— Однако! — озадаченный Шмелёв оглянулся в поисках новых материалов для исследований.
— Чо случилось? — На столе материализовался ученый кот, злоупотребляющий в последнее время телепортацией, с крепко зажатой в лапах рыбиной. — Кого бить будем?
— Тебя. За воровство, — Николай не удержался и выхватил у Базеки добычу. — Господь велел делиться.
— Чего творишь, тиран кровавый? Пиццотмильенов невиннозамученных! Вот он, звериный оскал абсолютной монархии. Сегодня рыбу отнял, завтра свободу совести, а послезавтра на гильотину отправишь?
— Она не изобретена еще. И хватит орать.
— Да? Это моя законная добыча! С немалым риском для жизни…
— На азартные игры — повышенный подоходный налог.
— Гад…
— Чего?
— Дискриминация, говорю. Почему делиться должен только я?
— Демократии захотелось?
— А вот не обзывайся… — Кот увернулся от обглоданного осетрового хрящика, исчез и тут же появился с новой добычей. — Что у нас в Алатыре творится?
— Пока еще ничего. Послал на подмогу Никифора с двумя сотнями пищалей да тремя пушками. Старье, правда… Из тех, что еще Серегин дедушка отливал.
— Сам он где?
— Как мы и договаривались, поле боя готовит.
Базека с видом гурмана надкусил крылышко неведомой птички и покачал головой:
— А не факт, что барыги пойдут именно через Трезву.
— Специалист…
— Есть немного. Мне от Годзилки знания достались, а он, между прочим, в свое время, точнее — в своем времени, целого генерала съел. Вражеского, ага… так что Мольтке с Гудерианами мы читывали и прочих… Жомини. Чай, не ботфортом трюфеля хлебаем, чо.
— Вижу, чего ты жрешь.
— Пищу простую и полезную, — парировал Базека. — Это тебя русалка пингвиньими пупками под пикантным соусом потчует. Поделился бы хоть раз.
— Чем? — Шмелёв подозрительно прищурился.
Кот поймал взгляд и подавился очередным птичьим крылышком:
— Кха… Я не про то… И вообще — Алатырь твой и одного приступа не выдержит, факт. Рупь за сто даю!
— Не понял…
— Да? А мы с Годзилкой только сегодня утром туда летали. Так себе городишко, человек на триста населением. Зато стены… стены да, шикарные — плетень, глиной обмазанный. А чо? Ты ведомости на зарплату строителям давно просматривал?
— Не видел ни разу. Они сразу к Тимохе уходят.
— Во! — Кот назидательно поднял лапу. — Этому болвану лишь бы сэкономить! А посланный тобой талийский архитектор в корчме с грекосами пьет круглосуточно, даже девок гулящих навезли неведомо откуда. Наверное, в обмен на мореный дуб, что исчез в запрошлом месяце.
— Тимоху удавлю! — Николай поднялся из-за стола.
— Погоди, не виноват он, — Базека разломил остатки дичи пополам. — На вот, пожуй и успокойся. Способствует. Ведомости правильные и заплачено по ним правильно. Только очень мало. Ну вот мы с Горынычем и заинтересовались…
— Почему молчал?
— Сейчас вот говорю, пока не поздно.
Шмелёв больше не произнес ни слова, только нахмурился и молча подошел к стенному шкафу. Рывком распахнул дверки и достал любимую кольчугу, ту самую, что когда-то спасла от мечей пшецких рыцарей. Вороненые звенья радостно и ласково позвякивали, соскучившись по долгожданному хозяину, и растеклись по телу теплой волной. Поддоспешник ей не требовался — держала удары сама, пока хватало сил, а там… Впрочем, до этого, слава Богу, не дошло. Повел плечами, и там появились толстые металлические полосы, украшенные крупными золотыми звездами. Мда… юмор у волхва-кузнеца явно плоский. Но эти пластины теперь не прорубить не только мечом, даже электродрелью не возьмешь. Правда, вряд ли у предполагаемого противника будет с собой электродрель.
Базека сидел молча. Он смотрел, как Николай застегнул пояс из кожи неведомого морского зверя да повесил на него меч и два огнестрела в кобурах. Шлем так и остался пылиться на полке — лето, жара, а протереть лысину в молодом еще возрасте… Увольте.
— И куда же ты собрался? — нейтрально-философским тоном поинтересовался кот.
— Сгоняю, разберусь, — уже бодрым голосом ответил князь. Принятое решение значительно улучшило настроение.
— Не царское это дело — заборы красить.
— Я князь.
— Пресветлый князь. Разницу знаешь или объяснить? — заметил Базека. — Делать больше нечего? Я знаешь, чем от скуки занимаюсь? Ну вот появишься ты там, перевешаешь народишко на том самом плетне… И что с того? Дело немудреное, любой справится.
— А кто? Серега занят, Савва во Владиславле добровольцев вербует, Лешаков… хм, упаси, Господи! Все заняты, один я, как неприкаянный, болтаюсь.
— Вот и болтайся на доброе здоровье. Твое присутствие в городе поддерживает моральный дух.
— А ты еще и по морали специалист?
— Не хуже многих. И говорю как специалист специалисту — ты у нас вроде знамени. Ага, с барабанщиками и ассистентами с саблями наголо… А русалка знаменосцем. Чо сразу за ухо? Если человек какую хрень несет, так его слушают и верят, а стоит простому коту с дельным советом — посылают по адресу… И за ухо хватают, а оно не казенное, родное, между прочим. Нет в жизни справедливости!
