Утешением для Игнатьева служила семья, где его любили и понимали. По приезде в Константинополь Игнатьев и его жена перенесли большое горе – в январе 1865 г. умер от простуды их первый сын Павел. Екатерина Леонидовна была мужественной женщиной, ей приходилось, будучи беременной, утешать своего потрясенного смертью сына супруга. Вскоре родился второй сын, названный по деду со стороны матери Леонидом. Затем появились на свет дочери – Мария (1866 г.), Екатерина (1868 г.), сыновья Павел (1870 г.), Николай (1872 г.), Алексей (1874 г.). Все свободное время Игнатьев проводил в кругу семьи. Он обожал свою красавицу-жену, которая главенствовала среди дам всего дипломатического корпуса. На приемах в посольстве она блистала в роскошном ожерелье из бирюзовых звездочек, украшенных бриллиантами, – подарок султана, и немногим иностранным дипломатам удавалось избежать ее чар[323]. Как вспоминал К. А. Губастов, Екатерина Леонидовна и ее мать Анна Матвеевна, жившая постоянно в семье Игнатьевых, «были настоящие grandes dames по рождению, по воспитанию, по богатству и по любезному обхождению со всеми»[324]. Примерно такую же характеристику дал Е. Л. Игнатьевой Б. Дизраэли, познакомившийся с ней в Лондоне в 1877 г.: «Роскошная леди… Весьма спокойна, собранна и, следовательно, в свое время непременно должна была пройти хорошую школу светского поведения»[325].
Екатерина Леонидовна была прекрасной наездницей и летом часто каталась верхом на арабских скакунах, присланных Игнатьевым в подарок отцом. «Все мы, – писал Губастов, – были втайне ее поклонниками… Когда через 40 лет послом в Константинополе стал Н. В. Чарыков и появился там со своей супругой Верой Ивановной, полурусской чиновницей и полугреческой мещанкой, то нам, помнящим эпоху Игнатьева, этот контраст показался столь же уродливым, как французским легитимистам переход от Людовика XIV к вульгарным Лубе и Фолкару».
Екатерина Леонидовна разделяла взгляды Игнатьева и была солидарна с ним во всем. Она помогала ему и в работе, переписывая своим тонким изящным почерком многие донесения супруга Горчакову, вела большую благотворительную деятельность. Прошения о денежной и другой помощи, поступающие в посольство от женщин, как правило, подавались на ее имя.
Внешне Екатерина Леонидовна выглядела строгой и сдержанной и составляла как бы контраст своему эмоциональному и увлекающемуся супругу. Но это был только результат воспитания – правнучке Кутузова подобало держать себя строго и скромно. Дома была спартанская обстановка. Подобно отцу, Игнатьев не терпел ни вина, ни карт, ни табака. Дети воспитывались в строгости: закон Божий, суровая пища, холодные ванны, катание верхом, фехтование, зимой и летом продолжительные прогулки. По приезде в Россию мальчики были отданы в Пажеский корпус, а затем поступали на военную службу.
Как правило, в первые годы пребывания в Константинополе Игнатьевы уезжали на отдых за границу или в Ливадию (обычно в августе). Затем Игнатьев продал не дававшие дохода имения жены в Могилевской губернии и купил несколько смежных имений в Киевской губернии. В самом крупном и красивом из них – Круподерницах (ныне Круподеринцы), купленных в 1872 г., он построил просторный, но весьма скромный по внешнему виду дом, где семья жила практически каждое лето начиная с 1873 г.
Помещиком Игнатьев оказался неважным. Не имея возможности регулярно следить за хозяйством, он все отдал на откуп управляющим, которые обкрадывали его, и доход от имений, сдаваемых в аренду, был невелик. Игнатьев часто мечтал о том времени, когда он, выйдя в отставку, поселится в Круподерницах и займется сельским хозяйством, отрешившись от сложных международных проблем. Однако прежде, чем это случилось, ему пришлось еще много пережить печальных и радостных событий, испытать превратности судьбы и сыграть неординарную роль во внешней и внутренней политике России.
Глава 7Н. П. Игнатьев и проблемы православной церкви в Османской империи
Одним из сложнейших вопросов, который приходилось решать Игнатьеву в Константинополе, был греко-болгарский церковный вопрос. Суть его заключалась в том, что болгарская национальная церковь, входившая в состав Константинопольской греческой патриархии, стремилась отделиться от нее и стать автокефальной, как это сделали ранее сербская, румынская и элладская церкви. Движение за независимость болгарской церкви началось в болгарских землях в 20–30-е гг. XIX в. в период национального возрождения. Болгарское население выступало против огромных поборов, практикуемых греческой патриархией и ее епископами на местах, требовало назначения митрополитов и епископов из болгар (подавляющее их большинство было греками, не знавшими даже болгарского языка), ведения богослужения на болгарском языке, сохранения традиций, которые греки епископы старались искоренить, уничтожая древние болгарские рукописи, книги, изображения святых.
