В мае 1939 года нарком добился согласия Сталина брать на службу неограниченный процент сверхсрочников, а также значительно улучшить их обеспечение и повысить зарплату. В сентябре 1939 года указом Президиума Верховного Совета СССР был принят Закон о всеобщей воинской обязанности и о пятилетнем сроке службы краснофлотцев на кораблях, четырехлетнем — в частях связи и береговой артиллерии.
Когда в 1939 году стало ясно, что имеющиеся военно-морские училища не смогут удовлетворить потребности будущего Большого флота, Сталин распорядился увеличить их количество, а также начать преобразование средних военно-морских училищ в высшие. Он справедливо полагал, что среднего специального образования будет уже недостаточно, чтобы командовать новейшими кораблями, оснащенными сложной техникой. Пока что Военно-морская академия выпускала ежегодно до сорока человек, и только в 1939 году — около пятидесяти. Для стремительно растущего флота это был просто мизер.
Кузнецову удалось вернуть часть репрессированных командиров. Низовые командные должности в срочном порядке заполнялись моряками, штурманами и механиками торгового флота. Однако возвращенных было не так-то много, а призванные из запаса гражданские моряки нуждались в военной выучке. Что же до курсантов, то их появления на флоте можно было ожидать только через 4–5 лет…
Благодаря энергичным действиям Кузнецова к началу войны ситуация все же начала исправляться. В Военно-морском флоте функционировала целая система учебных заведений, рассчитанных на будущий океанский флот: Военно-морская академия, Высшие специальные офицерские классы, шесть высших училищ: ВВМУ имени М. В. Фрунзе, Тихоокеанское ВВМУ, Каспийское ВВМУ, Черноморское ВВМУ, ВВМИУ имени Ф. Э. Дзержинского, Высшее инженерно-техническое училище ВМФ и два средних: Училище береговой обороны и Хозяйственное училище.
В 1939 году было создано Высшее инженерно-техническое Краснознаменное училище ВМФ — не только образовательный, но и мощный научный центр. Там преподавали два академика, два член-корреспондента Академии наук, два члена-корреспондента Академии строительства и архитектуры. Все начальники кафедр и их заместители были профессорами и докторами технических наук. Поскольку для создания береговой инфраструктуры флоту требовалось еще больше специалистов, дополнительно были созданы Строительное училище ВМС (г. Пушкин), специальный военно-морской факультет Дальневосточного политехнического института (Владивосток), а также специальный военно-морской факультет Ленинградского инженерно-строительного института.
Приказ наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о развитии спорта в ВМФ. 1939 г. Из фондов ЦГА ВМФ. Публикуется впервые
Традиционные гонки на шестивесельных ялах на Черноморском флоте. 1940 г. Из архива журнала «Морской сборник»
В том же 1939 году в Выборге появились Военно-морское хозяйственное училище и Высшее военно-морское гидрографическое училище имени С. Орджоникидзе. В 1938–1939 годах значительно расширили севастопольское Училище береговой обороны, открыли училища для подготовки морских летчиков в Ейске и в Николаеве. Тогда же создали Военно-морское авиационное училище связи и Высшее военно-морское училище инженеров оружия.
В 1940 году Кузнецов решил создать также особое заведение, нечто среднее между обычным вузом и академией, — Высшее училище ПВО ВМФ. По замыслу наркома там должны были готовить техническую элиту для будущего флота. Набирали туда инженеров — выпускников технических гражданских вузов. Увы, судьба этого училища оказалась трагической. По странной прихоти наркома (если не сказать хуже) сверхэлитное заведение разместили в… Либаве (Лиепае), на территории Латвийской СССР, в 35 км от границы с Германией. Практически все курсанты первого набора погибли со своими преподавателями и командирами в первые же дни войны. Почему место было выбрано прямо на границе с Германией, Кузнецов в своих мемуарах не объяснил…
В целом в восстановлении флотского образования нарком проделал гигантскую работу. Однако ее результаты могли сказаться в лучшем случае лет через пять. А накануне войны ситуация выглядела по-прежнему плачевно. Когда в 1940 году по приказу Кузнецова решили проверить образовательный уровень сотрудников Главного Морского штаба и штабов флотов, обнаружились вопиющие факты. Военно-морские училища окончили всего 66 процентов, а Военно-морскую академию — только 8, причем в штабах Балтийского и Черноморского флотов — 4 процента. Каждый шестой штабной сотрудник вовсе не имел образования. С такими кадрами ВМФ СССР вступал в Великую Отечественную войну…
В целом же по ВМФ в 1940–1941 годах некомплект достигал 30 процентов. И хотя приходился он на береговые и тыловые части, в условиях приближающейся большой войны это была почти катастрофа. Изменить ситуацию пытались за счет перевода выпускников армейских училищ в береговые части, но у сухопутных сил и своих кадровых проблем хватало.
