[145]. Теперь, когда были созданы посты и поселения в Уссурийском крае, а многие гавани заняты русскими судами, можно было не бояться англичан, а также, полагал Игнатьев, и не прибегать к содействию американского посланника: США преследуют свои коммерческие интересы и равнодушны к российским. Это мнение Игнатьева было не совсем верным. Политические задачи США на Дальнем Востоке были очевидны, но пока что американцы держались в тени европейцев, не обнаруживая чересчур своих экспансионистских целей. Тем не менее Игнатьев не порывал связей с американским представителем в Китае Уордом и при случае даже оказывал США услуги. Так, он достал тайным образом секретный мемуар китайского правительства о намерении предоставить американцам во исполнение китайско-американского Тяньцзиньского договора 1858 г. порты на о. Формоза (Тайвань) для торговли. Документ был переслан в Петербург и там вручен товарищем министра иностранных дел И. М. Толстым посланнику США Пиккенсу. Американцы, как и русские, были заинтересованы в стабилизации положения в Китае, считая ее залогом успеха своих коммерческих дел[146].
Наконец, Петербург распорядился, чтобы весной 1860 г. в Чжилийский залив за Игнатьевым пришел русский пароход. Но Верховный совет Китая запретил посланнику сноситься с пароходом. Через благонадежного католика Игнатьев отправил командующему Тихоокеанской эскадрой И. Ф. Лихачеву письмо, в котором просил ускорить прибытие парохода и советовал скорее занять гавань Посьета, что последний и сделал. 30 апреля 1860 г. пароход прибыл в Чжилийский залив. Пребывание Игнатьева далее в Пекине делалось бессмысленным. Переговоры прекратились; китайцы готовились к военным действиям и требовали, чтобы российский представитель либо покинул Пекин, но сухим путем – через Монголию, либо оставался в городе, но ни в коем случае не появлялся в заливе и не переходил на русский корабль. Они пытались не допустить сношений Игнатьева с союзниками. Игнатьев же, таким образом, мог лишиться последнего шанса влиять на события и использовать их в интересах России. В начале мая он получил из Петербурга известие о том, что в своих сношениях с европейскими представителями он должен официально именоваться посланником, то есть быть с ними на равных. Российский МИД уже известил союзников о переходе Игнатьева на российскую эскадру. В ответ на очередное запрещение о выезде из Пекина посланник заявил Верховному совету Китая, что имеет соответствующее повеление своего государя и выполнит его, чего бы это ему ни стоило. Китайцы вынуждены были дать понять косвенно, что не будут препятствовать отъезду Игнатьева из Пекина, но сами удвоили стражу у южного подворья и выездных ворот из города.
Отослав последнее письмо в Верховный совет Китая, где содержалось требование утвердить обозначенные на карте Будогосского границы (тем более что линия Уссури – оз. Ханка уже была занята русскими войсками), а также говорилось о согласии России признать права местного населения на занимаемые им земли, Игнатьев 16 мая тайно выехал из Пекина. Чтобы без помехи миновать городские ворота, был совершен следующий маневр: парадные носилки, в которых якобы сидел посланник, были пустыми. Оси двух повозок с остальными членами посольства были подпилены. В воротах они сломались, и повозки застряли. Пользуясь суматохой, Игнатьев верхом на лошади, не узнанный стражей, проехал ворота.
Остававшемуся в Пекине главе Русской духовной миссии архимандриту Гурию Игнатьев поручил исподволь готовить китайцев к идее о русском посредничестве и возвращении посланника для продолжения переговоров. 20 мая Игнатьев прибыл в залив и пересел на транспорт «Японец», а затем – на корвет «Джигит», на котором 1 июня прибыл в Шанхай. Здесь уже было несколько судов русской эскадры.
В Шанхае Игнатьев остановился в доме российского консула американского подданного Херда, где жил и Уорд. Это значительно облегчило его знакомство с европейскими представителями. В Шанхае находились командующие англо-французскими войсками генералы Хоп Грант и Монтобан, а также английский посланник в Китае Брюс. Им и направил Игнатьев циркуляр о задачах своего пребывания в англо-французском лагере, заключавшихся в наблюдении за событиями и оказании дипломатического содействия «для ускорения развязки нынешних затруднений». Главной же целью, о которой в циркуляре сказано не было, являлось посредничество между китайцами и европейцами в заключении мира. Союзникам Игнатьев заявил, что все спорные вопросы с Китаем им урегулированы, Россия получила Приамурье и Приморье, следовательно, может являться беспристрастным свидетелем грядущего столкновения англо-французов с китайцами. Задачей Игнатьева было усилить неприязнь союзников к китайцам и убедить их в бесполезности мирных переговоров, которые были невыгодны России. Вторая задача заключалась в предотвращении вмешательства в китайско-русские дела, чего особенно боялся Петербург. Обе эти задачи были им реализованы. Пришлось для этого прибегать к хитростям, неправде и другим подобным методам. Но Игнатьев был из тех людей, которые считали, что цель оправдывает средства. Так, он представил европейцам свой выезд из Пекина как протест против поведения китайского правительства в отношении действий союзников, чем расположил их к себе.
