло. А заодно и позабавить друзей. Я вспомнил, каким профессионально-празднично-приподнятым тоном на московских вокзалах встречают приезжих: «Уважаемые гости столицы! Всего за …дцать рублей вы сможете побывать на могилах Высоцкого, Есенина и других любимых вами кумиров!!!» Причём тональность объявления напоминает радость в голосе диктора Левитана по случаю полёта Гагарина.
И вот точно таким же мажорно-пафосным тоном я запричитал на весь ореандовский пляж: «Уважаемые гости и жители города-героя Ялта! Всего за пятьдесят гривен вы имеете уникальную возможность запечатлеть себя рядом с народным артистом России, актёром театра Ленком Николаем Караченцовым, хорошо известным вам по фильмам (и тут меня понесло…) «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Пёс Барбос и необычайный кросс» и другим приключениям Шурика…» Нужно заметить, что у Коли во время моего «анонса» от изумления и неожиданности отвалилась челюсть, так как ни в одной из этих гайдаевских картин он отродясь не снимался. Единственное, он успел шепнуть мне: «Мудило! Ты хоть не вздумай в действительности с них деньги брать!» На что я тут же откорректировал «объявку»: «Деньги, дорогие друзья, после съёмки!!!» Как рассказывал позже сам Караченцов, первое, что его поразило, так это то, что после моего громогласного объявления на него сразу же… перестали обращать внимание (см. начало рассказа о набережной)! А на первый план моментально вышел директор, т. е. я собственной персоной. Ко мне выстроилась очередь, со мной общались… А на Колю – ноль внимания. Иными словами, он в момент превратился в такой же «экспонат», как и обезьянки с крокодилами на набережной. Вот где сработал стадный стереотип восприятия мероприятия! К нему подходили, его обнимали, прижимались, фотографируясь, но при этом он ощущал себя неодушевлённым предметом по полной программе. Уже отснялась добрая полусотня желающих, и теперь они томились в ожидании законной оплаты услуги, шурша купюрами и продолжая не обращать внимания на сам объект. Коля балдел от самого процесса, стараясь внешне соответствовать формату ялтинского бизнеса, т. е. «делать умное лицо», как тут меня понесло дальше: «А вот, дорогие друзья, совершенно новая потрясающая пропозиция от нашей фирмы: всего за двадцать гривен вы можете сфотографироваться с… Александром Калягиным. Он же – Николай Губенко!!!» – и указал на стоящего рядом Валеру Сардуддинова. В этом месте Караченцова прорвало, и он прыснул, не выдержав «пытки».
…И тут подошла Она. Тётенька возраста поздней зрелости, такая себе феллиниевская пампушечка, закутанная в полотенце. Поглядела на Колю, потом обратилась ко мне: «Можно?» Я кивнул. «Я только переоденусь!» Всё «переодевание» состояло в том, что она сняла обмотанное вокруг торса полотенце и обнажила грудь. По форме грудь напоминала… уши взрослого российского спаниеля, что тихо покачивались в области тёткиного пупка. Но, судя по всему, тётю этот факт нисколько не смущал, потому как уже в следующую минуту она прильнула к Коле, привесив правую «спаниель» ему прямо на плечо. И тут же, словно впервые обратив на него внимание, проворковала: «А кстати, как мужчина, Вы – мой типаж!»
Ну тут уже Коля не сдержался и закашлялся от смеха. Я понял, что «съёмку» нужно сворачивать, и объявил толпе, что денег платить не надо, так как все присутствующие участвовали в рекламной съёмке скрытой камерой. Народ был счастлив, Караченцов вместе с Сардуддиновым ржали по поводу «спаниеля» на плече, а впереди нас ждали вечер, фестивальный корабль у пирса и зашедший к нам на огонёк с гитарой сам Михаил Пуговкин. А то, как он задушевно пел романсы, – это отдельная история.