Григорий Горин, Алексей Рыбников, Марк Захаров и Николай Караченцов
Как выглядела премьера «Шута»? Собственно говоря, любая премьера проходит приблизительно одинаково. Всегда сумасшедший мандраж. Я помню, скажем, лет двадцать назад, репетирую, то есть занимаюсь своим привычным делом, и тут наступает премьера. Одна актриса ко мне подходит и спрашивает:
– Коль, ты что, вообще не волнуешься?
– Почему? Волнуюсь. Нормально.
– Но незаметно. Ну ты молодец!
А на первом спектакле у меня коленка правой ноги виляет, как хвост собачий, причём абсолютно неуправляема. Любая премьера – такой же мандраж.
Я выхожу в «Шуте» первым, Олег Янковский мне говорит:
– Коля, ты – вроде камертона. Как ты начнёшь, так спектакль и пойдёт.
Я начинаю, выхожу в образе светлейшего князя Меншикова, ибо деваться некуда, и думаю: «Идиот, господи, сучья у тебя профессия». Но пошёл, пошёл мандраж страшный, лицо каменное, аплодируют, надо партнёра заявлять, а он на тебя ещё и свой мандраж повесил. Всё-таки Пётр I, царь, значит, полагается так сыграть, чтобы все тут же убедились: да, царь. Надо, чтобы приняли, поверили и полюбили.
Николай Караченцов в роли князя Меншикова в спектакле «Шут Балакирев»
Сколько задач на мне бедном висит, ого-го!
Пару лет прошло, ни слова критики по поводу этого спектакля я не видел, то есть отрицательных рецензий нет. Так, где-то по чуть-чуть покусывают. Наиболее отрицательный отзыв – что Захаров создаёт действо, которое вроде к драматическому репертуарному театру не имеет отношения. Что-то очень площадное, хотя и в хорошем театральном стиле, но это… Дальше автор статьи, как и многие рецензенты, пишет не про спектакль, а про себя: «Это не мой театр, я его не люблю. Но не могу этого спектакля не принять, потому что он убеждает».
Что означает эта рецензия? А то, что Захаров разрушает законы и стереотипы.
Так нельзя, а он делает. Хорошо, что он побеждает.
О том, почему песня становится родной
Называть пением то, что я делаю, – несерьёзно! Поёт Паваротти. И если я буду соревноваться с ним в том, как я беру ноты и как у меня звучат купол и резонаторы, это будет дурь полная! Не имею права. Для меня задача не столько спеть песню, сколько её сыграть. Когда у нас в театре появились спектакли «Тиль» и «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», а потом и «Юнона и Авось», то появились педагоги по вокалу. В Школе-студии МХАТа у нас был предмет вокал, но это могло дальше и не иметь развития. А здесь снова появились педагоги-вокалисты, которые учили обращаться с микрофоном, правильно брать дыхание. Вся молодёжь была обязана ходить на эти занятия. И ещё мне повезло, потому что трудно придумать более требовательных музыкантов, чем Алексей Рыбников и Геннадий Гладков.
Началось всё со спектакля «Тиль». А затем я снялся в картине «Собака на сене», музыку к которой писал тоже Гена Гладков. И он предложил мне самому спеть серенаду маркиза Рикардо. По моим понятиям, серенада – это обязательно тенор, душная влажная ночь, стрекочут цикады, она – в пеньюаре на балконе, он – на коленях с мандолиной внизу, и соловьём… Я говорю: «Я только провопить это могу», на что Гена сказал, что для этой роли именно это и нужно. Тогда было принято, что все музыкальные спектакли, фильмы-оперы записывались профессиональными певцами, а драматические актёры играли роли, изображали пение, пытаясь попасть в артикуляцию. Но играли! И когда я это сказал Гене, он ответил: «У нас Миша Боярский сам поёт». И я тоже попробовал, и вроде получилось. Пожалуй, этот момент был первым толчком. Потом появился Марк Минков и другие молодые композиторы, потом надо было ещё в какой-то картине записать песню, и пошло-поехало. Сейчас с гордостью могу сказать, что, наверное, уже нет ни одного нашего композитора-песенника, с которым бы я не работал.
В студии звукозаписи. 1984 год
Андрей Павлович Петров – фантастика, какой музыкант! Та же Александра Николаевна Пахмутова, Ян Френкель, Оскар Фельцман – мастера, профи! Я горжусь общением с такими людьми, и мне это очень интересно.
Как-то раз, ещё в конце восьмидесятых годов, я ехал в Подмосковье на концерт в воинскую часть. Пригласила меня и организовала эту встречу жена капитана, культмассовый работник, которая отвечала за культуру в этой части. По дороге вдруг она сказала: «Вы знаете, самая моя любимая ваша песня – «Что тебе подарить?». Она тогда была модной, шлягер, как теперь говорят, хит. Композитор Рома Майоров, царствие ему небесное, год уговаривал меня спеть эту песню. Он предложил – я сразу отказался, считая, что довольно примитивные слова, блатноватый припевчик. Проходит год. Пару его песен я записал, он приносит мне ряд новых и опять подсовывает «Что тебе подарить?». Я ему говорю: «Мужик, мы с тобой уже на эту тему говорили. Это должен петь лирический тенор». Посоветовал ему тогда Евгения Мартынова, у него был чистый прозрачный голос. «Я могу только пробасить», – говорю, он отвечает: «Мне это и надо».
