— Что это, кузнецовские корабли еще тут стоят?
Надо ли говорить, что крейсера немедленно распилили…
Большие надводные корабли Хрущев органически не переносил, особенно бесили его проекты авианосцев. Их он демонстративно называл «кузнецовскими», подчеркивая никчемность как кораблей, так и самого главкома. «Основой основ ВМФ» Хрущев считал подводные лодки, совершенно не понимая, что ВМФ должен быть сбалансированным и иметь в своем составе все классы кораблей.
Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:
«…Больше всего я имел оснований возмущаться, когда Хрущев, а за ним и некоторые военачальники при всяком удобном и неудобном случае на флотах бросали в мой адрес лживые и вымышленные обвинения в недооценке атомных подводных лодок и ракетного вооружения флота. Глупость! Стоит посмотреть представленную мною программу судостроения, и увидите, что атомных подводных лодок там намечалось больше, чем введено их в строй. Строительство этих лодок началось при мне. Я вместе с Малышевым, Звенягиным и другими товарищами рассматривал первые их проекты. Никто ничего нового не изобрел в этой области. Значение ракет было понято еще в мою бытность. Хрущев высказывал не только неверные мысли, но и нес несусветные нелепости относительно моих „неправильных взглядов“ на строительство флота. Ни разу не побеседовав со мной, он утверждал, что я придерживаюсь вредных взглядов на будущее флота»[93].
По утверждению Кузнецова, не находя серьезных аргументов, Хрущев просто обвинял его в том, что он имеет собственное независимое суждение. Уже находясь на пенсии, Хрущев в своих мемуарах оговорился, что, в сущности, Кузнецов ему нравился своим опытом, знаниями и честностью, но очень уж был упрям и строптив. Фактически Хрущев подтвердил, что в основе постоянно тлеющего конфликта лежали личные трения.
В феврале 1955 года Хрущев, укрепляя свои позиции в Политбюро, добился назначения Жукова министром обороны СССР. При этом Кузнецов, верный себе, и здесь отметился особым мнением. За несколько дней до утверждения Кузнецов с маршалом Василевским присутствовали на расширенном Пленуме ЦК. После заседания Булганин, занимавший должность министра обороны, по очереди пригласил их к себе. Он проинформировал о предстоящем освобождении Маленкова с поста предсовмина и своем назначении вместо него. Министром обороны уже был назначен Г. К. Жуков. Булганин спросил Кузнецова:
— Одобряете ли вы его кандидатуру?
Кузнецов ответил:
— Товарищ министр, мы, моряки, не претендуем на такой общевойсковой пост, и кого из Маршалов Советского Союза сочтут нужным назначить министром, я не берусь даже высказывать свое мнение. Однако если будет назначен Жуков, то мне, казалось бы, правильным указать ему на необходимость впредь более объективно относиться к флоту.
Впоследствии Кузнецов так объяснял свое неосторожное заявление Булганину: «За последнее время я слышал ряд весьма нелестных отзывов со стороны Жукова в адрес флота, к тому же ни на чем не основанных и подчас просто неправильных с точки зрения государственных интересов обороны. Мне казалось, что если сочтут нужным, то ему сделают такое замечание без ссылки на мою фамилию. Этого требовали интересы дела. Ведь разговор был конфиденциальным, как заявил Булганин. Я ему откровенно и высказал свое мнение»[94].
Увы, все сказанное Кузнецовым было немедленно передано Жукову, причем в такой интерпретации, будто Кузнецов категорически возражает против его назначения.
Принципиальность Кузнецова, конечно, делает ему честь, однако странно, что даже к этому времени он не понял, что подобными средствами целей не достигнешь. Булганин никогда не был другом Кузнецова, и всегда против него интриговал. Зачем же было доверяться столь опасному собеседнику? Неужели, высказывая претензии в адрес Жукова, он тешил себя надеждой, что Булганин не поставит того в известность о них? И что они дойдут до Хрущева, стоявшего за его спиной? Очевидно, что к моменту разговора Булганин просто собирал информацию о недовольных — ведь назначение уже состоялось. Иначе зачем вообще было проводить столь странный опрос высшего генералитета? Провоцируя Кузнецова на откровенность, Булганин играл свою игру, и тот легко попал в расставленные силки. Нельзя исключать и того, что высказывание адмирала было куда резче, чем изложено им в мемуарах.
Кузнецов, увы, интриги так и не понял: «Не зная, что моя конфиденциальная беседа стала буквально в тот же день известна Жукову, я старался найти с ним общий язык. Он не удержался и при первом же моем очередном докладе откровенно и с нескрываемым наслаждением выразил свое неудовольствие: „Так вы были против моего назначения?“ Затем он прямо сказал, что „никогда не простит мне этого“. Я повторил все слово в слово, что говорил ранее. Понимая, сколь дорого мне может это стоить, я все же считал своим долгом быть откровенным и прямым в вопросе отношения Жукова к флоту. Это не мой личный, а государственный вопрос»[95].
