16 октября 1858 г. Игнатьев писал Ковалевскому: «Нам, по-видимому, удалось поссорить хивинцев с эмиром, и он не прочь поделить с нами Хивинское ханство, если оно воспротивится свободному плаванию по Аму. Нам можно было бы взять устья и Кунград, подчинив себе каракалпаков, киргиз[97] и туркмен»[98]. Вообще Игнатьев больше склонялся к мнению военных, предпочитавших действовать силовыми методами в среднеазиатском вопросе, чем к осторожной позиции МИД. Да он пока и состоял на военной службе. Без сомнения, Игнатьев уже начинал формироваться как дипломат, но пока это сказывалось больше в методах его действий, чем во взглядах.
В ходе переговоров Игнатьев предложил эмиру отправить вместе с русским посольством при его возвращении в Россию посла, который мог бы вернуться весной уже на пароходе. Согласие эмира было получено. Договорились также о пробной перевозке товаров на пароходе, о сооружении пристани и закупках для пароходов угля.
Эмир всячески подчеркивал свое внимание к миссии. Члены ее свободно разгуливали по городу в европейском платье, их хорошо кормили. Жили они во дворце. Эмир прислал множество подарков: Игнатьев получил арабского скакуна (при приезде в Россию он подарил его наследнику цесаревичу Николаю Александровичу), кашемировую шаль, богатый халат. Все офицеры миссии получили шелковые халаты, а солдаты и казаки – хлопчатобумажные. Императору Александру II эмир послал в подарок слона.
В свою очередь, эмиру были переданы подарки – оружие, часы, подзорная труба. Больше всего ему понравились гравюры, которые Игнатьев преподнес от себя.
30 октября эмир вручил Игнатьеву грамоту Александру II и письмо к Горчакову, где подтверждалось его согласие с предложениями России, а 31 октября миссия выехала из Бухары в сопровождении нового бухарского посланника Наджмеддина-Ходжи. Обратный путь лежал через пустыню Кызыл-Кум. Так как надвигалась поздняя осень, всем казакам была куплена теплая одежда и сапоги. Приобрели новых верблюдов, запасы воды, спирта, продуктов. Н. Г. Залесов сообщал в своих воспоминаниях: «Игнатьев весел и доволен, он получил от эмира все, что желал, даже, может быть, более, чем ожидал. Остальное – дело правительства»[99].
Однако члены миссии покидали Бухару не с таким радостным ощущением. Бухара произвела на них неприятное впечатление. Город утопал в грязи, при дворе царили лесть и самообольщение, за малейшие проступки эмир вспарывал животы своим подданным. «Везде муллы и медресе, и это главная причина застоя», – отмечал Залесов[100].
В существующей литературе обычно говорится о заключении Игнатьевым договора с Бухарой. Однако договора подписано не было. Эмир поставил свою подпись на документе, где перечислялись условия России. Сам Игнатьев писал отцу 30 октября 1858 г., что он не заключил формального договора, так как не мог обещать выполнение требований бухарцев (состоявших главным образом в предоставлении различных торговых льгот бухарским купцам в России). «Я вообще того мнения, что мы уже слишком много делаем уступок и льгот всем иностранцам за счет собственных интересов, чтобы еще делать таковые диким среднеазиатским ханам, которые по милости нашей нравственной слабости и снисходительности смеют относиться к нам на каких-то правах равенства», – писал он. Посланник даже не сделал тех уступок, которые были разрешены МИД. В этом сказалось имперское сознание, присущее Игнатьеву. Он гордился тем, что «отличия, мне здесь оказанные, беспримерны в летописях сношений Бухары с европейцами… Я исполнил свой долг неукоснительно и в этих варварских странах не уронил достоинства нашего дорогого и великого отечества»[101]. Как видим, тщеславие и честолюбие Игнатьева совмещались с его патриотическими чувствами, верностью долгу и сознанием величия своей родины, интересы России всегда были у него на первом месте. Однако эти интересы понимались им только как усиление могущества России, в том числе за счет южных соседей. Он считал нормальным неравноправные отношения с народами, еще не приобщенными к европейской цивилизации, что было характерно для большинства политиков и дипломатов того времени.
Обратный путь длился больше месяца. Дорога пролегала большей частью через пески. В пути Игнатьев сдружился со слоном, иногда и ехал на нем. Он кормил слона на привалах, а тот, увидев Игнатьева, всегда кланялся ему и приветствовал ревом. Когда повозки и орудия отряда М. Г. Черняева, встретившего караван у р. Янадарьи, завязали в песках, слон охотно вытаскивал их. 23 ноября 1858 г. караван прибыл к русской границе в форт № 1 на Сырдарье. Здесь была уже глубокая зима. Реку пришлось переходить по льду. Слона и арабских скакунов, полученных в подарок, на зиму оставили в форте с тем, чтобы весной довести их до Самары, а далее по Волге до Твери.