— И?
— Ачоа? Никто же со знаменем в сортир не ходит. А некоторые вот стремятся… Меня туда отправь, с Горынычем вместе — порядок живо наведем.
— С пьянкой и мордобоями?
— А что, вешать лучше?
— Лучше. И другим наука.
— Это еще вопрос… — Базека мягко ударил лапой о лапу. — Давай спорить, что все в срок успеем сделать без репрессий?
— Давай, — согласился Николай, которому и самому надоела затянувшаяся шутка. Глупая, честно признаться, шутка. Как, врочем, и любая, в которой немалая доля истины. — Только под твою ответственность.
— Мою? — Кот искренне удивился и округлил глаза. — Это почему под мою? У нас монархия или как? Ты, Николай Васильевич, назначен князем-ампаратором, так сказать, тебе за все и отвечать, чего бы мы с Горынычем ни накуролесили. Государство — это не я, государство — это ты! Так, кажется? И не сваливай, пожалуйста, на других свои заботы и проблемы.
Самодержавная рука сгребла со стола самый тяжелый предмет, и в Базеку полетел малахитовый чернильный прибор — хитрое сооружение, совмещенное с пепельницей, огнестрелом и зажигалкой. Кот не стал уворачиваться, а взглядом остановил массивный предмет и водрузил на место.
— Ага, и так умею… Ну чо. Грамоту с полномочиями дашь? В трех экземплярах.
— В трех-то тебе зачем?
— Один мне, другой Годзилке, третий союзникам отдам. И это… распорядись тонны две зерна выделить.
— На самогонку? Не дам! И какие еще союзники?
— Да так… — Базека взял несколько листов бумаги и протянул князю. — Есть тут один малый народец… беженцы от гастрономического геноцида.
— Ладно, уговорил. Чего писать?
— Как всегда, что-нибудь с угрозами, да не мне тебя учить… «Челом бьет» и точка с запятой не нужны. Написал? Господи, медленно-то как… Готово? Печати я сам поставлю, у меня свои такие же есть.
— Чего-о-о-о???
Глава 13
А ровно через неделю, аккурат в Троицу, когда город празднично украсился березовыми ветками, и добрые люди собирались за столами, вернувшись из церкви, Татинец опять посетил посланец небес. Все в том же белом хитоне и с огненным мечом в руке, он полетал над столицей, благословил увиденных внизу прохожих и уже привычно направился к княжескому терему. На этот раз без театральных эффектов в виде падающих звезд — просто и спокойно влетел в окно, сбив при этом с ног служанку с подносом жареных в сметане карасей.
— Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! — Патриарх Савва перехватил поудобнее тяжелый пастырский посох и приготовился отразить внезапное нападение.
— Подождите, это свой! — Шмелёв поднял руку, останавливая занесшего дубину дважды полковника Лешакова. — Да точно говорю, свой!
Ангел поднялся, отряхивая надетый поверх хитона стилизованный под кирасу бронежилет:
— Что это было?
— Наверное, это было вкусно, — Николай подошел к гостю, но обниматься на радостях не полез. — Израил Родионович, какими судьбами?
— Теми самыми, неисповедимыми, как пути, — Изя привел себя в относительный порядок и церемонно поклонился присутствующим: — Здрасти! Яночка, вы все так же великолепны… Юрий Всеволодович, мое почтение… Святейшему Патриарху аналогично… Товарищ полковник…
— Дважды полковник, — ревниво поправил Лешаков.
— Конечно-конечно… Я имел в виду, что ваш товарищ, оборотень Август фон Эшевальд, будет полковником.
— А я?
— Генералом, не меньше. А в будущем — маршалом! — Израил удивленно покрутил головой: — А где представитель устаревшего религиозного культа?
— Серега, что ли?
— Ну не я же…
— Да на Трезве он. Готовится, копает — все, как в прошлый раз и договаривались.
— А, так вот кто там копошился.
— Что, видел?
— Ну! — Ангел поискал взглядом карту. — Ага… глядите, вот здесь идет наша первая линия обороны, так? Так! И если противник проходит слегка подготовленное предполье, то попадает сюда, правильно?
— Больше некуда, — Шмелёв забрал у Израила карандаш и вручил взамен вилку. — Пойдем за стол, праздник у нас сегодня.
— Я в курсе, — отмахнулся тот. — Не мешай.
Коля пожал плечами и отошел от гостя к накрытому столу. И что там думать, если междуречье Трезвы — единственное место, где может пройти большое количество конницы. Да с обозом и стенобитными машинами. Или те уже потом собирают, перевозя только важные детали? А без разницы. Мелкие отряды еще с относительным комфортом просочатся по берегу Шолокши — правому, так как болотистый и низменный левый вообще непроходим, но крупные только там, по ровному, как лысина старого князя, водоразделу.
Сама речка Трезва получила название в насмешку. Начиналась верстах в десяти от Суровы, старшей своей сестрицы, и бежала она на закат, вихляясь из стороны в сторону, подобно пьяной бабе, и подобно ей же, верст через триста поворачивала обратно. Да так заблудила по дороге, что устье от истока оказалось в половине дня пути. Одно слово — Трезва.