Дипломатическая служба на Востоке представляла известные трудности. В Азии и на Дальнем Востоке служило более половины всех чиновников заграничных учреждений МИД. «Нужно обладать значительной долей самоотвержения и особенною любовью к делу, – писал А. М. Горчаков, подавая в Государственный совет записку об увеличении окладов чиновникам заграничной службы на Востоке, – чтобы решиться посвятить себя скудно оплачиваемой службе в этих странах, в особенности в виду установившихся у нас в последнее время широких размеров вознаграждения за труд по всем другим отраслям деятельности»[253]. Горчаков добавлял, что в существующих условиях МИД затрудняется замещать должности на Востоке людьми образованными и даровитыми. В результате ему удалось добиться существенного повышения окладов. По штатам, утвержденным в 1875 г. Государственным советом, константинопольское посольство включало также 17 чел. Посол получал оклад в 50 тыс. руб. в год, советник – 7 тыс., первый секретарь – 4 тыс., два вторых – по 3 тыс., первый драгоман – 7 тыс., второй драгоман – 4,5 тыс., два третьих драгомана – по 2,5 тыс., три студента – по 1,5 тыс. руб.[254]
Соответственно были увеличены оклады и консулам: генеральные консулы получали от 6 до 10 тыс. руб., консулы – 4,5 тыс., вице-консулы – 3 тыс. руб. Всем консулам выплачивалось по 500 руб. на канцелярские расходы. Консульским секретарям оклад был повышен до 2 тыс. руб.[255]
При Игнатьеве изменился личный состав миссии. Переведенного в конце 60-х гг. в Европу Стааля заменил новый советник – А. М. Кумани, а затем А. И. Нелидов, ставший вскоре ближайшим помощником посланника. Большую помощь оказывали Игнатьеву драгоманы Богуславский и Ону. Вообще Игнатьев быстро наладил работу миссии. Каждый сотрудник твердо знал свои обязанности и четко их выполнял. Организатором посланник был неплохим. Он не терпел интриг, сплетен, льстецов и требовал добросовестного отношения к работе. Постепенно сложился работоспособный коллектив, достаточно хорошо управлявшийся с решением многочисленных и сложных задач. Особо отличившихся Игнатьев продвигал по службе. Так, М. А. Хитрово стал генеральным консулом в Константинополе, секретарь А. М. Кумани – советником посольства, студенты И. Белоцерковец, А. Ионин, Я. Славолюбов, В. Теплов, И. Ястребов – секретарями и драгоманами консульств, а затем и консулами, студенты К. Аргиропуло, К. Губастов – секретарями и драгоманами в самой миссии.
Российский консульский состав в Османской империи относился к числу квалифицированных. Посты генеральных консулов в 60–70-х гг. занимали такие дипломаты, как Г. Г. Оффенберг, Н. П. Шишкин, А. Н. Карцов, А. Г. Влангали, К. Д. Петкович, А. С. Ионин, ставшие затем послами и посланниками в ряде европейских стран и США. Из консулов следует назвать наиболее активно действовавших и пользовавшихся авторитетом среди христианского населения М. И. Золотарева (Адрианополь), М. А. Байкова (Видин), В. Ф. Кожевникова (Тырново), А. Я. Лаговского (Салоники), Г. И. Дендрино (о. Крит), Е. Р. Щулепникова (Сараево), А. Н. Кудрявцева (Тульча, Сараево), Н. Ф. Якубовского (Битоли) и других. Игнатьев сохранил назначенных ранее в некоторые болгарские города консулов – болгар по национальности. Так, в Филиппополе (Пловдив) почти 20 лет работал вице-консулом известный болгарский общественный и политический деятель Н. Геров, в Варне, а затем в Тульче – Н. Даскалов. При Игнатьеве в ряде болгарских и греческих городов служил консулом известный российский философ и писатель К. Н. Леонтьев (Янина, Адрианополь, Тульча).
Сотрудники миссии (с 1867 г. посольства) и консулы составляли достаточно сплоченный коллектив. Все они безмерно уважали Игнатьева и разделяли его идеи. Как вспоминал впоследствии дипломат А. А. Башмаков, их объединяло сознание общего дела и общей опасности. Консульская жизнь в маленьких балканских и азиатских городишках была незаманчива и опасна. «Надо было быть героем, чтобы выдержать 3–5 лет адской консульской жизни», – писал Башмаков. Кое-где мусульмане стреляли по окнам российских консулов, но это лишь заставляло последних с бо́льшим рвением выполнять свои обязанности. «В рядах нашего консульского персонала (главным образом на Востоке) горел неугасимой лампадой игнатьевский дух», – замечал Башмаков[256].