В форте Игнатьев получил повеление Александра II покинуть караван и ехать в Петербург, так как ему давалось новое важное задание – отправиться в Китай. Сдав все документы и оставшиеся деньги (сэкономлено было 25,6 тыс. руб.), Игнатьев оставил миссию на Килевейна, а сам с Залесовым и своими лакеем и поваром отправился налегке в Оренбург. При отъезде Игнатьев собрал всех членов миссии и конвой и обратился к ним с теплыми словами. Он благодарил их за добросовестную службу в течение семи месяцев, за безропотное преодоление трудностей и лишений. Игнатьев подчеркнул, что ни в Хиве, ни в Бухаре не было ни одной жалобы от местных властей и населения на поведение конвоя, сохранявшего к тому же при всех трудностях веселость и бодрый дух. Казаки и солдаты «сохраняли молодецкий вид, достойно представляя русское воинство»[102]. Особые слова благодарности Игнатьев обратил к офицерам, выполнившим громадную работу изыскательского плана в труднейших условиях. Все солдаты и казаки получили от него денежные награды.
Вообще Игнатьев и во время службы в войсках, и в период дипломатической работы всегда тепло относился к солдатам, прислуге и конвою. Он заботился об их питании, одежде, никогда не применял рукоприкладства, был справедлив, но требователен. Благодаря этому он добивался исключительной дисциплины. Каждый подчиненный твердо знал свои обязанности и четко их выполнял. Неразбериха и разгильдяйство были исключены. Характерно, что во время пути и пребывания в Хиве и Бухаре миссия потеряла только одного казака, умершего от лихорадки, и 5 лошадей, а действовала она в труднейших бытовых и климатических условиях.
Возвращение в Оренбург не обошлось без приключений. Ехали в повозке в сопровождении трех верблюдов и двух вожаков-казахов, указывавших дорогу в снежной степи. По пути попали в буран и сбились с дороги. Провожатые, заявив, что «сам шайтан не найдет теперь никакой дороги», скрылись. Путешественники провели бессонную ночь и сильно обморозили руки и лица. Мороз достигал 20° при пронзительном ветре. К счастью, сбежавшие провожатые наткнулись на кочевавший аул и наутро вернулись со свежими верблюдами[103]. 6 декабря Игнатьев прибыл в Оренбург, где его считали уже погибшим. Здесь не обошлось без споров с Катениным. И Игнатьев, и Катенин сходились на том, что надо предпринимать наступательные действия в Средней Азии. Но Игнатьев считал, что весной следует начать экспедицию против Хивы и отсюда уже осваивать водный путь по Амударье к Афганистану и Индии. Катенин же хотел развивать наступление на кокандские крепости Джулек и Туркестан, с тем чтобы удлинить Сырдарьинскую укрепленную линию и угрожать Коканду.
По приезде в Петербург Игнатьев был принят Александром II и доложил ему о результатах миссии. Несмотря на неудачу в Хиве, они были впечатляющими. Достигнуто соглашение с Бухарой, что было важно для укрепления авторитета России среди племен и народов Средней Азии. Это обстоятельство оценил Горчаков, указав в отчете МИД за 1858 г., что в Бухаре, сильнейшем из среднеазиатских ханств, «мы успели утвердить наше влияние на основаниях, которые, по крайней мере, в настоящую минуту кажутся прочными»[104].
Важнейшим итогом экспедиции явилось исследование устья и течения Амударьи до Чарджоу, что составляло примерно 600 верст вверх по реке. Основные изыскания были проведены А. И. Бутаковым и А. Ф. Можайским. Было доказано, что на исследованном участке возможно плавание пароходов.
Посольство добилось более благоприятных условий для российской торговли с Бухарой. В отчете МИД за 1860 г. Горчаков констатировал, что с Бухарой установились хорошие отношения, развивается торговля. «Московские дома продолжали с успехом свои обороты и с некоторого времени стали отправлять русские произведения в Бухару, где оные весьма выгодно сбываются»[105].
Русское правительство получило ценную информацию о политическом и экономическом положении ханств. Так, Игнатьев составил обширную записку о Хивинском ханстве, где содержались сведения о населении, характере правления, правящей верхушке, духовенстве. Подробно сообщалось о состоянии армии (роды войск, командование, финансирование), финансовом состоянии ханства, порядке землепользования, сельскохозяйственных культурах, состоянии скотоводства. Особое внимание Игнатьев обратил на положение торговли. Отмечая полное отсутствие русских предприимчивых купцов, торгующих с Хивой, он рисовал заманчивые перспективы взаимовыгодной торговли: «Без торговли с Россией хивинцы обойтись не могут. Все необходимые товары, как-то: железо, сталь, чугун, медь, юфть, сукна, ситцы, миткаль, коленкор, чалмы, нанка, трико, бумага, сахар и пр. они получают из России»[106]. Игнатьев делал вывод, что следует обратить внимание на вывоз таких товаров из Хивы, как мясо, овчина, верблюжья шерсть, кунжутное масло, а также через Хиву получать афганские товары – пряности, мумие и др. Посланник отмечал, что английский текстиль, продающийся в ханстве, значительно уступает русскому.