[274]. Исходя из этого, можно предположить, что Игнатьев располагал достаточным количеством компромата, с помощью которого воздействовал на многих турецких чиновников.
Будучи в хороших отношениях с султаном, как и с его сыном принцем Иззетдином, Игнатьев оказывал им немало услуг. Так, султан был большим поклонником живописи И. К. Айвазовского. Через посредство Игнатьева он заказывал картины художнику. В октябре 1874 г. Айвазовский посетил Константинополь, и посол представил его султану. Несколько картин Айвазовский написал и для Игнатьева (виды Константинополя и Буюкдере, вид посольского дома и другие)[275]. «Меня здесь все почитают и уважают, – писал Игнатьев родителям. – Султан и принц оказали нам особый почет на балу у английского посла»[276].
Игнатьев был близок с рядом министров Порты, которые считали Россию «наименьшим злом» и боялись европейской экспансии. Таковыми были великий везирь Махмуд-паша, министры иностранных дел Фуад-паша, а затем Савфет-паша. В своих записках посол дал блестящую характеристику Фуаду, называя его человеком европейским по духу, находчивым и разносторонним. Игнатьев считал Фуада самым выдающимся министром Порты. К России Фуад относился неплохо, но его ранняя смерть (в 1869 г.) помешала дальнейшему русско-турецкому сближению[277].
Пользуясь своим влиянием на султана и опираясь на прорусские круги в правительственных сферах, Игнатьев иногда успешно нейтрализовал действия врагов России. Так, в 1872 г. ему удалось способствовать смещению враждебно настроенного к России великого везиря Мидхад-паши и назначению на этот пост лояльного Мехмед-Рушди-паши.
Политическая борьба в турецкой правящей верхушке была, по сути дела, борьбой европейских держав за влияние в Турции. Великий везирь Мидхад-паша, лидер младотурок, имел поддержку англичан и австрийцев. Его заветной мечтой было удаление Игнатьева из Константинополя. В конце концов в 1876 г. он вернул себе старый пост, и Игнатьев вынужден был уехать из Турции. Но об этом еще впереди.
Взаимоотношения Игнатьева со своими коллегами – европейскими послами и посланниками также были весьма сложными. В них отражались все противоречия держав и их отношение к России. Игнатьев был прав, говоря, что «Константинополь есть зерцало, отражающее Запад во взглядах на Восточный вопрос, и отношение к нам здесь – пробный камень отношения Запада к России. В Париже же и Лондоне одни фразы и пустословие»[278].
И хотя Игнатьев был в хороших личных отношениях со многими посланниками и послами, в политических вопросах он нередко сталкивался с их сопротивлением. 2 марта 1865 г. он писал родителям: «Беда та, что как только затронется интерес русский или православный, так все заодно против нас становятся. Мы воображали, что в Константинополе можно быть в союзе с тем или другим государством Европы. Одна мысль всеми руководит и всех соединяет – вредить России. Хотя один в поле не воин, но я стою крепко, буду стоять. В успехе волен один Бог»[279].
Игнатьев старался использовать противоречия держав, но эффект от этого был незначителен. Он проявлялся главным образом в частных вопросах. Первое время Игнатьеву приходилось бороться с французским и английским влиянием в Турции. После разгрома Франции в 1870 г. ее место заняла Германия, тесно связанная с Австро-Венгрией. Представители этих держав также руководствовались в первую очередь своими интересами и стремились вытеснить Россию с завоеванных позиций. Игнатьев прекрасно понимал, что рассчитывать на эффективную поддержку и совместные действия с послами европейских держав он не может. Отсюда его стремление действовать в пользу России путем прямых договоренностей с Турцией, что не одобрялось Горчаковым.
Единственным верным союзником Игнатьева было христианское православное население Османской империи. В его защиту была направлена деятельность российского посла: «Союз славян с нами – вся наша европейская будущность. Иначе мы задавлены и разорены будем», – считал Игнатьев[280].
По приезде в Константинополь посланник сразу установил тесные связи с дипломатическими агентами при Порте от Сербии и Румынии, а также с греческим посланником. Важно было продемонстрировать как туркам, так и иностранным послам единство православных стран. В дни церковных праздников представители православных стран вместе посещали церковные службы. 5 апреля 1865 г. Игнатьев писал родителям, что присутствовал в патриархии на службе в сопровождении большой свиты, греческой миссии и сербского поверенного в делах. «Я устроил эту православную демонстрацию, привлекшую в патриархию массы народа и приведшую греков и болгар в восторг. Во время крестного хода народ толпился вокруг меня и сбил нас с ног. Я шел по правую сторону патриарха, а греческий посол по левую… Греки принимают это за манифестацию в их пользу»[281]. Прибегая к подобным зрелищам, Игнатьев не столько стремился усилить свою личную популярность, сколько показать православному населению, что у него появился мощный заступник, авторитет которого признают и церковь, и другие православные страны. Эта же цель преследовалась при пышных выездах в Порту, когда он выезжал при всем параде в коляске, запряженной четверкой, и с конвоем, а свита в полной форме следовала за ним в 12 экипажах. Эти выезды привлекали массу народа, внушая уважение к сильной державе. Вспомним, что подобными методами Игнатьев пользовался еще в Бухаре и Китае. Психологию азиатского населения он изучил неплохо и почти всегда добивался нужного эффекта. Ординарец Игнатьева болгарин Христо Карагьёзов всегда был одет в роскошный восточный костюм. Посольский дворец охраняли огромного роста черногорцы с целым арсеналом оружия за поясом. Все это производило известное впечатление на публику, и вскоре Игнатьева иначе не называли, как «москов-паша».