В 1867 г. в связи со сложностью задач миссии, связанных с подъемом национально-освободительного движения балканских народов, ее статус был повышен: миссия была преобразована в посольство, а посланник получил титул чрезвычайного и полномочного посла. Основную дипломатическую работу осуществляли сам посол, его советник и драгоманы. Игнатьев бывал у султана не так часто, но беседовал с ним подолгу. Султан Абдул-Азис сохранил к нему хорошее расположение еще со времени первой миссии Игнатьева в Константинополь в 1861 г. Сам султан был человеком недалеким, не любил заниматься делами, но обожал роскошь и великолепие. Народ роптал: при всеобщей нищете строились и перестраивались дворцы, мечети. Денег в казне не было, Турция существовала за счет внешних займов, навязанных Европой, и жесточайшего налогового гнета, основная тяжесть которого падала на зависимое население.
Как уже говорилось, Игнатьев одной из задач своей деятельности считал поднятие упавшего престижа России в глазах как турок, так и христиан столицы. Прежде всего следовало придать достойный антураж российскому представительству. В здании российской миссии в Пере (посольский квартал) во время Крымской войны располагался английский госпиталь, и дом пришел в полное разрушение. В октябре 1864 г. Игнатьев писал отцу: «Загородный и городской дом посольства приходят в разрушение. Для приведения в надлежащий вид требуются несметные суммы. Бутенев все запустил»[257]. В загородном доме в Буюкдере развалилась терраса, во время морской бури разбило набережную и т. д. Кроме того, помещения стали тесны, так как после Крымской войны увеличился штат сотрудников, и в посольском доме необходимо было возвести второй этаж.
Несмотря на присущую ему склонность к экономии, Горчаков вынужден был выделить крупную сумму на перестройку и ремонт зданий – 117 тыс. руб. на посольский дом и 50 тыс. на дом в Буюкдере. Деньги выделялись определенными суммами в течение нескольких лет (примерно по 25–30 тыс. руб. в год). Игнатьев прикупил в Пере соседний с посольством участок, расширил здание и надстроил второй этаж. Капитально был отремонтирован и дом в Буюкдере, где был разбит красивый сад. Оба здания приняли достойный вид и выделялись среди других посольских особняков. Как писал в 80-х гг. очевидец, посольские особняки в Пере являлись настоящими дворцами. «Самый обширный принадлежал русскому посольству. Здание господствовало над Константинополем и видно было далеко с моря. Поставленный на нем русский двуглавый орел широко простирает крылья над городом»[258].
Теперь Игнатьев получил возможность устраивать в миссии, а затем в посольстве большие приемы. Каждый четверг были вечера, нередко с танцами, а по праздникам и в дни императорских тезоименитств – большие балы и обеды, на которые собиралось до 150–200 чел. – весь дипломатический корпус, турецкая элита и верхушка христианских общин. Устраивались в посольстве и любительские спектакли. В одном из таких спектаклей в феврале 1872 г. участвовали А. М. Кумани, М. А. Хитрово, мадам Ону, жена германского поверенного в делах мадам Радовиц (русская по происхождению), английский поверенный в делах Г. Румбольд и его жена, секретари английского и австрийского посольств. Присутствовало 320–340 зрителей, в том числе все турецкие министры. «Весьма удачно, – писал Игнатьев родителям, – что в русском посольстве вывели на сцену иностранцев и даже английского поверенного в делах»[259]. После спектакля состоялись танцы и ужин.
В посольстве была даже специальная кухня для приемов и обедов, за приготовлением блюд Игнатьев следил лично. Не будучи светским человеком и завсегдатаем балов в Петербурге (Игнатьев вспоминал, что танцевал в последний раз, еще когда был поручиком), он придавал огромное значение именно светской жизни посольства, отлично сознавая, что это служит делу укрепления престижа русских дипломатов и России. Не располагая для приемов и балов казенными деньгами, Игнатьев тратил на них свои. 25 января 1866 г. он писал родителям: «В четверг был большой бал с танцами… Многие русские подданные, уходя с бала, выражали мне признательность за то, что я товар лицом показал и утер нос французам и туркам… Персидский посланник спросил, знают ли в Петербурге, что я в такое короткое время изменил совершенно положение русской миссии в Константинополе? “Вы настолько возвысили ее значение, что ряд побед над турками и присутствие войска не могли бы сего достигнуть”». «В положении русского посольства, – писал Игнатьев далее, – подобные похождения, блестящая обстановка необходимы для пользы дела. Я предоставлен сам себе и никакой поддержки из Петербурга не имею. Конечно, практичнее было бы откладывать деньги на имя жены и детей, но, будучи русским, не могу лицом в грязь ударить»[260].
Но такие развлечения служили не только укреплению престижа. Часто во время вечеров и балов велись важные переговоры. Вот что писал Игнатьев родителям 21 декабря 1865 г.: «В последний четверг танцевали до 3-х часов утра. Я под шумок танцев собрал представителей гарантирующих держав (английского и французского послов, прусского, австрийского, итальянского) и устроил неожиданным для них образом конференцию. Мы допекли Мустье, а потом я обратился в молодого человека и танцевал котильон. Перед тем мы (то есть французский посол и я) ожесточенно спорили три часа сряду и разошлись приятелями, улыбаясь друг другу. Вечера наши тем удачны, что не только все миссии в полном составе, но вообще все нужные люди под рукою, можно переговорить, с кем хочешь. Русское посольство