Тут, как говорится, без комментариев. В данной ситуации Кузнецову не позавидуешь. Отныне в глазах всей хрущевской группировки он выглядел недоброжелателем и интриганом. Жуков же фактически открыто объявил Кузнецова своим личным врагом, и снятие его с должности стало вопросом времени.
Отныне каждое совещание с участием Жукова превращалось для Кузнецова в настоящий кошмар. Маршал откровенно и беспричинно грубил, явно вызывая главнокомандующего ВМС на скандал. Ко всему прочему, на фоне личной ненависти к Кузнецову Жуков стал демонстрировать издевательски пренебрежительное отношение и к флотским вопросам.
Кузнецов, понимая, что худой мир лучше доброй ссоры, попытался восстановить отношения с министром обороны. Увы, это было бессмысленно, так как Жуков ничего не забывал и ничего не прощал. Все попытки привлечь его внимание к нуждам флота были обречены на провал. Кузнецов несколько раз просил найти время, чтобы заслушать его доклад о состоянии ВМФ. Готовился тщательно, с картами и справочными материалами, чтобы ответить на любой вопрос.
Вручение г. Севастополю ордена Боевого Красного Знамени. Попавший в немилость Н. Г. Кузнецов во втором ряду. Октябрь 1954 г. Из фондов ЦГА ВМФ. Публикуется впервые
Жуков долго отказывал во встрече, ссылаясь на недостаток времени, но наконец согласился. Уже на пятнадцатой минуте доклада министр начал… демонстративно зевать. По воспоминаниям Кузнецова, это его взбесило, но, сдерживая негодование, он продолжал докладывать. А через каких-то полчаса Жуков прервал Кузнецова, попросив оставить весь материал в Генштабе, чтобы он мог детально с ним познакомился позднее. Налицо было демонстративное пренебрежение не только лично к главнокомандующему ВМС, но и ко всем Военно-морским силам. Адмиралу Флота Советского Союза ничего не оставалось, кроме как молча собрать свои карты и бумаги и удалиться…
Впоследствии Кузнецов признался, что, вернувшись, он долго сидел один в кабинете, понимая, что его служба подошла к концу. Возникло было желание пожаловаться на Жукова Булганину, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что это будет в лучшем случае бесполезно, а в худшем только обострит ситуацию.
Между тем министр обороны продолжил травлю главкома ВМС. Теперь на все доклады из Главкомата ВМС он делал неизменные грубые замечания по телефону вроде: «Что там нагородили», «Я не могу подписывать эту чепуху», после чего бросал трубку, не давая никаких разъяснений…
Весной 1955 года Кузнецов совместно с министром судостроения И. И. Носенко подготовили доклад о необходимости создания комплекса гироскопических устройств, вычислительных приборов для подводных ракетоносцев. Кроме того, он настоял на внедрении на них реактивного оружия дальнего действия. Это был один из немногих случаев, когда Жуков нашел аргументы главкома убедительными и подписал соответствующее обращение в ЦК КПСС.
Глава 27. Можете идти!
Вскоре на почве всех переживаний Кузнецова свалил инфаркт. По его воспоминаниям, за время болезни никто из коллег-военачальников его здоровьем даже не поинтересовался. Правда, позвонил на дачу Кузнецову Жуков, который дал жене адмирала ценный совет — «не обращать внимания на то, что говорят врачи».
Относительно этого звонка Кузнецов иронично напишет в своих мемуарах, что «разумному совету своего министра я, к сожалению, последовать не мог, так как едва ходил и мое сердце часто давало перебои». Кое-как встав на ноги, Кузнецов попытался вернуться на службу, хотя врачи предписали ему ограничить продолжительность работы и избегать отрицательных эмоций.
Из воспоминаний Н. Г. Кузнецова:
«Я чувствовал существующую ко мне неприязнь как со стороны Хрущева, так и со стороны Жукова. Боюсь утверждать, кто из них был инициатором, но в любом случае суждения обо мне у них были основаны либо на мнении других, либо на личной неприязни. Ни с Хрущевым, ни с Жуковым я не имел удовольствия ни разу беседовать и обмениваться серьезно взглядами по вопросам флота. Значит, они не могли обстоятельно знать мою точку зрения по кругу моих обязанностей. Но я имел все основания предполагать, что „судьба моя уже решена“»[96].
Н. Г. Кузнецов на Северном флоте. 1955 г. Из архива А. А. Раздолгина
И тогда Кузнецов скрепя сердце обратился с просьбой освободить его с поста заместителя министра обороны и главнокомандующего ВМС и использовать в должности с меньшим объемом работы. Со службы Кузнецов уходить не хотел, но давал понять, что его вполне устроила бы спокойная должность, вроде начальника Военно-морской академии. Не претендуя больше на должность главкома, он тем не менее просил оставить его в рядах ВМС.
Через несколько дней Жуков по телефону предложил Кузнецову назвать кандидата на должность первого заместителя главкома ВМС, который мог бы длительное время оставаться за него. Перебрав несколько кандидатур, Кузнецов назвал командующего Черноморским флотом адмирала С. Г. Горшкова. Через несколько дней тот прилетел в Москву и после собеседования с Жуковым был назначен на должность.