После окончания работы съезда Н. Костомаров уехал в Дедовцы, а оттуда 8 сентября 1874 года – в Петербург.
Во второй половине 1875 года он заболел тифом. В это же время умирает мать Николая Ивановича. Ему, пребывающему в бессознательном состоянии, друзья об этом не решались сказать. В этом тяжелом состоянии его не покинули, фактически спасли ему жизнь его ближайшие друзья: сосед Н. Катенин и доктор Д. Муринов, Н. Белозерская, А. Ге (жена художника Н. Ге).
4 февраля 1875 года Алина Леонтьевна получила подписанную неизвестным телеграмму: «Николай Иванович тяжело больной тифом, но не безнадежен. Мать его умерла, сегодня похоронили». Вечером того же дня она выехала из Ромен в Петербург, прибыв 11 февраля. Заехав к своим старым знакомым Филатовым и оставив у них вещи, она сразу же поехала на Васильевский остров, на квартиру к Николаю Ивановичу. У крыльца Алина попросила Н. П. Филатова пойти на третий этаж узнать о Николае Ивановиче. Прошло несколько долгих, очень долгих минут напряженного, робкого, тревожного ожидания. Алина смотрела на окна квартиры, где жил Николай Иванович: «Что там?»
Но вот выходит из дверей Филатов. Лицо его сияет. Он говорит:
– Жив, и есть надежда, что выздоровеет. Заходить к нему на квартиру запрещено, о чем есть на двери объявление: «просят не звонить, а обращаться за сведениями о состоянии здоровья к Н. Катенину». Филатов проводил Алину к Катенину. Добрый приятель Николая Ивановича встретил ее радостной улыбкой. Он рассказал, как началась болезнь Николая Ивановича. Рассказал, как Николай Иванович долго боролся с болезнью, не хотел ложиться в постель, заставлял себя работать. Он нервничал, кричал, а мать его, Татьяна Петровна, не понимая, что у него бред, и видя, что он сидит у себя в кабинете на полу и рвет в клочья бумаги, уговаривала его не «чудачить». Между тем к вечеру того же дня заболела и Татьяна Петровна. За несколько суток она буквально сгорела от крупозного воспаления легких. Гнетущее впечатление производила панихида по покойной, когда за стеной в исступлении и тифозном бреду метался Николай Иванович. Он не осознавал, что делалось в соседней комнате, и выкрикивал какие-то бессвязные слова и предложения. Уже не чаяли спасти самого Николая Ивановича, уже купили на Смоленском кладбище рядом два места: одно для матери и второе – для сына. Но теперь все в порядке: кризис миновал, и хотя слишком медленно, но больной начинает выздоравливать.Поселилась Алина тут же, на Васильевском острове, поблизости в гостинице, чтобы дважды в день посещать Катенина и спрашивать его о здоровье Николая Ивановича. К самому Николаю Ивановичу ее не пускали, боясь, что это может слишком взволновать больного.
Когда Николай Иванович начал идти на поправку, врачи разрешили рассказать ему правду о кончине любимой матушки. Эту тяжелую миссию взял на себя художник Н. Ге. Вот как описывает это сама Алина Леонтьевна: «Ге упорно молчал. Николай Иванович, видимо, встревоженный таким молчанием, вскричал: „Вы молчите – значит, безнадежна, умрет, бедная, в скорбном сознании, что умирает не у сына, а у добрых чужих людей! Моя матушка природная малороссиянка и по происхождению простолюдинка, несомненно, дорожит тем, чтобы хворать и умирать у сына, а не у чужих, хотя и добрых людей: это позор для старой хохлушки валяться и умирать не у себя или не у сына, а в чужой хате“.
– Успокойтесь, Николай Иванович! Ваша матушка умерла у сына, лежавшего в то время, по милости Божией, в бессознательном состоянии и потому не подвергшегося тяжкой необходимости быть свидетелем печального обряда погребения. К счастью, она не сознавала, что вы больны и что она умирает.
Николай Иванович быстро привстал с кресла и, перекрестившись, сказал: „Упокой ее, Господи! Его святая воля! Что делать!“ Тихие слезы скатились по исхудалым щекам. Руки потянулись ко мне, как бы призывалась моя помощь, и он, подкошенный, опустился в свое кресло».
После этого он пригласил Алину переехать к нему и поселиться в комнате матери.
Когда состояние здоровья Н. Костомарова улучшилось, он вместе Алиной Леонтьевной поехал сначала в Киев для консультаций с известным окулистом, профессором университета Св. Владимира О. Ивановым, а потом в Дедовцы. Вот как вспоминает об этих днях Алина: «Восторг Николая Ивановича не поддается моему описанию. Слезы блестели у него на глазах, и после продолжительного молчания он сказал:
– Господи! Чуть не 3 0 лет я был лишен наслаждения, которым пользуюсь теперь, да еще у Алины!
После вечернего чая Николай Иванович снова вышел на балкон и любовался звездным небом, снова восхищался пением крестьянской молодежи и так до времени отхода ко сну, когда я, придя на балкон, чтобы проститься с ним, заметила, что, стоя в раздумье, он молится. Я сказала ему:
– Ты по-прежнему набожен…
– Храм здесь величествен! – ответил он, указывая на небесный свод, усеянный звездами».
