[341]. После долгих уговоров патриарх Григорий согласился на этот проект, однако ограничил границы экзархата только 12-ю епархиями в Северной Болгарии (Тырновский пашалык). Предложение Игнатьева включить в экзархат Филиппопольскую епархию Григорий отверг. В Южной Болгарии находились богатые приморские города с греческим торговым населением – Варна, Месемврия, Созополь, Кюстенджи и другие, которые приносили патриархии значительные доходы. Проект Игнатьева не понравился и Порте, которая видела в создании экзархата признание болгар самостоятельной национальностью. Игнатьев писал в своем донесении в МИД: «Порта страшится имени Болгарии. Она не хотела бы давать политических границ этой провинции. Турецкие министры боятся, чтобы вопрос церковно-административный не послужил орудием к образованию политического общества, с которым ей впоследствии пришлось иметь бы дело»[342]. Порта готовилась провести реформы, главной идеей которых являлось бы объединение всех национальностей империи (доктрина османизма) и ограничение самоуправления этнорелигиозных общин. В первую очередь эти реформы были направлены против христианского населения Болгарии. Создание Болгарского экзархата противоречило идее реформ. С другой стороны, усиление национально-освободительного движения в Болгарии в 1866–1868 гг., опасность присоединения болгар к силам Балканского союза (Греция, Сербия, Черногория, Румыния) заставляли турок в какой-то мере считаться с болгарскими требованиями.
Критское восстание, начавшееся в 1866 г., и его поддержка Грецией поставили в 1868 г. Грецию и Турцию на грань войны. Позиция Порты в греко-болгарском споре начала принимать ярко выраженный антигреческий характер. Это обстоятельство использовал Игнатьев, который в своих беседах с Али-пашой беспрестанно пугал великого везиря возможностью восстания в Болгарии в случае отказа Порты учесть требования болгар в церковном вопросе. Надо отметить, что позиция Игнатьева также изменилась в сторону большей поддержки болгарских условий. Он теперь делал акцент не столько на защите единства православной церкви на Востоке, сколько на необходимости создания самостоятельной болгарской церкви, но при условии верховенства Константинопольской патриархии. Об этом свидетельствовал и его проект создания Болгарского экзархата. Определенную роль сыграло здесь усиление неприязни Греции к России, которая, по мнению Афин, не оказала достаточной поддержки Критскому восстанию.
Таким образом, и сложившаяся ситуация, и настояния Игнатьева заставили Порту принять-таки идею создания экзархата. Главная трудность состояла теперь в определении границ экзархата. Болгарская сторона требовала, как уже указывалось, включения в экзархат не только чисто болгарских, но и смешанных епархий. Под давлением Игнатьева патриарх Григорий мало-помалу шел на уступки, соглашался включить в экзархат отдельные округа смешанных епархий, однако крупные города оставлял в своем подчинении, что не устраивало болгар. Не дожидаясь конца согласительного процесса, который вел Игнатьев, болгарские радикалы обратились непосредственно к Порте, предварительно продемонстрировав свою лояльность ей подачей адреса в поддержку действий Турции на Крите. Христианские балканские народы были на стороне критян и осуждали действия Порты, жестоко подавлявшей восстание. Большинство болгарского населения также не разделяло позиции радикалов, действующих по принципу «цель оправдывает средства». Как писал Игнатьеву Геров, адрес Чомакова не был одобрен в Филиппополе, «все осуждают константинопольских представителей» и сочувствуют повстанцам[343].
По настоянию Игнатьева 30 марта 1868 г. Порта объявила о своем согласии на создание Болгарского экзархата. Однако при этом сохранялась духовная власть патриархии над болгарской церковью, а пребывание болгарского экзарха и Синода определялось в Константинополе. Патриарх отверг это решение, заявив, что светская власть не может вмешиваться в церковные дела. Не очень устраивало оно и Игнатьева, считавшего, что параллельное существование двух церквей в одном городе и в провинциях обострит их соперничество[344]. Но умеренные болгарские круги были довольны. Геров писал Игнатьеву, что болгарское население видит в решении Порты признак ее расположения к болгарскому народу. В ответ посол четко указал вице-консулу на истинные причины решения Порты: оно состоялось благодаря беспрестанным настояниям российского посольства, опасениям Порты, что при непосредственных греко-болгарских переговорах вопрос может решиться без ее участия, наконец, боязни восстания в Болгарии. «Нет сомнения, – писал Игнатьев, – что лучшим способом решения вопроса было бы искреннее примирение греков и болгар. К несчастью, несмотря на содействие миссии, оно не состоялось из-за нежелания обеих сторон сделать взаимные уступки»[345]. Игнатьев предсказывал, что дело кончится отделением болгар от константинопольской церкви. Время показало его правоту. Но пока что он направлял все свои усилия на мирное решение спора.