Вскоре после приезда Игнатьева в Шанхай прибыли новый английский посланник лорд Элджин и французский – барон Гро. С обоими Игнатьев установил хорошие отношения, но особенно сблизился с Гро.
Как известно, конец 50-х – начало 60-х гг. XIX в. были временем русско-французского сближения. В 1859 г. был заключен секретный русско-французский договор. Отношения же России с Англией были напряженными. При встрече с Игнатьевым Гро это подчеркнул, заявив: «Наши правительства значительно сблизились и желали бы не расходиться на Востоке»[147]. Чтобы посеять рознь между англичанином и французом, Игнатьев доверительно сообщил Гро, что китайцы недовольны главным образом англичанами, а к французам даже расположены, считая, что последние не приняли участия в сражении при Дагу. Игнатьев при этом просил Гро оградить интересы России от неумеренных настояний англичан и получил благоприятный ответ. Уорду в письме к отцу от 15 июня 1860 г. Игнатьев дал такую характеристику: он – «хороший, добросердечный и образованный человек, но не дипломат. Помощи мне от него никакой ожидать нельзя, в особенности при затруднительных обстоятельствах, в которых “непрошеные посредники” могут находиться. Он только и заботится, как бы поскорее возвратиться в Соединенные Штаты, а о деле (китайско-европейском) ему почти нет дела»[148].
20 июня 1860 г. Игнатьев получил известие о награждении его орденом Св. Владимира 3-й степени за переговоры в Пекине. Хотя они не дали результатов, МИД все-таки оценил старания и страдания российского представителя. Это было некоторым утешением для Игнатьева, чувствовавшего себя брошенным на произвол судьбы. В письмах к отцу он постоянно жаловался на редкие депеши и отсутствие четких указаний из МИД, на то, что ему приходится действовать на свой страх и риск.
Чтобы не сидеть в Шанхае без дела, Игнатьев на фрегате «Светлана» отправился в Японию в Нагасаки, где пробыл четыре дня. Впечатления от посещения Японии у него были самые благоприятные. Особенно поразил его военный паровой флот японцев, построенный по образцу европейских флотов. Из Нагасаки Игнатьев на «Светлане» же направился в Чжилийский залив, куда уже прибыли европейские эскадры с десантом и американский корвет «Хартфорд» с Уордом.
Союзники не были в восторге от пребывания Игнатьева и русской эскадры в Чжилийском заливе (к «Светлане» присоединились корветы «Боярин», «Джигит», «Наездник» и др.), которой командовал Лихачев. Правда, кроме «Светланы», все остальные пароходы были старой конструкции и с неисправными машинами. Для военных действий русская эскадра не годилась, но задача заключалась в демонстрации присутствия русского флота в заливе.
Поскольку англо-французы не были довольны прибытием Игнатьева в залив (они не хотели иметь лишнего свидетеля своей военной операции, успех которой был проблематичен), то Игнатьев в основном общался с Уордом. Последний дал в его честь торжественный обед на борту своего корвета, где Игнатьева принимали со всевозможными почестями и салютом. На корвете был поднят русский флаг, а оркестр исполнил даже гимн «Боже, царя храни». Втайне от союзников Игнатьев и Уорд попытались предложить Пекину свое посредничество в урегулировании китайско-европейского конфликта, но эта попытка была отвергнута Верховным советом Китая[149].
Вскоре Уорд, сознавая свою беспомощность и совершив ряд дипломатических ошибок (например, он вступил в контакт с некоторыми китайскими чиновниками, которые сообщали ему недостоверную информацию. Эти контакты вызвали раздражение англичан), вынужден был отплыть в Шанхай.
18 июля 1860 г. в Чжилийский залив прибыла, наконец, союзная эскадра. Она включала 141 судно, из которых 34 были французскими. Кроме того, в состав эскадры входило 30 транспортов с десантом в 15 тыс. солдат (войска из Индии и Индокитая), 2 тыс. рабочих и 2,5 тыс. прислуги[150]. Помня уроки своего поражения в 1859 г., союзники основательно подготовились к возобновлению военных действий.
Англичане всячески старались унизить российского посланника. Так, при передаче почты на «Светлану», где находился Игнатьев, английский корвет отсалютовал не 17-ю выстрелами, как полагалось посланнику, а 13-ю. Русский корвет не ответил на салют, заявив, что не понимает, к кому он относится. Экипаж выстроился по боевой тревоге. После этого англичане вынуждены были извиниться. С французами, наоборот, Игнатьев стремился поддерживать хорошие отношения. 3 (15) августа 1860 г. в