— Я бессмертен, не забывай.
— Не стал бы на это сильно рассчитывать, — хмыкнул ангел. — Убить не убьют, но разве мало других способов избавиться от бессмертного? Могут в бетон целиком закатать или стаю вампиров приставить на веки вечные, служил бы им бесплатной столовой.
У русалки недобро блеснули зеленые глаза, а зрачки в них вдруг стали вертикальными:
— Я сама любого кровососа живьем сожру вместе с потрохами.
— Яна, не груби гостю, — Шмелёв приобнял боевую подругу за плечи и пересадил на лавку. — Я верю в твои чувства. Но не стоит проявлять их слишком бурно. Не здесь и не сейчас.
— Ночью?
— Тьфу ты…
— Не беспокойтесь, Яночка, — заверил Израил Родионович. — У вас еще будет с кем повоевать. Ведь после разделения наших миров большая часть всякой гадости досталась вам. Нечисти, я имею в виду. И сдаваться без боя она не собирается.
— Я заметил, — согласился Шмелёв. — А наступающие на нас кочевники, кто они?
— Пока еще люди, но направляет их именно нечисть. Да так бывает везде и всегда.
— Понятно… А вот скажи мне, Израил Родионович, смогу ли я теперь в свой мир вернуться?
Ангел ненадолго задумался, а русалка затаила дыхание, со страхом ожидая ответ.
— Домой? Да, пожалуй… Пошли!
— Что, прямо сейчас?
— Ага.
— А как же… — Николай не договорил. — Но летом же…
— Вот именно! Так что неси свою ношу и не пищи. Ну что, выпьем на посошок? — Повинуясь взгляду ангела, со стола поднялись стаканы и застыли в воздухе. — За нас, за попаданцев! И пусть Спящие проснутся!
— Кто? — не понял Шмелёв.
— Да ты и сам знаешь, — туманно пояснил Израил. Потом чокнулся со всеми, включая ученого кота, выпил одним глотком и, превратившись в луч света, исчез в синем небе прямо сквозь оконное стекло.
Коля долго смотрел ему вслед. Но вот, наконец, повернулся к Яне и тихо прошептал:
— Странный тост. Но знакомый.
Глава 12
В начале лета в Татинец стали стягиваться войска. Он так и остался столицей объединенного княжества, хотя Юрий Всеволодович и приглашал Шмелёва переехать в Славель, располагавшийся совсем чуть-чуть, но подальше от границы. Николай отказался — в новом городе вольготнее дышится. А старому-то на тридцать лет больше.
Народ на стенах и у ворот, одетый нарядно по случаю внеурочного праздника, встречал прибывающих воинов цветами, хлебом-солью да едкими, порой переходящими всякие приличия комментариями. Время еще не сгладило не самые приятные воспоминания о житье-бытье до переселения в Татинец, и то, что сопредельные княжества присылали малые дружины в общее войско, не делало их правителей лучше или добрее. Пополнение принимали деловитые домовые и без лишней суеты определяли на постой. Город впитывал людей, как губка.
Все это столпотворение не могло не радовать главного хлебного поставщика армии — бывшего франконского купца, бывшего Бертрана Куртуазье. Два раза бывшего потому, что ушлый негоциант еще пару лет назад принес присягу Николаю Шмелёву, предварительно перевезя из провинциальной Лютеции семью и немалый капитал. И вот новый русс Борис Кутузов, сверкая толстой золотой цепью поверх малинового кафтана, поучал старого компаньона с тех еще, франконских времен:
— И в первую голову, Рене, никому не говори своего имени.
— Это почему же? Разве здесь настолько не любят иноземцев?
— А за что их любить, скажи мне на милость? Знаешь, в мире существует весьма ограниченное количество любви, впрочем, и добра тоже. И растрачивая их на подозрительных чужих, что же оставишь своим?
— Но мое имя, что в нем не так?
— Дурак ты, Рене, и имя у тебя дурацкое. Обязательно смени, иначе никогда не станешь… хе-хе… будешь торговать объедками с нашего стола. И ради этого стоило покидать Лютецию?
— Ты говоришь, как настоящий русс, Бертран.
— Я он и есть. И зовут меня — Борис Кутузов, запомни это, друг Рене.
— Хорошо, но если становиться русским, то почему стесняться франконской фамилии? Ведь она уже будет не моя…
— Как хочешь… Только как будет звучать по-новому Рене Савиньяк? Вот, то-то и оно! Кто со Свиняком связываться станет?
— А если… а если взять девичью фамилию матери, а?
— Каюзак? Вроде бы ничего… Даже что-то героическое чувствуется. — Купец задумался, и на румяной физиономии появилась мечтательная улыбка. — Вот представь — входят наши войска как-нибудь в Лютецию…
— И в Авиньон.
— Да, и туда обязательно.
— А почему как-нибудь, Боря? Очень даже хорошо и красиво войдут.
— Точно! И мы с победоносным войском входим.
— Въезжаем.
— Согласен. На белых конях… все из себя героические… Кутузов и Казак на улицах поверженных городов… и поплевываем на скаку на всех графов.
— Даже на графов?
— На них в первую очередь. Заметил, Рома, что в Татинце нет ни одного графа? Да их тут и за людей не считают.
— Как, совсем?
— Отож!
— А бояре?
— Сравнил, — рассмеялся купец. — Боярское звание потом и кровью дается… Или великой ученостью, как моему другу коту Базилевсу.
— А мы…
— Ну, чисто теоретически… Но сначала нужно в Авиньон на белых конях.
— Понятно. А ты меня своему другу представишь?
— И в качестве кого? Чем думаешь заняться?