На гастролях в Минске 7 сентября 1983 года
С поклонницами после концерта
Записал я эту песню в дуэте с певицей Ириной Уваровой, пою себе, мне нравится. И я спрашиваю эту женщину: «Почему она у вас любимая-то самая? Интересно, объясните, почему?» Она говорит: «Не только моя, наша с мужем любимая. Когда он предложил мне выйти за него замуж, он потомственный офицер, он хотел сделать красиво, как в старинные времена. Он принёс цветы, встал на колено, стал просить руки и сердца. Мы оба понимали значимость момента для него и для меня, понимали, что это на всю жизнь, что сейчас самая главная минута в нашей с ним жизни. Мы так волновались, что он выговорить ничего не мог, и вдруг он говорит: «Давай я сейчас включу радио, и что там прозвучит – это и будет мой тебе подарок». Включает радио, а там: «Что тебе подарить, человек мой дорогой? Как судьбу благодарить, что свела меня с тобой?» И мы оба заревели». И тогда я понял, что эта песня для всех, что она действительно «попадает». И сейчас в концертах, как только я начинаю петь свои старые песни «Кленовый лист», «Что тебе подарить?», люди сразу начинают аплодировать. Это то самое попадание, за которое можно любить песню.
Есть какой-то ответ в душе, который вызывает миллион ассоциаций, почему песня становится родной.
«Леди Гамильтон»
Когда-то много лет назад я познакомился с киевским композитором Владимиром Быстряковым, работая над мультфильмом «Алиса в Зазеркалье». В этой сказке я играл белого рыцаря. Композитор Быстряков тогда работал чуть ли не со всеми ведущими эстрадными певцами и работал лихо. Скажем грубо, его творческая лаборатория выглядела так – он распределял: «Эти две песни – точно для Леонтьева, а эту должна взять Пугачёва, тут вроде не её материал, хорошо бы, чтобы пел мужчина…» Так мы записали с ним первую песню. «Смейся, паяц!», так она называлась. С Быстряковым много работал Валера Леонтьев, «Куда уехал цирк?» – это Володина работа. И он приблизительно в той же тематике написал песню «Смейся, паяц!». Хорошая песня, её забытый теперь перестроечный «Взгляд» несколько раз крутил в моём исполнении.
Не может быть настоящий актёр с холодным носом
Володя от певцов требует именно того, что напридумал, причём очень жёстко. Известный певец Саша Малинин записал его новую песню.
Володя: «Завалил всё дело».
Поклонницы певца твердят: «Гениально!»
Быстряков: «Не то».
Певец в ответ: «Людям нравится!»
Быстряков: «Короче, Коля, то, что он записал, – чушь полная. Попробуй ты».
Я только начал, он сразу: «Коль, в десятку».
Владимир Быстряков и Николай Караченцов
И мы, не сходя с места, записали новую песню «Леди Гамильтон». Я же приезжал к нему совершенно по другому поводу. Вернувшись в Москву, я показал её давней подруге – режиссёру Алле Суриковой. Мы дружны с Суриковой домами. К сожалению, не так часто, как хотелось бы, видимся. Приехав из Киева, отправился к ней в гости. С собой кассета: «Не хотите послушать песню, я только что её записал с композитором Володей Быстряковым?» Сурикова послушала запись: «Петрович, я никогда не занималась клипами, но тут знаю, как надо снять». Деньги на съёмку дал банкир Александр Андреевич Самошин, Сурикова сняла даже не клип, а маленький фильм. Она устраивала кинопробы, искала мальчика, чтобы он был похож на меня. Нашла ребёнка, который уже снимался в кино, очень способный мальчик. Ему, бедному, даже «рисовали» такие же родинки, как у меня. Снялась в клипе Оля Кабо, хотя я был против, потому что в песне:
…И была соседка Клава
Двадцати весёлых лет,
Тётки ахали – шалава,
Мужики смотрели вслед.
На правах подсобной силы
Мог я в гости заглянуть,
Если Клавдия просила
Застегнуть чего-нибудь…
То есть на экране должна вертеться оторва, а Оля – романтическая героиня. Алла Ильинична сделала кинопробу и для Кабо. Показывает её мне, я сдаюсь: всё точно. То ли парик Оле подобрали, то ли ей перекрасили волосы, к тому же сделали её конопатой, и она попала в роль.
Так родился клип «Леди Гамильтон», но поскольку я не эстрадная звезда, то клип не крутят с утра до ночи, как это обычно происходит на телевидении. Его показывают, если идёт передача о музыке в кино, о Суриковой или ещё о чём-то, близком к этим темам.
Кино и театр
Безумные глаза женщины, потом небо, затем поле, по нему бежит ребёнок, снова небо – полетели птицы, отражаются в луже. И опять глаза женщины. Она долго смотрит и говорит два слова. Это кино. Соединение видеообразов. Иначе – монтаж. Придумать же надо, чтобы птицы в луже полетели. А как точно к месту поле вставлено! Если поля на метр больше – не действует, на метр меньше – не действует. Как в грамматике: запятую не там поставил. Казнить нельзя помиловать. Правда, одно дело, когда запятые расставляет Толстой, и другое – графоман.