Церковное движение имело ярко выраженную политическую окраску. Борьба за независимость церкви по сути была борьбой за национальное выживание. Болгарский народ не признавался османскими властями самостоятельной национальностью, а создание отдельной церкви явилось бы таким признанием и шагом к получению определенных политических прав. Кроме того, движение было направлено против денационализации болгарского населения, активно проводившейся церковниками-греками в областях со смешанным болгаро-греческим населением – Македонии и Фракии. Позиция греческого церковного руководства основывалась на великогреческой идее (мегали идеа) о включении всех земель к югу от Балкан в состав Великой Греции. В этих областях церковь запрещала даже обучение на славянском языке. Болгары не желали быть ни греческими, ни османскими подданными.
В своих обращениях к России болгарское население просило о поддержке в решении церковного вопроса, и российская дипломатическая миссия в Константинополе занималась этой проблемой. Позиция России в греко-болгарском церковном вопросе достаточно хорошо изучена, в основном болгарскими историками. Занимались ею и отечественные исследователи[326]. Специальные работы посвящены роли Игнатьева в решении церковного спора[327]. Капитальная работа болгарского патриарха Кирила «Граф Игнатиев и българският църковен въпрос», первый том которой издан в Софии в 1958 г. (второй том не издан), помимо исследования включает публикацию множества документов, из которых 50 принадлежат Игнатьеву: это его донесения в российский МИД с января 1865 г. по январь 1873 г. Публикуются документы, исходящие также от болгарских и греческих владык и от турецких властей. Монография болгарской исследовательницы З. Марковой хронологически продолжает тему, но деятельность Игнатьева в ней специально не изучается. Много внимания уделяет международному аспекту проблемы, раскрывая позицию европейских держав в церковном споре, советский историк К. С. Лилуашвили, в его монографии также отражена деятельность Игнатьева. Однако все указанные работы, говоря об Игнатьеве, освещают его позицию вне его общих взглядов на национально-освободительную борьбу балканских народов и ограничиваются только периодом его пребывания в Константинополе, в то время как Игнатьев занимался церковной проблемой, работая еще в Азиатском департаменте.
Движение за самостоятельность болгарской церкви значительно усилилось после Крымской войны. Поражение России ослабило надежды болгар на ее помощь, население массами начало переходить в унию под влиянием французской и австрийской католической пропаганды. Это встревожило Россию, которая опасалась, что ее опора на Балканах – православная церковь – потеряет свое влияние. Консулам дано было распоряжение препятствовать переходу болгар в унию и обещать поддержку в церковной борьбе. Еще в 1856 г. Азиатский департамент в депеше посланнику в Константинополе А. П. Бутеневу указывал, что богослужение в болгарских церквах должно происходить на болгарском языке, а епископы – избираться из болгар, и предписывал убедить в этом константинопольского патриарха[328]. Небезынтересно письмо МИД митрополиту московскому и коломенскому Филарету (Дроздову) от 25 января 1861 г., где говорится о позиции Александра II в церковном вопросе: государь, опасаясь перехода болгар в унию, предпочитает «самостоятельную православную церковь болгарскую переходу болгар во власть Рима» и считает, что Русская православная церковь должна побудить патриарха уступить желаниям болгар признать болгарскую церковь «самостоятельным членом православной семьи»[329]. Однако Константинопольская патриархия выступала против отделения болгарской церкви. Она могла потерять многочисленную паству и огромные доходы, получаемые в болгарских пашалыках. Патриархия опасалась также, что предоставление самостоятельности болгарской церкви повлечет за собой аналогичное требование населения Боснии и Герцеговины.
Еще в начале своего директорства в Азиатском департаменте Игнатьев составил обширную записку по церковному вопросу (1861 г.), где указывал на просчеты российской политики. Он считал, что Россия упустила момент, когда можно было выступить посредником в греко-болгарской церковной борьбе и урегулировать ситуацию. Теперь же и в болгарской, и в греческой общинах в Константинополе первую роль играли радикальные элементы, позиции которых примирить было невозможно. К тому же в дело вмешалась Порта, «под рукой поддерживающая распрю». Игнатьев указывал, что обострение церковной борьбы, распространение унии, вмешательство Порты грозили России самыми неприятными последствиями. Принять чью-то одну сторону Россия не могла: православная церковь, возглавляемая греческой Константинопольской патриархией, являлась опорой русской политики в Османской империи, и ее разделение ослабило бы позиции Петербурга. С другой стороны, болгарский народ, деятельно помогавший русской армии во время Крымской войны, заслуживал поддержки в своих требованиях.