Но внешние атрибуты были только частью дела. Огромную популярность Игнатьев снискал у населения своим внимательным и справедливым отношением к тяжбам и конфликтам, которые ему приходилось разбирать, благотворительностью, а также рядом смелых поступков. Так, например, он спас 17-летнюю черкесскую девушку, проданную в гарем султана укравшим ее мусульманином, которой удалось бежать и укрыться в российском посольстве. Игнатьев не только вырвал девушку из рук евнухов, но и добился освобождения из тюрьмы нескольких христиан, способствовавших ее побегу[282].
Множество славянских деятелей, побывавших в Константинополе, получили от посольства денежную помощь. В делах посольства сохранились расписки о получении денежных сумм таких известных представителей славянского освободительного движения и культуры, как С. Перович, Л. Вукалович, Т. Бурмов, Д. Стратимирович, С. Скендерова, П. Узелац и другие. Только в 1868 г. частным лицам, школам и монастырям посольство раздало свыше 87 тыс. руб.[283] Некоторым лидерам освободительного движения в славянских землях, арестованным турками, Игнатьев помог бежать из тюрьмы или выхлопотал им освобождение. Так, с его помощью бежал из турецкой тюрьмы в 1872 г. герцеговинский воевода Стоян Ковачевич, за что Игнатьева благодарил черногорский князь Николай[284]. Игнатьев также помог бежать из ссылки боснийскому архимандриту Васо Пелагичу. Посол сообщал А. С. Ионину в письме от 26 марта 1871 г.: «Мне удалось вырвать Пелагича из турецких когтей, несмотря на то, что его сослали вглубь Азии. Вы знаете, что когда я возьмусь за дело, то не отстану: и людей, и средств найду. Хочу отучить турок ссылать православных деятелей славянства. Пелагича вывезли ко мне. Здесь пожил он несколько дней и теперь в Одессе и в Белграде»[285]. Удалось Игнатьеву вернуть из африканской ссылки герцеговинского архимандрита С. Перовича с его братом и помощником[286]. Эти деятели, арестованные турками в период подъема национально-освободительного движения конца 60-х гг., приняли затем активное участие в восстании в Боснии и Герцеговине в 1875–1878 гг.
Нечего и говорить о том, что имя Игнатьева среди славян произносилось со священным благоговением. Герцеговинский архимандрит Н. Дучич после встречи с Игнатьевым писал 23 декабря 1867 г. священнику русской посольской церкви в Вене М. Ф. Раевскому: «Ах, какой это славный патриот, отличный славянин, прекрасный дипломат и энергичный деятель. Я очень доволен, что имел счастье познакомиться со столь отличной славянской особой. Какое счастье, что у славянства есть такие люди»[287].
Оказывал помощь Игнатьев и мусульманскому населению. Так, во время страшного пожара в Пере в мае 1870 г., когда погибло несколько тысяч человек, сгорело 4 тыс. домов, 35 тыс. чел. остались на улице, Игнатьев раздавал пострадавшим пособия, а многих приютил у себя дома, в том числе и местную школу с учителями[288]. По просьбе Игнатьева Александр II выделил пострадавшим от пожара 7 тыс. руб. из своих личных средств.
Крупной благотворительной акцией Игнатьева было создание в Константинополе русского госпиталя. В турецкой столице уже были госпитали ряда европейских стран. Игнатьев считал, что и Россия не должна отставать в этом деле, тем более что в городе было много русских подданных, здесь останавливались паломники в Святые места, матросы с проходящих кораблей. Публика в основном была неимущая, в иностранные госпитали русских практически не принимали. Игнатьев обратился в МИД с представлением об учреждении госпиталя на благотворительные средства в июне 1869 г. Предполагалось объявить подписку в России и назначить сбор с приходящих в турецкую столицу русских кораблей. По расчетам Игнатьева, на сооружение госпиталя потребовалось бы 35–40 тыс. руб. и 10 тыс. руб. на ежегодное содержание