Тяжким бременем на крестьян ложились налоги, которые взимались буквально за все: со всего урожая вносилась десятина, налоги платились за недвижимость, за наем дома, за скот, за пастбища для скота, за выделку вина, за котел для изготовления ракии, за желуди для свиней, за клеймение товаров и др. Кроме того, существовал военный налог (войнина) с христиан мужского пола, так как они не служили в армии. Официально он взимался с мужчин начиная с 10-летнего возраста, в некоторых же местах его незаконно брали даже с младенцев[239]. Откупная система при взимании десятины значительно увеличивала общую сумму налогов.
Подобная практика разоряла крестьян. Российские консулы не раз указывали властям на возможность передачи крестьянам в собственность или аренду множества пустующих земель, но Порта не желала расширения земельной собственности христиан.
Экономическое угнетение, политическое бесправие и произвол властей, злодеяния мусульманского населения являлись причиной частых восстаний в христианских провинциях.
Хотя Горчаков довольно быстро пришел к выводу о том, что реализация хатта 1856 г. невозможна, ибо объявленные в нем реформы противоречат духу исламизма и встречают непреодолимое сопротивление местных властей и мусульманского населения, он все же попытался использовать «европейский концерт» для давления на Порту. Взрыва на Балканах он опасался больше всего. С другой стороны, консулам было предписано призывать христиан к терпению. Миссия и консульства были засыпаны жалобами населения. Многие посылали прошения прямо в Петербург, Вену и другие европейские столицы. Так, в январе и феврале 1860 г. Александру II были направлены через российского консула в Белграде М. Р. Милошевича отчаянные письма беженцев из Болгарии, Боснии и Старой Сербии с описаниями турецких злоупотреблений и репрессий. Забеспокоилась и российская общественность. Даже журнал «Современник» писал, что «Болгария, Босния и Герцеговина – вечная сцена безнаказанной резни, отчаянных и напрасных восстаний» и что провинции находятся на пороге взрыва[240].
Все это побудило Горчакова предпринять какие-то меры. 23 апреля 1860 г. он направил циркуляр российским послам в Париже, Вене, Лондоне и Берлине, где указывал, что благодаря «преступной терпимости Порты» зло достигло крайнего предела и может произойти всеобщий взрыв. Министр считал, что Европа должна быть заинтересована в спокойствии на Балканах, и предлагал от имени пяти держав принять декларацию о немедленном изменении положения в провинциях и послать на места комиссию для расследования совместно с консулами фактов злоупотреблений, дав гарантии населению в реализации реформ[241]. Горчаков хотел убедить европейские кабинеты принять его предложения как единственный шанс умиротворения Балкан. Однако Лондон сообщал, что сент-джеймский кабинет не располагает достаточной информацией о положении на Балканах, а Наполеон III увязывал решение балканского вопроса с признанием Россией объединения Италии, на что Петербург пока не решался.
Попытка Горчакова созвать конференцию держав по поводу реформ в христианских провинциях Османской империи также провалилась. Предварительное ознакомление с проектами реформ показало, что только российский проект предусматривал серьезные шаги, направленные на исполнение хатта. Англия и Франция представили свои проекты реформ, которые сохраняли существующее положение и преследовали цель упрочить позиции Европы в Османской империи. Обе державы настаивали на признании прав на иностранную частную собственность и проявляли интерес к турецким природным ресурсам[242]. Их проекты сохраняли целостность Турции и объявляли контроль за деятельностью Порты с целью обеспечения гарантии выплаты ею займов. Упоминалось и об ассимиляции христиан. С такой позицией Россия была не согласна. Результатом явилось массовое переселенческое движение болгар в Россию, Сербию, а жителей Боснии и Герцеговины – в Черногорию и Австрию. Но это движение вскоре было ограничено, так как требовало больших средств, в особенности от России. В то же время усилилось протестное движение христиан и на Балканах. В Балканских горах появились четы – болгарские партизанские отряды, которые, правда, вскоре были разгромлены турками.
Через посредство некоторых консулов МИД России заявил болгарам, что Россия не в состоянии оказать им помощь и будет отстаивать их интересы только легальными политическими средствами, что возымело свое действие. В начале 1860-х гг. наступило некоторое успокоение. Именно в этот период российским посланником в Константинополь был назначен Н. П. Игнатьев, которому предстояло продолжить борьбу российской дипломатии за реформы в интересах балканских христиан.
