…Подумайте, как можно спокойно спать, когда сотни и тысячи его подчиненных были арестованы и он знал, что это неправильно. Пример, приведенный с Кожановым, убеждает меня, что он не только сомневался, как сказал осторожно мне, — был убежден в его невиновности… Я был поражен… откровенным признанием Ворошилова, что Кожанов не враг, когда Кожанова уже не стало! А ведь на совести Ворошилова не один Кожанов, а сотни[23].
Кузнецов постфактум ставит вопрос, который не решился задать Ворошилову напрямую. Совершенно ясно, что сам он ни на миг не усомнился в своем наставнике, но обозначать свою позицию все же не рискнул, даже когда нарком вызывал его на откровенность. Примечателен и другой разговор Кузнецова на эту тему — с Андреем Ждановым: «О многих руководителях флота говорили мы тогда. „Вот уж никогда не думал, что врагом народа окажется Викторов“, — сказал Андрей Александрович. В его голосе я не слышал сомнения, только удивление. Викторова, бывшего комфлота на Балтике и Тихом океане, а затем начальника Морских сил — я знал мало. Всплывали в разговоре и другие фамилии — В. М. Орлова, И. К. Кожанова, Э. С. Панцержанского, Р. А. Муклевича… О них говорили, как о людях, безвозвратно ушедших. Причины не обсуждались…»
Обсуждать причины было опасно, а во многих случаях и бессмысленно. В сплетении оговоров и самооговоров отличить правду от лжи было чрезвычайно непросто. А раскручивали маховик репрессий, как мы видели, сами флотские начальники.
Так, Панцержанский начал давать «чистосердечные показания» уже на второй день после ареста. Он назвал ряд фамилий, причем именно тех, кто давал показания на него. Подтвердив таким образом свое участие «в антисоветском военном заговоре», он был обвинен также в проведении «вредительской работы по занижению темпов боевой подготовки морских сил и ослаблению боеготовности флота». Военная коллегия Верховного Суда 26 сентября 1937 года приговорила его к высшей мере наказания.
Последний начальник Морских сил РККА М. В. Викторов после ареста написал два покаянных письма Сталину с просьбой лично выслушать его объяснения. Они остались без ответа — возможно, потому, что за несколько месяцев до того Викторова принимал Ворошилов, который предложил «честно рассказать ему об участии в заговоре и тем самым сохранить себя в РККА». Сначала на допросах Викторов свою вину в антисоветской деятельности полностью отрицал, но затем признал, что «в заговорах он был завербован Гамарником в 1933 году» и вел «подрывную работу по флоту». Через три месяца его расстреляли.
Бывший начальник Военно-Морских сил РККА, член Реввоенсовета СССР Р. А. Муклевич. Репрессирован и расстрелян в 1938 г. Из фондов ЦГА ВМФ
Начальник Морских сил СССР флагман 1-го ранга Э. С. Панцержанский. Осужден и расстрелян в 1937 г. Из фондов ЦГА ВМФ
Начальник Морских сил РККА флагман флота 1-го ранга М. В. Викторов. Осужден и расстрелян в 1938 г. Из фондов ЦГА ВМФ
Роль «железной метлы» поначалу взял на себя первый нарком ВМФ П. А. Смирнов. В письме на имя Сталина и председателя Совнаркома В. М. Молотова от 17 июня 1938 года он обратил внимание и на Тихоокеанский флот, где служил Николай Герасимович. Поводом послужил донос первого секретаря Дальневосточного крайкома ВКП(б) И. М. Варейкиса: «Значительно слабее развивается работа (по поиску „врагов народа“. — В. Ш.) в Тихоокеанском флоте. До последнего времени здесь имелось даже некоторое распространенное такое мнение, что вообще военно-фашистский заговор вскрыт в армии, а во флоте обстоит все благополучно. Военный Совет Тихоокеанского флота при нашей помощи развернул политическую работу по выкорчевыванию шпионов, троцкистов и бухаринцев. Но в этом отношении предстоит еще много поработать Военному совету Тихоокеанского флота…»
Смирнов с готовностью подхватил инициативу, указал на «засоренность кадров… врагами народа». Последовал инспекционный «визит» наркома на Дальний Восток, по итогам которого из РККФ сразу уволили 25 командиров, а еще 24 арестовали. Все арестованные были обвинены в принадлежности к военно-троцкистской организации Дальневосточной армии и Тихоокеанского флота.
Через два месяца такая же участь постигла и самого Смирнова. В тюрьме он начал давать признательные показания, что его не спасло.
Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:
«Через несколько месяцев в Москве был арестован П. А. Смирнов. Вместо него наркомом назначили М. П. Фриновского. Никакого отношения к флоту он в прошлом не имел, зато раньше был заместителем Ежова… Уже работая в Москве, я пробовал узнать, что произошло со Смирновым. Мне дали прочитать лишь короткие выдержки из его показаний. Смирнов признавался в том, что „как враг умышленно избивал флотские кадры“. Что тут было правдой — сказать не могу. Больше я о нем ничего не слышал. Вольно или невольно, но он действительно выбивал хорошие кадры советских командиров. Будучи там, на месте, он действительно решал судьбы многих, и если он действительно не занимался умышленным избиением кадров, то почему не хотел прислушаться к „обвиняемым“ или даже ко мне, комфлоту, и сделать объективные выводы?»[24]
Первый нарком ВМФ П. И. Смирнов-Светловский. Осужден и расстрелян в 1939 г. Из открытых источников
Командующий Тихоокеанским флотом флагман 1-го ранга Г. П. Киреев. Осужден и расстрелян в 1938 г. Из фондов ЦГА ВМФ
Фриновский продолжил дело своего предшественника. По итогам их бурной деятельность на глазах Кузнецова Тихоокеанский флот был фактически обезглавлен. Под каток репрессий попали командующий флотом Г. П. Киреев, начальник политического управления и член Военного совета флота Г. С. Окунев, начальник штаба О. С. Солонников, начальник ВВС Л. И. Никифоров, командир бригады подводных лодок А. И. Зельтин, начальник оперативного отдела флота М. Н. Орлов, заместитель начальника Политуправления М. В. Лавров, военный комиссар Главного военного порта Д. А. Сергеев…
По данным историков С. С. Близниченко и Ю. М. Зайцева, в 1936–1939 годах с Тихоокеанского флота было уволено около 1700 командиров и военкомов, из них 500 арестовано, а 400 впоследствии осуждено «за политические преступления». С Амурской военной флотилии, по подсчетам С. С. Близниченко, в 1936–1939 годах было уволено около 700 представителей комначполитсостава, из них арестовано не менее 200.
Всего же за 1938 год на Тихоокеанском флоте сменилось 85 процентов руководящего состава, до командиров кораблей включительно. В ходе политических репрессий 1937–1938 годов штаб, отделы и службы потеряли не менее 58 руководителей. Штаб флота поредел практически наполовину. Один из основных отделов штаба — разведывательный — потерял более половины командно-начальствующего состава. При этом начальник разведотдела С. В. Ребров, его заместитель П. И. Католичук и другие были приговорены к расстрелу.
Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:
«Аресты на ТОФе, которые мне пришлось наблюдать, пожалуй, были первым толчком к критическому отношению ко всему происходящему вокруг… Нельзя было не задуматься. Правда, сначала не вызывали сомнения действия властей и необъяснимыми оставались только поступки знакомых мне людей. Не мог, скажем, я объяснить арест Н. И. Николайчика, который работал начальником штаба Амурской флотилии и с которым я был близко знаком еще в стенах училища. Как-то в конце 1937 года я приехал в Хабаровск на доклад к маршалу Блюхеру и провел вечер у Николайчика. Командующий флотилией был уже арестован, последний побаивался того же. Печальный, он поделился со мной: „Вот ни в чем не виноват, а боюсь, как бы не пришлось пострадать“. — „Ну если я не виноват, то чего же мне бояться?“ — убеждал я его и сам действительно искренне так думал. В его невиновности я убежден и сейчас, а между тем он был арестован и погиб в Магадане. Подобных случаев потом стало больше, и они уже казались не исключением, а системой»[25].
А попадал ли сам Кузнецов в разработку НКВД в бытность командования Тихоокеанским флотом? Ни сам Кузнецов в своих мемуарах, ни его сослуживцы никогда ничего об этом не писали. Скорее всего, Николай Герасимович не знал о том, что его биографию тщательно изучали.
Лучшей защитой Кузнецова от происков НКВД была его молодость. Благодаря ей он не был причастен к модной в 20-х годах фракционной борьбе между различными «течениями», «платформами» и «уклонами», участие в которых впоследствии являлось главным основанием для репрессий. Даже в Испании Кузнецов вел себя очень осторожно и осмотрительно, не имея никаких контактов с тамошними троцкистами, социалистами и анархистами.
И все же НКВД нашло маленькую зацепку. В Центральном государственном архиве ВМФ есть любопытный документ на этот счет — служебная записка заместителя начальника особого отдела ГУГБ, адресованная некоему Зеленцову:
«Прошу доложить Наркому о быв. (бывшей) жене Командующего ТОФ Кузнецова. 1. Она живет в Ленинграде, нигде не работала; получает алименты от Кузнецова — это и является источником к существованию. Сейчас поступила чертежницей в Военно-Морскую Академию. Имеет двух детей (один от Кузнецова, один от Кожанова). Держит себя не замкнуто, много ухажеров — гл. обр. из состава В-М. Академии. 2. Письмо Кожановой к сестре и протокол допроса характеризуют взаимоотношения Кузнецовой с Кожановым, частично — ее самою и, пожалуй, расшифровывают причины развода Кузнецова с женой. Документы прошу вернуть нам».
Отметим, что к моменту появления 8 ноября 1938 года записки командующий Морских сил Черного моря И. К. Кожанов был уже репрессирован и расстрелян.
Судя по всему, даже следователям НКВД из допроса его бывшей жены было очевидно, что с Кожановым связать Кузнецова никак не получится. Бытовой характер развода был очевиден, сам командующий Тихоокеанским флотом в щекотливой ситуации вел себя более чем достойно. Поэтому данная записка никаких последствий для Кузнецова не имела. Вполне вероятно, что он о ней даже не знал.