ован манифест о введении войск в Дунайские княжества. К началу июля княжества были заняты русскими войсками под командованием князя Михаила Дмитриевича Горчакова.
Вероятно, поначалу эти события воспринимались Некрасовым и кругом «Современника» не без отчуждения, как всякое тогдашнее правительственное мероприятие: происходили они далеко, предмет спора — христианские святыни — совершенно не занимал прогрессивных людей в это время, к тому же Турция была заведомо слабым противником. Однако очень быстро дело начало приобретать драматический оборот. В конце июля по результатам Венской конференции представителей Франции, Великобритании, Пруссии и Австрии российскому императору была направлена нота, которая после поправок, сделанных по требованию турецкого правительства, оказалась неприемлемой. В результате Венской конференции возник союз между Великобританией, Францией и Турцией, направленный на сдерживание притязаний России. Франко-английский флот вошел в Дарданеллы. Подкрепленная поддержкой великих держав, Оттоманская Порта 14 сентября 1853 года объявила войну Российской империи. Австрия и Пруссия, на союзнические отношения с которыми полагался Николай I, заявили о своем нейтралитете.
Передовые русские люди, в том числе Некрасов, испытывали в начале войны противоречивые чувства: «нравственную невозможность», с одной стороны, желать победы царю и его мертвому режиму в приближающемся военном конфликте, с другой — желать ему поражения, поскольку не было сомнений, что в таком случае жертвы принесет не Николай I с его министрами, а русские солдаты и офицеры, русский народ. Это противоречие усиливалось и пониманием неизбежности победы противников России. В любом случае Некрасову и его друзьям оставалось только следить за развитием событий.
Пока война велась только с Турцией, всё складывалось на первый взгляд благополучно. Собственно военные действия начались 23 октября 1853 года и ознаменовались рядом побед русских армии и флота, в том числе в произошедшем 18 ноября знаменитом Синопском морском сражении, в котором Черноморский флот под командованием вице-адмирала Павла Степановича Нахимова полностью уничтожил турецкую эскадру. Было одержано несколько сухопутных побед, показавших полное превосходство российской армии над турецкими войсками. Однако затем война стала принимать совершенно другой характер. В декабре 1853 года франко-британские корабли вошли в Черное море с целью оказания помощи Турции, а Вена и Берлин на предложения Петербурга о согласованных действиях ответили отказом. России предстояло в полном одиночестве воевать с соединенными силами европейских держав.
1854 год проходил целиком под знаком войны. Становилось всё тревожнее. 17 (29) января Франция предъявила России ультиматум, требуя вывести войска из Дунайских княжеств и начать переговоры с Турцией. 9 (21) февраля Россия объявила о разрыве дипломатических отношений с Англией и Францией. 15 (27) марта Великобритания и Франция объявили войну России. 30 марта (11 апреля) Россия ответила аналогичным заявлением. Боевые действия начались с бомбардировки Одессы, проведенной англо-французским флотом в апреле 1854 года. 2 (14) сентября 1854 года экспедиционный корпус членов антироссийской коалиции высадился в Крыму. 8 (20) сентября состоялось сражение на реке Альма; русская армия, загораживавшая путь на Севастополь, отступила, что дало противнику возможность взять город в кольцо. 11 (23) сентября началась знаменитая оборона Севастополя, постепенно приобретавшая всё более драматический и совершенно безнадежный характер. Две предпринятые осенью попытки прорвать блокаду закончились неудачей: 13 (25) октября русские потерпели поражение под Балаклавой, 5 (17) ноября уступили в сражении под Инкерманом. Спасти Севастополь от сдачи могли теперь только мужество и стойкость его защитников.
Военные события заставили русское общество перейти от апатии и настороженности к глубокому сочувствию. Люди, не доверявшие официальным источникам информации, жадно ловили слухи, передавали рассказы очевидцев. Вместе с сообщениями о мужестве русских солдат, о храбрости и талантливых решениях полководцев В. А. Корнилова, П. С. Нахимова, об искусстве военного инженера Э. И. Тотлебена доходили вести о плохой организации, устаревшем вооружении, о практически полной неготовности к войне, о свирепствовавших в армии болезнях, вызванных дурной организацией снабжения и медицинского обслуживания, о воровстве, процветавшем на фронте и в тылу, вызывавшем нехватку самого необходимого.
Салтыков-Щедрин вспоминал: «Это было время глубокой тревоги. В первый раз, из кромешной тьмы, выдвинулось на свет Божий «свое» и вспугнуло не только инстинкт, но и умы. До тех пор это «свое» пряталось за целою сетью всевозможных формальностей, которые преднамеренно были комбинированы с таким расчетом, чтоб спрятать заправскую действительность. Теперь вся эта масса формальностей как-то разом оказалась прогнившею и истлела у всех на глазах. Из-за прорех и отребьев тления выступило наружу «свое», вопиющее, истекающее кровью. Вся Россия, из края в край, полна была стонами. Стонали русские солдатики и под Севастополем, и под Инкерманом, и под Альмою; стонали елабужские и курмышские ополченцы, меся босыми ногами грязь столбовых дорог; стонали русские деревни, провожая сыновей, мужей и братьев на смерть… Оставаться равнодушным к этим стонам, не почувствовать, что стонет «свое», родное, кровное, — было немыслимо».
