Заседание командного состава ВМФ и флотов. Москва. 1939 г. В центре — нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов. Из архива А. А. Раздолгина
Никому почему-то не приходило в голову, что потенциальный противник был давным-давно прекрасно осведомлен о тактических разработках советского ВМФ. Поэтому идти к нашим базам и подставляться под комбинированный минно-торпедно-артиллерийско-бомбовый удар он вряд ли будет — как, собственно, и получилось в начале Великой Отечественной. Было много и других упрощений: артиллерийские стрельбы в море отрабатывались только на параллельных курсах и на малых дистанциях. Подводные лодки практически не выпускали торпеды, а имитировали выстрелы «пузырем». В период массовых репрессий никто не рисковал выступить с критикой сложившихся порядков, опасаясь обвинений во вредительстве. Гораздо проще было доложить об успешной стрельбе «пузырем», чем потерять дорогостоящую торпеду.
Не лучшим образом на боевой подготовке сказалось и «стахановское движение». Экипажи кораблей, в первую очередь подводных лодок, изматывались в море никому не нужными перекрытиями сроков автономности.
Заняв пост наркома, Кузнецов энергично взялся за пересмотр методики боевой подготовки. Из частей флота, как корабельных, так береговых и летных, выделялось «боевое ядро» (прообраз сил постоянной боевой готовности). В него входили корабли, отработавшие учебные боевые задачи и готовые к ведению боевых действий. Состав этого «ядра» постоянно менялся. Например, на 22 июня 1941 года в нем числились один линкор из трех, один крейсер из семи, два лидера из пяти, 12 эсминцев из 40 и 29 подводных лодок из 127 — всего примерно четверть боевых кораблей. Аналогично в «боевое ядро» включались береговые батареи и авиаэскадрильи.
Кузнецов ввел также три степени повышенной боеготовности. При низшей, повседневной степени № 3 «боевое ядро» флотов находилось в шестичасовой готовности к бою и походу, остальной же флот занимался повседневными делами (отрабатывал первичные задачи, ремонтировался и т. д.). При переходе флота в боеготовность № 2 «боевое ядро» переходило в четырехчасовую боеготовность, остальной же флот — на шестичасовую. При этом сворачивался ремонт кораблей и высылались в море дозоры. Наконец, при боевой готовности № 1 «боевое ядро» переходило на одночасовую готовность, а весь остальной флот — на четырехчасовую. При этом усиливались морские и воздушные дозоры, начинались рассредоточение сил и непосредственная подготовка к отражению нападения. Предстояло серьезно отрабатывать также взаимодействие флота и армии. Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков отмечает, что в приморских районах такая подготовка велась:
«…корабли флотов тренировались в оказании огневой поддержки приморскому флангу армии, в высадке десантов (преимущественно тактических) и в прикрытии войск от воздействия с моря. Впервые в истории военно-морского искусства в 30-е годы у нас была разработана теория морской десантной операции, которая проверялась в процессе боевой подготовки. Однако ни созданию десантных кораблей, ни формированию специальных десантных войск достаточного внимания не уделялось. Все наши флоты подошли к войне, не имея ни одного десантного корабля специальной постройки. Не было в составе флотов и нужного числа артиллерийских надводных кораблей, необходимых для поддержки высадки десантов. Все это ограничивало возможности флота в решении задач по содействию сухопутным войскам и затрудняло его действия по высадке морских десантов, потребность в которых, как показала жизнь, возникла в первые же дни Великой Отечественной войны»[33].
В своих мемуарах Кузнецов сетует, что в предвоенные годы все его попытки наладить совместную подготовку округов и флотов к боевым действиям на приморских направлениях оказались тщетны. Не были отработаны ни управление боевыми действиями из центра, ни координация между фронтами и флотами на местах. «Произошло это потому, — писал Кузнецов, — что армейское командование, с одной стороны, не хотело подчинять флоту ни одной крупной части, а с другой, не хотело брать на себя ответственность за оборону того или иного приморского объекта или военно-морской базы. В результате этот и все другие вопросы, которые требовали уточнения еще в мирное время, были оставлены на начальный период войны. Впоследствии это привело к тяжелым последствиям, особенно в Прибалтике».
Во многом слабые контакты с армией были связаны с тем, что на аппаратном уровне влияние Кузнецова, несмотря на очевидную поддержку вождя, было невелико. Общеизвестно, что авторитет пропорционален объему бюджетных средств, которыми располагает тот или иной руководитель. Молодой нарком контролировал всего 5,8 процентов Вооруженных сил СССР и 18 процентов оборонного бюджета. И нарком обороны Тимошенко, и Генштаб, к немалой досаде Кузнецова, не слишком его жаловали.
Взаимодействие с армией отрабатывалось только на уровне локальных операций. В сентябре 1939 года Кузнецов направил заместителя начальника ГМШ В. А. Алафузова на Днепровскую флотилию для отработки действий в погранрайонах Белоруссии и Украины. Опираясь на его доклад, нарком предложил перенести главную базу Днепровской флотилии в Пинск. Начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников и Сталин с ним согласились. Однако, когда советские войска в сентябре 1939 года перешли польскую границу, ту же Пинскую флотилию в операции не задействовали.
Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:
«Я с возмущением заявил об этом Молотову, сказав, что если мне не доверяют, то я не могу быть на этой должности. Он в ответ предложил мне читать сообщения ТАСС, которые приказал посылать мне с этого дня. Но разве это дело — наркому Военно-Морского Флота узнавать о крупных военных и политических (особенно военных) событиях, которые его касаются, из иностранных источников?!
…Освобождение Бессарабии летом 1940 года происходило также без какого-либо планирования, подготовки и согласованности всех Вооруженных Сил. Вспоминаю, как уже в последний момент мне было сказано, что через несколько дней последуют определенные действия на суше против Румынии и Черноморскому флоту надлежит быть готовым выступить в случае серьезного сопротивления. Мне ничего не оставалось, как, быстро дав указания, самому выехать в Севастополь и лично обсудить все с комфлотом, а потом выйти на эсминце в Одессу для личной связи с находившимися там Тимошенко и другими армейскими начальниками»[34].
И это — несмотря на то, что в мае 1940 года Сталин поддержал инициативу Кузнецова о налаживании более тесного взаимодействия с РККА и утвердил разработанное им «Положение о взаимодействии Красной Армии и Военно-Морского Флота». Оно, как видно, осталось на бумаге. А Кузнецову пришлось заниматься собственно флотскими задачами.
В сентябре 1939 года он назначил начальником Военно-морской академии своего верного соратника — флагмана 1-го ранга Г. А. Степанова, подчинив ее непосредственно себе. Отныне все учебные планы и программы, планы НИР и отчеты Военно-морской академии он утверждал лично. Тогда же он поручил Гидрографическому управлению ВМФ подготовить и издать наглядное пособие в виде «Атласа командира ВМФ СССР» — полноценного справочника для командиров ВМФ по оперативным и навигационным расчетам.
Как нарком, Кузнецов оказался вовлечен и в дела большой политики. В августе 1939 года он участвовал в совещании с английской и французской военными делегациями в Москве. Готовя для начальника Генштаба данные о состоянии флотов Англии, Франции и Германии, он в очередной раз убедился, насколько отставал от них советский ВМФ.
Фактически еженедельно в наркомате проходили совещания по кооперированным поставкам для судостроения. От Кузнецова требовалось оперативно представлять на утверждение правительства проекты кораблей, планы создания военно-морских баз, судоремонтных заводов, доков, складов.
В октябре 1939 года нарком ввел в действие новый Корабельный устав ВМФ СССР, соответствующий реалиям будущего Большого флота. В ноябре он утвердил первую инструкцию по оперативным готовностям с целью предотвращения внезапного нападения. При этом изменять готовность командующие флотами могли только с ведома Наркомата ВМФ.
В конце ноября 1939 года началась война с Финляндией. Нарком направил в Кронштадт на помощь Трибуцу своего первого заместителя Исакова и начальника ГМШ адмирала Галлера. Они должны были обеспечить взаимодействие Балтфлота с войсками Ленинградского военного округа. При поддержке флотской авиации, базирующейся в Эстонии, надводных кораблей и подлодок, базировавшихся в Таллине и Либаве, моряки-балтийцы успешно высадили десанты на острова Гогланд, Сескар, Лавенсаари. Тогда же у Кузнецова произошла первая серьезная стычка с армейскими руководителями. Армейский комиссар Л. З. Мехлис и маршал Г. И. Кулик попытались, минуя его, давать не слишком компетентные указания Трибуцу. Свои позиции Кузнецов отстоял, но одновременно приобрел двух влиятельных недругов, и в решающий момент это сказалось. Вскоре после начала боевых действий, 15 декабря 1939 года, была создана Ставка Главного военного совета, которая отобрала оперативное руководство Балтийским и Северным флотами у Наркомата ВМФ.
В войне с Финляндией Сталин поставил перед Балтийским флотом сразу семь серьезных задач. Первой и наиважнейшей считалось содействие Красной армии в наступлении вдоль Финского залива. С этой задачей Кузнецов с Трибуцем не справились. Если при прорыве линии Маннергейма помочь РККА флот ничем не мог, то в дальнейшем все попытки высадить десант в районе островов Биорке трижды провалились. Советские линкоры и самолеты ВВС Балтийского флота так и не смогли подавить финскую береговую батарею с 254-мм орудиями. Высадку десанта отменили.
Второй задачей являлось блокирование побережья Финляндии. Учитывая полное превосходство СССР на Балтике, задача вполне решаемая. И хотя 11 декабря 1939 года было официально объявлено об уничтожении всех нейтралов, которые попытаются попасть в финские порты, в реальности все вышло иначе. Развернутые в Ботническом заливе подводные лодки потопили всего три транспорта из более чем пятисот (!) Остальные благополучно достигли Финляндии. При этом авиация Балтфлота упорно бомбила финские заводы, а не пароходы с военными грузами. По существу, Кузнецов с Трибуцем задание по блокированию финского побережья провалили.