Глава 6В Константинополе
Об обстоятельствах своего назначения посланником в Константинополь Игнатьев подробно рассказал в записке о беседе с Александром II, которая состоялась 30 апреля 1864 г. Как уже говорилось в четвертой главе, у Игнатьева была договоренность с военным министром Д. А. Милютиным о направлении его во вновь создаваемый в Заоренбургской степи Степной округ на должность генерал-губернатора. Он считал, что на этой должности он сможет лучше проявить свои административные и военные способности. Перед глазами стоял пример отца, несколько лет прослужившего генерал-губернатором. Игнатьева привлекали самостоятельность, власть, близкая ему военная среда, наконец, те возможности, которые появлялись у него для реализации своих планов по наступлению в Среднюю Азию. Император готов был согласиться на новое назначение своего крестника и даже сказал ему: «Уверен, что ты будешь полезен в Степном краю. Не говори Горчакову, что мы хотим тебя у него взять»[243]. Однако царь неожиданно встретил серьезное противодействие со стороны Горчакова. По словам Игнатьева, вице-канцлер заявил Александру II, что Игнатьев должен остаться дипломатом, так как он создан для этого поприща «по своим способностям и специальным, редким качествам». Особенно возмутило Горчакова то, что у него переманивало кадры военное ведомство, с которым он и так был не в ладах. «Неужели в военном ведомстве нет годного генерала для Степного края? И надо непременно брать у меня правую мою руку? – восклицал Горчаков в разговоре с Игнатьевым, – человека, для внешней политики приготовленного, которому предстоит достичь до высших степеней государственных, занять самые видные места политики? Я объяснил государю, что за невозможностью удовлетворить всем потребностям русской политики я должен был предоставить вам вполне ведать Востоком и что директора Азиатского департамента, действующего так самостоятельно, как вы, не так легко найти, как он полагает, и во всяком случае труднее, нежели степного правителя»[244]. Горчаков сказал царю, что предназначает Игнатьеву должность посланника в Константинополе, в случае же отказа он угрожал своей отставкой.
Игнатьеву Горчаков описывал все преимущества нового назначения: Константинополь – важный центр международной политики, где посланник может принести огромную пользу России и повысить свой политический престиж и материальное положение. Это – ступенька для будущей блестящей карьеры. Наконец, на берегах Босфора и в Степном краю совершенно разные бытовые и климатические условия, что имеет огромное значение для семьи и детей посланника. Никакие ссылки Игнатьева на то, что, будучи начальником Степного края, он получит власть, независимое положение, чин генерал-лейтенанта, министр не принимал, а чин генерал-лейтенанта обещал выхлопотать и в Константинополе. В общем, во время этой беседы он сказал Игнатьеву столько лестных слов, сколько не произнес и за все три года службы последнего в Азиатском департаменте. Только Игнатьев, по его словам, мог достойно руководить балканской политикой и добиться улучшения русско-турецких отношений. Последний обещал повиноваться воле государя, а царь, как обычно, не смог противостоять Горчакову.
Окончательно назначение Игнатьева было решено в августе 1864 г., когда император вернулся из-за границы. На свое место Игнатьев предложил три кандидатуры – посланников в Турции Е. П. Новикова, в Персии Н. К. Гирса и вице-директора Азиатского департамента П. Н. Стремоухова, занимавшего эту должность с 1861 г. Он и был назначен директором департамента.
Горчаков не зря так настаивал на отправке Игнатьева в Константинополь. С одной стороны, как уже говорилось, у него не очень хорошо сложились отношения с жаждавшим самостоятельности и сторонником активной внешней политики Игнатьевым, с другой – константинопольская миссия была в плачевном положении, и только решительный и энергичный человек мог поправить там дело. За восемь лет министерства Горчакова в миссии сменилось три руководителя: в 1856–1858 гг. ее возглавлял престарелый А. П. Бутенев, бывший посланником там еще в 30–40-х гг. XIX в., затем А. Б. Лобанов-Ростовский (1859–1863 гг.) и Е. П. Новиков (1863–1864 гг.). Все они рассматривали свое пребывание в турецкой столице как временное. Итоги их деятельности подводила записка, составленная в МИД в 1864 г.: влияние России в Турции ослабло, православная церковь теряет свои права и привилегии, руководители миссии не смогли наладить отношения ни с турецкой верхушкой, ни с христианскими общинами, чиновники миссии плохо выполняют свои обязанности, заняты в первую очередь своими коммерческими интересами, интригами и сплетнями[245].
Главное заключалось в том, что Россия не могла противостоять влиянию европейских стран в Османской империи, которое постоянно усиливалось. И это положение надо было срочно изменить.
О времени своего пребывания в Константинополе в 1864–1874 гг. Игнатьев написал обстоятельные записки. Созданы они были в 1874 г., а изданы на французском языке только в 1914–1915 гг. в «Известиях Министерства иностранных дел» и отдельной книжкой в 1916 г. Подлинник на французском языке находится в Архиве внешней политики Российской империи