— Я и не ругаюсь. Вот только исследование драконьего дерьма в обязанности волхва не входит.
— Ачоа? — удивился Годзилка. — Вы, язычники, всегда были ближе к природе. А чего может быть природнее-то? Давай изучай, прохвессор!
— Да пошел ты! — Серега взял горшок и с размаху бросил на горящие угли. — Будет тут еще…
…— Что это было? — Выбравшийся из зарослей крапивы волхв растерянно крутил головой. — А где наша кузница?
Ответом было молчание да заполошный звон на колокольне Перуна-пророка. Вокруг валялись разбросанные взрывом бревна, а из-под самой большой кучи выглядывал длинный чешуйчатый хвост. Вот завал пошевелился, что-то громко затрещало, и сверху появилась улыбающаяся драконья морда.
— Видал, как бабахнуло? Килограммов десять в тротиловом эквиваленте.
— Чего?
— Не хуже динамита, говорю. Годзилка плохого не насоветует.
— Сволочь ты, — волхв вытер разбитые губы остатками рукава и сплюнул на ладонь обломок зуба. — Мог бы предупредить.
— А кто знал, что так сработает? Мощно, да?
К месту происшествия уже сбегался народ, чтобы под видом безвозмездной помощи утолить любопытство. Праздник продолжался, просто перешел в новую фазу. Доброхоты быстро раскатали завал, под которым, кроме Змея, обнаружился и князь — бледный, с оплавленной наковальней в руках, но абсолютно невредимый. Даже рубаха не пострадала, на зависть волхву, на котором кое-где еще дымилась невообразимая рванина.
— Неплохо! — одобрил Николай и выбросил бесполезную железку. — За чей счет будем восстанавливать?
— За его, — Серега ткнул пальцем в сторону Горыныча.
— А у меня денег нет, — Годзилка невинно округлил глаза. — За харчи служу, за миску похлебки, практически. И потом — ликвидация последствий чрезвычайных ситуаций всегда лежала на плечах государства. Ну, или будет лежать… когда-нибудь. Ачоа? Да и науку нужно финансировать.
— Науку, говоришь? — Шмелёв нахмурился и глубоко задумался.
Да, вот с этим в княжестве было туго. Точнее — вообще никак. Когда-то, в далеком будущем, в умных книжках рекомендовалось каждому попаданцу, ставшему императором, королем, великим или просто князем, обязательно позаботиться о науке и образовании собственного народа. Разумеется — русского народа. В случае отсутствия такового, допускалась полная неграмотность. Герои романов основывали университеты и академии, выписывали из-за границы за миллионы золотых рублей Невтонов, Лейбницев и Бэконов, создавали райские условия иным проходимцам. И прочая, и прочая, и прочая…
И Коле вдруг стало невообразимо стыдно за бесцельно прожитые годы. Нет, конечно, кое-что было сделано, но так, по мелочи… Разве могут сравниться с великими деяниями героев будущего какие-то там стекольные и бумагоделательные мастерские или стоящие в лесах по левому берегу Лады малые домницы? Даже смешно сравнивать. Нет того шарма, размаха, обаяния больших капиталов и этого… как его там… научного подхода. Все на авось, на творчестве, на полете души. Так жить нельзя!
— Оба за мной! — скомандовал князь соратникам и, не оглядываясь, пошел в сторону терема.
Волхв со Змеем понимающе переглянулись. Опять мозговой штурм, как на прошлой неделе, когда планировали заработать несметные богатства с помощью мировой монополии на самогоноварение. Ладно, еще удалось убедить Шмелёва в полной бесперспективности идеи и неизбежных финансовых потерях. Собственно, в последнем убедили хозяйственного домового, а уж он грудью встал на защиту княжеской казны. И от княжьих прожектов в том числе. Договорились оставить небольшое производство для медицинских нужд и поддержания Годзилкиного огненного дыхания.
В горнице, которая отчего-то носила гордое звание кабинета, Николай плюхнулся в глубокое кресло и обвел всех победным взглядом:
— А я был прав!
— Конечно, — подтвердил Годзилка, который как всегда не прошел в дверь и сидел на улице, просунув голову в окошко второго этажа. — А в чем прав?
— В том, что не допустил разбазаривания ценного стратегического продукта.
Кот Базека, до того мирно сидевший в кресле-качалке у разожженного несмотря на летнее время камина, оторвался от чтения книги и прокомментировал:
— Расточительство — грех.
— А дрова в такую жару?
— Это другое, — охотно пояснил кот и захлопнул толстый фолиант. — Мне у огня думается лучше.
— Философ.
— Есть немного. Но экономика больше нравится.
— Ерунда все это, — Годзилка в окне протяжно зевнул, щелкнув зубами. — Чтобы деньги были, их не экономить надо, а зарабатывать. Или отнимать. Ты, кошак, чего умеешь?
— Думать!
— Фигня, это и я могу. Лучше скажи — как сделать огнестрельное оружие, если ни хера не разбираешься ни в химии, ни в механике? Да и в физике заодно.
Базека почесал за ухом задней лапой и надолго замолчал, глядя на пляшущие в камине языки огня. Потом встрепенулся, погладил усы и медленно, по слогам, произнес:
— Са-ла-ман-дра!