Из воспоминаний сотрудника Управления кадров ГШ ВМФ полковника Ю. В. Федотова:
«В 1940 году не хватало численности должностей офицеров на проведение оргмероприятий, крайне необходимых для обеспечения мобилизационного плана. Нарком вызвал Б. М. Хомича (начальник организационно-строевого отдела ГМШ ВМФ. — В. Ш.) и сказал: где хотите сократите должности, но найдите требуемое количество.
В числе других сократили должность штурмана в штатах торпедных катеров некоторых проектов, посчитав, что один командир катера справится и с обязанностями штурмана, тем более что в дальнее плавание катера не ходят.
Началась Великая Отечественная война. Должности восстановили, но офицеров на них уже не было. На Балтийском флоте завязался бой наших катеров с немецкими кораблями. Бой был жестоким, приборы на одном из катеров разбило, небо затянуло тучами, рации вышли из строя. Стемнело, командир начал выводить поврежденный катер из боя и повел его в базу. Оказалось, что он вышел к шведским берегам, где катер интернировали. Немцы на следующий день раструбили на весь мир в прессе и по радио, что первый советский корабль добровольно сдался в плен. Отдел НКВД по Балтфлоту донес на Лубянку, что виноваты вредители в Москве, сократившие перед войной должность штурмана, в связи с чем они ушли в резерв и на фронт и назначать некого.
Хомича вызвали в НКВД. Все доводы отметались. Хомич, будучи проницательным и хитрым человеком, попросил прийти завтра с соответствующими документами. Ему разрешили. Хомич сразу пошел к наркому и рассказал обо всем, в том числе и о том, что завтра его, скорее всего, оставят на Лубянке. Кузнецов походил по кабинету, потом решительно подошел к телефону и попросил Поскребышева соединить его со Сталиным. Нарком доложил, что начальника ОМУ Хомича вызывал заместитель наркома НКВД и предъявил претензии по катеру, ошибочно ушедшему в Швецию.
— Товарищ Сталин, — сказал нарком, — в этом случае виноват я, а не Хомич, т. к. вынужден был сократить ряд должностей на малых старых кораблях для обеспечения оргмероприятий по мобплану. Сейчас мы это поправили, должности восстановили.
Сталин сказал:
— Хорошо. Пусть Хомич работает.
После Кузнецов позвонил в НКВД и передал, что доложил товарищу Сталину вопрос, по которому вызывали Хомича, он его закрыл»[31].
Забота о руководящих кадрах — это не только образование. Квалификация и опыт приходят на практике. Первые учебные сборы с командующими флотами и флотилиями Кузнецов провел в декабре 1940 года, впоследствии они стали регулярными. Боевая подготовка оставалась на критически низком уровне. Это и понятно, ведь предыдущим наркомам было не до нее: Смирнов занимался агитацией и арестами, а Фриновский — уже только арестами. Впрочем, Кузнецов в кресло наркома не с неба свалился и по Тихоокеанскому флоту был хорошо знаком с положением дел.
Как ни удивительно, боевая подготовка ВМФ в 1939 году велась так же, как и на парусном флоте в XVIII веке, — сезонно. Летом корабли выходили в море и отрабатывали поставленные задачи, а с наступлением осени возвращались на базы до следующей весны. Для Балтийского флота, который традиционно плавал только 5 месяцев в году, это было хоть как-то оправдано: Финский залив зимой замерзал. Но так же по традиции действовали и на Тихом океане, и на Черном море… К чести Кузнецова, став наркомом, эту «традицию» он стал безжалостно ломать.
Из воспоминаний адмирала Ю. А. Пантелеева:
«Помню, нарком ВМФ спрашивал в телеграмме: почему все решили, что войны осенью и зимой не будет? Это совершенно нелогично. И далее нарком ВМФ установил процент кораблей, которые могут быть в ремонте, остальные должны плавать, стрелять из орудий и торпедных аппаратов. Это было для флотов большой новостью, и прогрессивная часть офицерского состава, истые моряки, восприняли ее, я бы сказал, тоже с энтузиазмом… Мы вышли с тремя эсминцами на артиллерийскую стрельбу при очень сильном морозе, но артиллеристы справились с поставленной задачей. Корабль весь обледенел и выглядел как-то фантастически. Придя на базу, мы сфотографировали обледенелые корабли и послали фото Н. Г. Кузнецову. По телефону Николай Герасимович мне объявил: „Послушайте, Пантелеев, чем вы хвастаете? Тем, что ваши корабли могут воевать в мороз? Вряд ли наши враги спросят нас, когда им наступать…“ Несмотря на холодность тона, я учуял, что нарком доволен, а это мне было важно»[32].
Еще одно упущение состояло в том, что ВМФ готовился действовать по одному-единственному сценарию, предполагавшему генеральное сражение на минно-артиллерийской позиции: неприятельский флот подходит к нашим военно-морским базам и попадает на заранее выставленные минные поля, пристрелянные береговой артиллерией. Он несет серьезные потери, после чего его атакуют торпедные катера и эсминцы. Оставшиеся удирающие корабли противника добивает авиация. При малочисленности флота этот вариант был действительно единственно возможным и готовиться к такому развитию событий было необходимо. Весь ужас состоял в том, что никаких других и не предполагалось.