9 мая 1875 года, в день своих именин, в Дед овцах, Николай Иванович обвенчался с Алиной, которой было 45 лет. Венчал их сельский священник отец Петр.
Алина Леонтьевна Костомарова в последующее десятилетие их совместной жизни стала для Николая Ивановича настоящим его другом и помощником-секретарем. По его указаниям разыскивала и переписывала нужные для его работы материалы и целыми часами громко читала ему, потому что сам он не мог читать из-за ухудшения зрения после болезни. К тому же была она очень хорошей хозяйкой и держала дом в образцовом порядке.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
В конце 1860-х годов Киевский университет, где в течение 10 лет (1859–1869) была не укомплектована кафедра истории России и на которую неоднократно приглашали Н. И. Костомарова, провел заседание Совета и единогласно избрал Н. И. Костомарова профессором кафедры. Но генерал-губернатор Н. Н. Анненков и министр образования граф Д. А. Толстой отказали Н. И. Костомарову в переезде в Киев. Да и сам историк в одном из своих писем «дружески, по секрету» говорил: «…в Киевский университет я боюсь». Таким образом, лекторский талант ученого не нашел практического применения. Слушатели его лекций вспоминали о них с восхищением: лекции отличались «силой и живостью своего изложения». Н. И. Костомаров, по воспоминаниям Н. Н. Ге, был «любимый учитель всех», лучшего профессора истории, писал Н. А. Полевой, он «никогда не мог себе представить». В памяти А. Н. Пыпина Н. И. Костомаров запомнился как «замечательный профессор – с дарением, которое… осталось единственным в своем роде».
Несмотря на то, что правительство лишило Н. И. Костомарова возможности преподавать, стремясь изолировать его от общественной деятельности, он настойчиво поддерживал контакты путем личных встреч и переписки с широким кругом известных деятелей науки, литературы, искусства и культуры. В их числе были корифеи украинского театра И. К. Тобилевич (Карпенко-Карый) и М. Л. Кропивницкий, прозаик И. С. Нечуй-Левицкий, историк и писатель Я. Ф. Головацкий и др.
В решении современных ему вопросов Н. И. Костомаров придерживался принципа: «…не идеал, а ближайшие, практические цели», которые, однако, сводились ним к культурно-просветительской деятельности. Решение других социальных вопросов он считал необходимым предоставить беднякам, потому что они «сами сумеют лучше нас основать то, что им считается лучшим, а не в нашем модном убеждении…» Когда в 1866 году, в связи с покушением на Александра II, в официальных литературных кругах появилось намерение подать правительству адрес, в котором выражалось бы возмущение по поводу «преступления», то Н. И. Костомаров отказался его подписать.
Зимой 1869/70 года Николай Иванович читал публичные лекции по русской истории в клубе художников, а летом совершил поездку в Крым и посетил Киев, в котором не был 23 года. Эти поездки, как и другие, были использованы для посещения исторических мест, работы в архивах и библиотеках. Так, прибыв в Севастополь, Н. И. Костомаров первым делом направился на Малахов курган, «где изрытая земля свидетельствовала о недавно пронесшейся буре, потрясшей этот край».
В 1871–1872 годах Николай Иванович занимался в основном написанием и изданием большого труда «Историческое значение южнорусского народного песенного творчества». Одновременно он участвовал в работе Второго археологического съезда, проходившего в Петербурге, и вместе с П. П. Чубинским совершил поездку в Украину, посетив Корсунь, Чигирин, Холодный Яр, Суботов и другие исторические места.
В связи с этим обострилась болезнь глаз, которая мешала его исследованиям в архивах.
В начале 1873 года ученый взялся за составление «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», предназначенной «для популярного чтения». В ней историк дал высокую оценку преобразовательной деятельности Петра I, дав, однако, негативную оценку его деспотизму и жестокости.
Совершая поездку в Екатеринослав в 1873 году, Н. И. Костомаров отправился вниз по Днепру для осмотра мест, связанных с историей Запорожской Сечи и запорожского казачества, потом уехал в Киев, куда был командирован Археологической комиссией в «предыдущий комитет по организации III археологического съезда», назначенного в этом городе на 1874 год. На съезде Н. И. Костомаров был председателем отделения исторической географии и этнографии, где прочел реферат «Об образовании княжеской дружины, о ее значении в древнее время и о ее применении в дальнейшем быту русского народа».
Начиная с 1847 года Н. И. Костомаров постоянно находился под наблюдением тайной полиции. Так, незадолго до Эмского указа 1876 года, запрещавшего издавать литературу на украинском языке и ввозить книги из-за рубежа, ученого вызвал письмом начальник Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенант Слезкин. На этом письме была отметка Н. И. Костомарова: «Требовали беднягу для предостережения, полученного из III отделения, чтобы никому малороссийских денег ни для каких целей не отдавал». Поэтому впоследствии Н. И. Костомаров отказывал в просьбах принять деньги, собранные для издания книг на эти цели за границей, и передал 4000 руб. Петербургской академии наук на премию за лучший российско-украинский словарь.