Рома Казак задумчиво почесал переносицу:
— Может, рыбным товаром?
Случайно услышавшие кусочек разговора прохожие вдруг оглянулись с невыразимой грустью и жалостью в глазах. Пробегающая мимо старушка даже остановилась, чтобы перекрестить говоривших, трижды сплюнула через левое плечо и засеменила дальше, охая на каждом шагу и качая головой.
— Чего это они, Боря?
— Жалеют. Раков захотел покормить? Ну-ну, в путь-дорожку… Только у местных водяных на рыбу монополия, если знаешь такое слово. Утопят конкурента к чертям собачьим, и поминай как звали.
— Ой.
— Вот тебе и ой. Молод ты еще, Рома… Идем в трактир, за обучение и добрые советы проставляться будешь.
— А что значит — проставляться?
— Увидишь, — Кутузов решительно направился в сторону видимой издалека вывески с мастерски изображенной кружкой на ней. — Тебе понравится. Особенно завтра утром.
В трактире новых руссов встретили гостеприимно. А чего не встретить? Сразу видно — свои, не голытьба иноземная, что на серпянку квасу выпьет, а буянит на три крестовика. Да и при деньгах оба, заметно. А ежели нет — приличному человеку завсегда кредит. Или не человеку — лишь бы приличному. На стол тут же легла хрустящая скатерть, на которой, как по волшебству, появлялись закуски малые, заедки средние да прочие разносолы.
Хозяин заведения, маленький домовой с большой медалью на груди, подошел лично:
— Рекомендую начать с пива и свежайших раков. Подавать?
— Раков? — переспросил Казак и отчего-то побледнел.
— Пусть несут, — согласился Кутузов. — А вот пива не нужно. Что мы, боши какие? Нам, пожалуйста, три бутылочки «Годзилковой особой» для начала, а к ней…
— Понял, — домовой подал сигнал на кухню. Просто махнул рукой, что обозначало приказ тащить все подряд. — А закончить предлагаю вот этим.
Перед гостями поставили по глубокой тарелке, в которой угадывались мелко порезанные овощи вперемешку с кусочками мяса и колбасы.
— Что это?
— Последний писк моды — салат. На любом застолье рекомендуется располагать прямо перед собой — освежает при некотором разгорячении. Любимое блюдо нашего оборотня, Августа фон Эшевальда.
— Оборотня? — Рома Казак стал еще бледнее, хотя, казалось бы, некуда.
— Ты что, и про него не слышал? — удивился Кутузов. — Ну и глухомань эта ваша Франкония.
— Да как-то…
— Не бойся, Август своих не кушает, нельзя ему на службе. А вот в свободное время… Рома, что с тобой? Не падай! Я говорю — пьет с удовольствием.
— А-а-а…
— Да, ты прав, это как раз он зашел. Август, давай к нам, Рома платит!
Тем же вечером
— И обязательно пришли кого-нибудь с докладом, — напутствовал Шмелёв бывшего десятника славельской стражи. — Алатырь у нас первым под удар попадет.
— Как только, так сразу, — Никифор оставался немногословным, и повышение в звании до полковника не изменило его характер.
Николай на прощание крепко пожал руку:
— Удачи тебе.
— Да ладно, не впервой. — И улыбка в седые усы. А что говорить? Задача ясна, приказ получен.
Князь проводил старого служаку до двери и вернулся к столу, на котором лежала подаренная ангелом карта. Тяжело плюхнулся в кресло и задумался, выбивая пальцами бодрый, в отличие от настроения, марш. И вот на фига свалилось на голову все это счастье? Прогрессор, ептыть… В детские игрушки играть силы есть, на что-то большее их уже не хватает. Да… И вот оно, предсказанное нашествие тут как тут, даже с некоторым запозданием от предполагаемого. Видимо, слегка задержались в Булгарии, но тем злее будут. Приходится придумывать мыслимое и немыслимое, чтобы постараться отбить с наименьшими потерями.
В идеале — вообще бы без них обойтись. А никак… Идут… И как там у летописцев из еще не написанного — приидоша и погубиша? Или — пожраша? Без разницы, и придут, и погубят. И ограбят заодно. А отчего бы не ограбить со скуки? По бесплодным пустыням наскакался, моченых кизяков наелся, с верблюдицей этого-самого… а потом саблю кривую в руки — и вперед. Все развлечение.
Шмелёв горько вдохнул и плюнул на карту. Плевок в полете невероятным усилием извернулся, изменил траекторию, дотянул до границы и упал уже за морем — на Царьград. Удивленный открытием Николай повторил опыт. Результат аналогичный.
— Вот это да! А если вина налить?
Сказано — сделано. Движимый естественным любопытством исследователя, князь щедро плеснул из стакана. Выдержанная мальвазия впиталась без остатка, даже попавшие на сопредельные территории мелкие капли вернулись и пропали, а карта осталась совершенно сухой. Положенный для пробы кусок хлеба немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и быстро растаял, как лед на сковороде, только вместо шипения — тихое чавканье. Коля еще немного подумал и решил рискнуть — что только не сделаешь ради чистоты научного эксперимента. Толстый шмат сала, с чесночком, с мясными прожилками, сам собой стремительно пополз в сторону южных, пока что самостийных княжеств. Но не тут-то было! Уже за Резанском остановился, удерживаемый невидимой силой, и исчез, усвоенный без следов и огрызков. Хотя нет, недоеденная шкурка самостоятельно покинула пределы русских земель и, опять же, приземлилась на Царьград практически невредимой. Разве что на самом краешке следы зубов — результат пролета над Черниговом.