Люди чувствовали, что истекающий кровью Севастополь боролся и не сдавался не благодаря, а вопреки российскому государственному устройству, сражался не за Николая I и монархию, а за честь России, за саму возможность ее будущего.
Некрасов, несомненно, испытывал те же чувства. Он так же напряженно следил за слухами, сообщал друзьям доходящие до него клочки информации. Живя летом в Ораниенбауме, Некрасов и Панаевы вместе с другими дачниками ездили смотреть на англо-французский флот, подошедший к Кронштадту, и были, как и все, удручены и встревожены демонстрацией силы противника. В феврале 1853 года Некрасов от имени редакции «Современника» пожертвовал 200 рублей серебром в пользу российского флота (за что редакция удостоилась благодарности управляющего Морским министерством, великого князя Константина Николаевича).
Война коснулась и семьи Некрасова: в сражении при Инкермане муж его сестры, майор Генрих Станиславович Буткевич, был ранен штуцерной пулей и лишился ноги. Обстоятельства его ранения ярко иллюстрируют беспорядки во время Крымской кампании. Суздальский полк, в котором служил Буткевич, участвовал в наступлении на правый фланг английской армии в составе колонны генерал-лейтенанта Федора Ивановича Соймонова. В то время как первый эшелон истекал кровью в рукопашной схватке, Суздальский и Владимирский полки, бывшие во втором эшелоне, из-за отсутствия командования (Соймонов, единственный во всей колонне знакомый с общим планом наступления, был убит в самом начале сражения) до полудня простояли в лощине в резерве, и только в полдень полковник Дельвиг послал их на помощь сражающимся. Владимирский полк атаковал первую батарею неприятеля (атака была отбита англичанами). Суздальскому полку было приказано остановиться, затем он отступил на Инкерманские высоты. Фактически полк Буткевича почти не принимал участия в сражении, однако понес потери от штуцерного огня неприятеля: было ранено и убито 134 человека.
Гнев, жалость, надежды высказывались в письмах и частных разговорах. Выразить эти чувства публично было невозможно. И в 1854 году «Современник», с точки зрения внешнего наблюдателя, продолжает выглядеть тем же явлением застоя, практически игнорирующим трагические события, потрясавшие всё общество. Так, когда Россия вступила в войну с Европой, в февральском номере «Современника» были напечатаны десять стихотворений Фета, ставшего в это время его постоянным автором; в сентябрьском номере, когда пришло известие о поражении при Альме, в журнале печатаются подборка стихотворений А. К. Толстого о любви и природе (в частности, знаменитые «Колокольчики мои…») и повесть Тургенева, как будто в насмешку или с горькой иронией названная «Затишье». Таким образом, публика практически ничего не могла почерпнуть из журнала ни в смысле новостей, ни по части осмысления происходивших событий. Связано это было с запретом всем негосударственным изданиям (за исключением тех, кому такое право было предоставлено лично государем) печатать политические новости, обзоры и аналитику. В 1854 году такой запрет оказался особенно болезненным: «Современник» (как, впрочем, и все остальные журналы) выглядел анахронизмом, чем-то совершенно второстепенным и ненужным для текущей жизни. Это болезненно переживалось Некрасовым и Панаевым, они дважды в течение года подавали прошение разрешить печатать в «Современнике» новости с мест сражений и оба раза получили отказ. Некрасов пытался как-то пробиваться через этот барьер, публиковал материалы о Турции, об истории отношений с нею России, находил темы, косвенно затрагивавшие текущие события. Но всё было тщетно — журнал выглядел ненужным и неинтересным. Это отразилось на его популярности и финансовом положении: подписка к весне резко сократилась, Некрасов сообщал друзьям, что потерял 600 подписчиков, что было очень болезненно.
Внешние события не особо отражаются на жизни «веселой компании» — скорее наоборот, на 1854 год приходится едва ли не пик «чернокнижия», сборищ, совместного сочинения непристойных и просто юмористических стихотворений. Основные члены кружка наконец собираются в Петербурге: освобожденный из ссылки Тургенев, занимающийся изданием Пушкина Анненков, постоянный «душа компании» Дружинин, Боткин, уезжающий в Москву Лонгинов. Некрасов предается этим удовольствиям, охотится — проводит лето в имениях Дружинина и Тургенева. Много играет в карты, о чем опять сообщает Тургеневу. Одновременно он продолжает жаловаться на здоровье (никак не проходит болезнь горла), на периодически накатывающую хандру и злобу. И в творческом отношении этот год небогат (по-прежнему «не до стихов»), однако очень важен — он становится своеобразным подготовительным периодом перед поэтическим взлетом 1855–1856 годов.