Сам Игнатьев был очень доволен договором. Он писал родителям 4 ноября 1860 г. из Пекина: «Договорчик мой не соответствует вполне моим ожиданиям, но смело могу сказать, что он лучший и наивыгоднейший из всех заключенных нами до сего времени с Китаем»[162]. В отчете МИД за 1860 г. действия Игнатьева получили положительную оценку. Пекинский договор, указывал Горчаков, осуществил стремление России к достижению естественных границ с Китаем и к доступу в Тихий океан, а также к открытию для русской торговли китайских рынков в восточной и западной частях Китайской империи[163].
С восторгом встретил заключение Пекинского договора Н. Н. Муравьев, видевший в нем реализацию своих начинаний. 27 ноября 1860 г. он писал Горчакову: «Теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами, и приобрели право сухопутной торговли из Кяхты и учреждения консульств в Урге и Кашгаре. Все это без пролития русской крови, одним умением, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но окрепла более прежнего»[164].
Подписав договор, Игнатьев стал готовиться к отъезду. 5 ноября он отправил Баллюзека в Петербург с текстом договора, а 10-го выехал сам. Перед отъездом его посетил князь Гун и напомнил об обещании российского правительства предоставить Китаю вооружение и инструкторов. Китайцы сделали вывод из происшедших событий и решили укрепить свою армию. Отказ в свое время от русской военной помощи им дорого обошелся. Игнатьев обещал помочь и выполнить эту просьбу. Позднее в Кяхту доставили оружие для китайцев, там же было налажено обучение китайских солдат под руководством русских инструкторов.
20 декабря 1860 г. текст Пекинского договора был утвержден Александром II, а 26-го – обнародован в России.
9 января 1861 г. Горчаков направил письмо в Верховный совет Китая с уведомлением об утверждении договора. Он писал: «Пребывание генерал-адъютанта Игнатьева и все его действия в Пекине служат явным доказательством неизменной и искренней дружбы, существующей между двумя великими государствами, а заключенный ныне между ними дополнительный трактат скрепит эту дружбу еще более тесными узами»[165].
Начался новый этап русско-китайских отношений. В 1861 г. в Пекине была учреждена постоянная российская дипломатическая миссия во главе с Л. Ф. Баллюзеком. Уже в феврале 1861 г. создано консульство в Урге.
Направленные на места комиссары в августе 1861 г. закончили разграничение в Уссурийском крае и подписали карту. В докладе царю от августа 1861 г. Горчаков заключал: «За нами утверждается обширный край, к востоку от Уссури и по Амуру лежащий», на что последовала резолюция Александра II: «Очень рад»[166].
В Петербурге Игнатьев был встречен как герой. Он сразу приобрел в военных и дипломатических кругах известность, ему прочили блестящую карьеру. Он был осыпан наградами. В декабре 1860 г. Игнатьеву было присвоено звание генерал-адъютанта, тогда же он получил орден Св. Станислава 1-й степени, а в январе следующего года – орден Св. Владимира 2-й степени За содействие союзникам по ходатайству Гро Наполеон III наградил его орденом Почетного легиона 2-й степени со звездой. В августе 1861 г. Игнатьев был назначен на должность директора Азиатского департамента МИД.
Не меньшую популярность Игнатьев приобрел в Китае. Его посредническая деятельность, предотвратившая разорение и разграбление Пекина англо-французскими колонизаторами, была по достоинству оценена как китайской элитой, так и простым народом, среди которого он был известен как «сановник И». Население страны знало, что русские не враги и не воевали с Китаем. Такие настроения способствовали установлению дружественных отношений между Россией и Китаем. Они закреплялись с развитием дипломатических и в особенности торговых отношений. Отчет МИД за 1861 г. уже свидетельствовал об оживлении последних, отмечая, что русские торговые караваны еженедельно через Кяхту отправляются в Китай. Первый караван отправился в марте 1861 г. К концу года их число достигло уже 25[167]. Караваны доходили до Пекина и Тяньцзиня. С Китаем были заключены правила караванной торговли. Торговля с Китаем в особенности была выгодна сибирским купцам. Не случайно, когда Игнатьев возвращался в Петербург, в Кяхте сибирские купцы подали ему адрес (который подписали более чем 100 чел.), где благодарили за защиту интересов русской торговли[168].
По возвращении в Петербург Игнатьев подал в МИД записку под названием «Меры, которые необходимо теперь принять для приведения в исполнение Пекинского договора и упрочения нашего положения в Китае»[169]. Он считал, что нужно ковать железо, пока горячо, и не останавливаться на достигнутом. Записка содержала рекомендации по организации разграничения, скорейшему учреждению русских консульств в Урге и Тяньцзине, разрешению китайским купцам временной беспошлинной торговли чаем в Сибири и на Нижегородской ярмарке (а затем по сниженным пошлинам). Говорилось в записке и о необходимости срочного открытия в Пекине дипломатической миссии, и о помощи Китаю оружием, и о посылке туда военных инструкторов. Давались рекомендации об усилении состава Русской духовной миссии (в частности, увеличение штатов и назначение ее главой архиерея), а также учреждении при ней школы и больницы. Писал Игнатьев и о Приамурье, и о налаживании телеграфной связи с Иркутском и Николаевском, а также с южными портами.