— Вздор! — тут же откликнулся многомудрый волхв, которого аж перекосило от подобного шарлатанства. — В нашей местности сей зверь не водится. Разве что огневушка-поскакушка, да и та далеко на востоке, на Каменном Поясе. Тем более девка… На фиг надо связываться.
— Чего ты все про девок? — обиделся кот. — Попрошу без грязных намеков. Кстати, княже, а не ввести ли нам виру за утопление котят, а? Как за убийство.
— Надо будет с Саввой посоветоваться, — кивнул Николай. — Да ты не отвлекайся. На чем мы остановились?
— На саламандрах, — проворчал Базека, обеспокоенный судьбой будущих потомков. — Так вот… у вас в печках они, может, и не водятся, а у меня в камине есть несколько штук. А если подманить немного…
— Чем?
— Ну не салом же. Горыныч, у тебя горелка еще осталась?
— Горилка, — машинально поправил Змей.
— Учи матчасть, дурень! — рявкнул кот. — Если через букву «и», то не подманятся. Так есть или нет?
— Самая капелька.
— Тащи.
Годзилка исчез, только оконные рамы хлопнули от поднятого мощными крыльями ветра. Отсутствовал недолго, уже минут через пятнадцать послышались его торопливые шаги. Летать с ценным грузом, видимо, не рискнул. Или успел изрядно отхлебнуть из бочонка, что также исключало полеты. Правила воздушного движения Змей чтил.
— Держи. — Дубовая емкость мягко опустилась на пол. — От сердца отрываю.
Кот прикрыл лапой нос и отпрыгнул в сторону. Сам он предпочитал сметану или кумыс, и спиртовые пары были слишком сильным испытанием для его чуткого обоняния. Волхв от участия в эксперименте отказался, ссылаясь на полную бесперспективность оного, и князю пришлось производить опыты самостоятельно.
— Куда выливать? — Стоя с ковшом у камина, он рассматривал горящие поленья.
— Без разницы.
Николай плеснул и еле успел отшатнуться от гудящего синего пламени.
— Вот ведь…
— Тройная перегонка, чо! — похвалился Годзилка. — Натурпродукт, градусов восемьдесят будет.
— Давай еще добавим, — попросил Базека. — Вроде появились.
— Не вижу.
— А они есть. — Кот пошуровал здоровенной кочергой. — Лей. Ага, вот так хорошо…
— Слушай, — Шмелёв погладил слегка пригоревшие усы, — а на кой черт нам сдались эти саламандры? Не, я, конечно, не давлю разумную инициативу… Но все же?
— Надо, — Базека широко улыбнулся. Этому он научился одновременно со способностью говорить и теперь часто пользовался. — Саламандра в нашем деле — наипервейшая штука! Ну-ка, плесни еще капельку. Вот, хорошо, сейчас будем пробу снимать.
Он схватил большие каминные щипцы и пошвырялся в огне. Зацепил там что-то, морщась от близкого жара, и вытащил небольшую, в мизинец всего длиной, ярко-красную ящерицу.
— Есть одна! Куда ее?
— Вот, — волхв не стал упорствовать в заблуждениях и подключился к процессу, подставив глубокое серебряное блюдо. — Там еще много?
— Сотни полторы наберем. Очень уж продукт сильнодействующий попался.
— Не разбегутся?
— Не-е-е… Они же пьяные. Две недели так лежать будут — метаболизм другой, понимаешь. Так, держи еще одну.
…Через неделю напряженного труда и бессонных ночей удалось сделать первую партию огнестрелов. Название «револьвер» в силу своей чужеродности не прижилось. Оружие получилось довольно тяжелым и громоздким, но коническая пуля с чугунным сердечником на ста шагах пробивала любой доспех. А барабан на двенадцать патронов обеспечивал очень даже неплохую скорострельность. Во всяком случае, с лучниками, обучающимися с детства, можно было потягаться. На прессованных из бумажной массы гильзах так и не удалось выдержать единый калибр, и потому пришлось остановиться на гладкостволе. Тем более что нарезку даже теоретически просчитать не смогли, не то что воплотить в металле.
Огнестрел внешне напоминал помесь мясорубки, ракетницы и электрического фена, только грубее и внушительней. Механизм поворачивал барабан при возврате спускового крючка, тут уж пришлось поломать голову над закалкой пружин, а при нажатии острое шило выдвигалось в специальную камеру, где лежала пьяная саламандра, и кололо ее в задницу. С возмущенным воплем из пасти ящерицы вылетал маленький язычок огня, который и воспламенял заряд. Попавшие в камеру пороховые… да, назовем их так, газы служили небольшим вознаграждением саламандре и позволяли выдержать не менее сотни выстрелов.
Потом ее следовало сменить на свежую. Для этого в снаряжение стрелка кроме зарядной сумки входила металлическая коробочка с запасными ящерицами и фляжка со спиртом. Опытным путем выяснилось, что более высокий градус способствует ускоренной подзарядке.
Годзилку же перевели на особую высококалорийную диету и приставили двоих специально обученных леших из Дикой Дивизии полковника Лешакова для первичной обработки сырья. Люди на такой работе выдерживали не более двух часов, а лесные братья излишней чувствительностью не страдали.
Сам Патриарх Савва лично благословил новое оружие, выторговав себе один экземпляр из следующей партии. Был совершен торжественный молебен и окропление святой водой, подтвердившие богоугодность огнестрелов. А потом пир. Какое же удачное дело не завершается обмытием?