Видя безуспешность попыток компромисса и решимость болгар настоять на своих требованиях, патриарх решил созвать православный собор (собрание глав православных церквей). В декабре 1868 г. Игнатьев предложил Горчакову выяснить отношение к этому российского Синода. Оно было негативным. Синод не считал греко-болгарский спор вопросом вселенского характера. Свой «вклад» в конфликт попыталась внести и Сербия. Поскольку в смешанных епархиях проживало и сербское население, Белград поддержал патриарха, обещал ему денежное пособие и просил назначить сербских владык в Скопскую и Орхидскую епархии. Игнатьеву пришлось объясняться с сербским премьер-министром Й. Ристичем и убеждать его повременить со своими планами до решения церковного спора. После долгих бесед Ристич согласился.
Несмотря на то что Игнатьев столько времени уделял греко-болгарскому спору, обе стороны упрекали его в том, что он недостаточно им помогает. Патриарх Григорий писал в Святейший синод, что Игнатьев держит сторону болгар, последние же полагали, что он действует в их пользу нерешительно. Так, известный болгарский публицист, проживавший в Одессе, Н. Х. Палаузов направил даже письмо Александру II в Ливадию с критикой действий посла, но царь поддержал Игнатьева, заявив, что обе стороны должны уступить и прийти к компромиссу[346].
Тем временем Порта созвала новую комиссию для определения границ Болгарского экзархата, в работе которой Игнатьев принимал неофициальное участие. Проект комиссии включал в состав экзархата ряд смешанных епархий. Отказ греков принять этот проект положил конец терпению Игнатьева. Он посоветовал болгарам добиться специального указа султана (фермана), который бы утвердил этот проект, и вести дальнейшие переговоры на его основе.
Хотя в принципе Игнатьев был против вмешательства светской власти в церковные дела, но в данном случае счел это необходимым. Во-первых, ферман узаконивал создание Болгарского экзархата и самоуправления на довольно большой территории, населенной болгарами. Во-вторых, с изданием фермана прекращалось дальнейшее вмешательство Порты, которое ослабляло патриархию и усиливало церковную вражду. В-третьих, ставился предел развитию католической и униатской пропаганды. В-четвертых, Игнатьев считал, что ферман будет приемлем и для патриарха.
Ферман был издан 28 февраля 1870 г. Согласно ему создавались Болгарский экзархат и Синод. В экзархат входило 30 болгарских епархий. В остальных 15 смешанных епархиях (11 в Болгарии и по 2 во Фракии и Македонии) предполагалось проведение плебесцита: при согласии 2/3 жителей они могли присоединиться к экзархату. Игнатьев ликовал. В донесении в МИД от 3 (15) марта 1870 г. он оценивал издание фермана как плод пятилетних усилий посольства и своих лично по преодолению противодействия патриархии, Порты, иностранных послов, выступавших против создания нового славянского центра в Османской империи. «Создана новая национальность, лишенная до этого всех гражданских и политических прав», – писал он[347]. В письме к родителям от 10 марта 1870 г. Игнатьев сообщал: «Наконец-то мне удалось довести это трудное и необходимое для нас дело до конца. Установлена славянская иерархия, дан родному народу центр, в котором болгары и их древняя столица Тырново после многих веков…[348] Не мог я уйти из Константинополя, не решив этого вопроса. Патриарх посердится, и помирятся, а жизнь народная пойдет вперед, и ее теперь уже не остановят ни турки, ни католики, ни протестанты, унии теперь я не боюсь»[349].
Работавший тогда в российском посольстве В. А. Теплов свидетельствовал, что Игнатьев был убежден в огромной пользе фермана: «В нашем посольстве радовались, что турецкое правительство озаботилось прекращением раздора авторитетом светской власти, приняв на себя все бремя неблагодарного труда и избавив нас от нареканий и усиления подозрительности западных держав, неминуемых в том случае, если бы такое решение состоялось нашими стараниями»[350]. Но российские дипломаты не смотрели на ферман как на окончательное решение вопроса. Вмешательство Порты могло подорвать влияние России, поэтому считали важным, чтобы создание Болгарского экзархата было утверждено Константинопольской патриархией.
Радикальные болгары полагали ферман недостаточным, но население провинций было довольно. Известный болгарский писатель и общественный деятель Л. Каравелов указывал, что сделан первый шаг к освобождению Болгарии. В Болгарии праздновали и служили молебны. В России также с удовлетворением встретили восстановление самостоятельности болгарской церкви. В Греции же, наоборот, позиция России и действия Игнатьева подверглись ожесточенной критике. В греческих газетах появились злобные выпады против болгар и славян в целом.