Но главный упор делался на заселении Уссурийского края, о чем Игнатьев составил также отдельную записку[170]. Он считал безотлагательным принятие мер по заселению приморской полосы преимущественно русскими и славянами с предоставлением им безвозмездно земли в общинную собственность, а сверх норм землеотвода – и в частную. Переселенцы на 20 лет освобождались от повинностей и получали другие существенные льготы. Нижний Амур Игнатьев предлагал заселить германскими колонистами, продавая им землю. Заселенная переселенцами территория должна была получить внутреннее общественное самоуправление.
Если предложения Игнатьева в части торговли и дипломатической службы были в основном реализованы, то с заселением края, важным в политическом и военном отношении, правительство не спешило.
В связи с 25-летием, а потом 40-летием Пекинского договора Игнатьев в своих устных и письменных выступлениях отмечал, что богатейший Уссурийский край находится в запустении. Те немногие переселенцы, которые поехали туда, вымирают, а их место занимает китайское население. На левом берегу Амура, отошедшем к России в 1860 г., действуют вполне официально китайские чиновники. Хорошие пути сообщения в крае, в том числе и планировавшаяся железная дорога, отсутствуют, а между тем еще в 1864 г. сибирские купцы предлагали ее соорудить за свой счет. В результате естественные богатства края эксплуатируются иностранцами – японцами, китайцами, американцами[171]. Игнатьеву тяжело было видеть, как плоды его трудов принесли столь малые результаты. Невнимание правительства к освоению края обернулось в итоге позорным поражением в русско-японской войне, потерей позиций на Дальнем Востоке, приобретенных усилиями многих русских патриотов, в числе которых имя Н. П. Игнатьева занимало не последнее место.
Глава 4В Азиатском департаменте Министерства иностранных дел
После возвращения из Китая Игнатьев получил отпуск, который использовал для устройства личных дел и отдыха. Весну и часть лета 1861 г. он провел в тверских имениях отца, занимаясь размежеванием земель и составлением уставных грамот. Он объезжал деревни отца, леса и другие угодья, намечая раздел земли с крестьянами.
Согласно манифесту Александра II от 19 февраля 1861 г., крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости, получали от помещиков усадьбы и полевые наделы за выкуп. Условия землеотвода фиксировались в уставных грамотах. В принципе к реформе Игнатьев относился положительно, но полагал, что следует с крестьянами размежеваться таким образом, чтобы оставить во владении отца наиболее «удобные» земли. Однако он встретил сопротивление крестьян. Как писал он отцу в апреле 1861 г., «крестьяне совершенно забыли оказанные им прежде милости и сбиваются совсем с толку соседями, указывая управляющему и даже мне на пример Глебова, который уже два года отпустил всех крестьян на оброк и все работы производит наймами, нанимая своих же крестьян себе в убыток»[172]. На передачу им неудобных угодий крестьяне не соглашались. Игнатьев также затруднялся относительно судьбы дворовых, которые не имели земли, не получили ее и не хотели уходить из усадеб. Многие дворовые мужики работали в Твери, но семьи с собой не брали.
Так и не решив крестьянских дел, Игнатьев уехал за границу. Работу по составлению уставных грамот он продолжил весной 1862 г. Серьезные разногласия с крестьянами вызвал вопрос о разделе леса. Игнатьев хотел сохранить право помещика на сруб всего леса, запретив рубить его крестьянам. Он опасался, что леса в последнем случае будут быстро вырублены. Однако крестьяне настаивали на своем. Пришлось составлять новые уставные грамоты с предоставлением крестьянам части леса. На этих условиях в апреле 1862 г. Игнатьев утвердил уставные грамоты в шести из десяти деревень. Остальные четыре грамоты были утверждены позднее.
Поездка Игнатьева за границу весной и летом 1861 г. была связана с его предстоящим новым назначением. Он побывал в Гамбурге, Париже и Вене. В Париже он встретился со своим старым знакомым по Китаю бароном Гро, который принял его, как родного. В Лондоне лорд Элджин дал премьер-министру Пальмерстону тоже очень благоприятную характеристику российскому дипломату. В Вене Игнатьев задержался. 8 июня 1861 г. он писал отцу: «Пребывание мое здесь было не бесполезно ни для меня, ни для будущего моего поприща и хода дел, потому что я довольно близко ознакомился с венгерскими и славянскими делами и вообще с положением Австрии. Балабин