Болгары высоко оценивали деятельность Игнатьева. Болгарская газета «Македония» писала: «Русская дипломатия в Константинополе превзошла саму себя ловкостью и политическим искусством… Мы признаемся чистосердечно, что немало удивлялись гениальному и вполне оригинальному такту, с которым генерал Игнатьев управлял кораблем своей политики в минуты грозной бури»[351].
Но борьба не кончилась. Предстояли еще длительные переговоры об урегулировании отношений между экзархатом и патриархией. Игнатьев полагал, что положение болгарской церкви не будет укреплено, если она не примирится с патриархией. Однако его действия в этом направлении не имели успеха ни у греков, ни у болгар.
Патриарх Григорий решил прибегнуть к крайнему средству – созвать собор, о чем он уже давно говорил. Были разосланы приглашения на собор, в том числе и Святейшему синоду, который вновь отказался в нем участвовать под предлогом того, что «вопрос греко-болгарский не касается основания нашей святой веры и не угрожает опасностью ни одному из ее догматов: болгары и не помышляют о какой-либо перемене в вере и ее истинах». Синод ссылался на то, что когда принимали решение о самостоятельности русской или элладской церкви, в этом не видели разрушения церковных канонов[352]. Вместе со Святейшим синодом отказались участвовать в соборе сербский и румынский церковные руководители. Хотя отказ Синода означал фактическую поддержку болгарской церкви, Игнатьев был огорчен. Признавая огромную роль фермана для болгарского освобождения, посол тем не менее полагал, что нельзя портить отношения с патриархией, которая к тому же, отвергнув ферман, проявила свою самостоятельность и независимость от Порты. Игнатьев был убежден, что решение церковного вопроса светской властью не является каноническим, и все еще добивался церковного компромисса. Посол просил товарища министра иностранных дел В. И. Вестмана добиться смягчения позиции Синода, который мог бы хотя бы направить наблюдателей на собор, но Синод вновь ответил отказом[353]. Подобная позиция Синода сковывала инициативы и действия русской дипломатии, боровшейся за признание Константинопольской патриархией болгарской церкви.
В конце мая 1871 г. по настоянию Игнатьева был смещен и патриарх Григорий. В надежде на то что новый патриарх будет сговорчивее, российское посольство рекомендовало на этот пост престарелого Антима VI, который неплохо относился ранее к болгарским владыкам. Новый патриарх соглашался включить в состав экзархата 12 епархий в Румелии, Фракии и Македонии, но не желал передавать города Филиппополь, Варну, Охрид и Битоли. Болгарские же радикалы требовали включения в экзархат 3/4 территории Фракии и Македонии, что вместе с болгарскими землями составляло 35 епархий. Их задачей было расширение территории будущей самостоятельной Болгарии. Чтобы усилить раздоры, турки специально подстрекали Чомакова и его соратников требовать дальнейших уступок от патриархии. Настояния радикалов вызвали протест Греции, считавшей их требования чрезмерными. В Константинополе начались манифестации греческого населения столицы против болгарских требований. 15 тыс. греков подписались под прошением к патриарху объявить болгарской церкви схизму (отлучение). Это еще больше раззадоривало болгар.
Донесения Игнатьева в МИД констатировали, что осенью 1871 г. переговоры приняли неблагоприятный характер. Даже умеренные болгары настаивали на включении в экзархат чуть ли не всей Македонии, что вызывало раздражение неболгарского населения на местах. Этим пользовались греческие агенты, проводившие антиболгарскую агитацию[354]. В конце концов радикальные болгарские круги решили прекратить переговоры и просили Порту реализовать ферман в одностороннем порядке, патриарха же решили спровоцировать. 6 января 1872 г. в Константинополе в болгарской церкви Св. Стефана тремя болгарскими владыками без разрешения патриарха была проведена рождественская служба. Патриарх тут же низложил и выслал владык, а болгарский Синод разогнал.
Отношение Игнатьева к этой акции выражено в его письме к Н. Герову от 18 января 1872 г. Осуждая рождественское богослужение, посол просил Герова «открыть глаза болгарскому народу и осудить зачинщиков, прервавших переговоры и спровоцировавших конфликт». Он считал, что радикалы руководствуются личными побуждениями, желанием получить власть и подстрекательством католиков – французов и поляков. Игнатьев призывал не доверять Порте, которая втайне раздувает распрю. Болгарская церковь, продолжал он, должна получить каноническое основание, «без которого она не будет пользоваться ни уважением, ни доверием народа»[355]. Однако Геров не был согласен с Игнатьевым. В ответном письме он говорил, что население Филиппополя настроено против греков и никакие увещевания на него не подействуют[356].
Посольство разослало подобные письма и к другим консулам, но результат был тот же. Игнатьев пытался действовать через российского посланника в Афинах П. А. Сабурова, надеясь, что греческое правительство склонит к согласию Константинопольскую патриархию. Посол стремился внушить Афинам, что раскол только ослабит влияние греков в смешанных епархиях и что надо консолидироваться с болгарами. Но Афины все более ориентировались на Запад и не вняли советам Игнатьева[357]. Таким образом, примиренческие усилия Игнатьева наталкивались на сопротивление как болгар, так и греков. Масла в огонь подливали европейские послы, в особенности австрийский посол Э. Лудольф, поддерживавший болгарских радикалов.
К тому времени был избран болгарский экзарх Антим. Это была кандидатура Игнатьева, который надеялся, что экзарха можно будет склонить к согласию. Но против Игнатьева уже были задействованы мощные силы. В борьбу вступил сам канцлер Австро-Венгрии Д. Андраши. Переписка Андраши с Лудольфом свидетельствует о том, что австрийским консулам в Болгарии была дана инструкция поддерживать болгарские требования, выступать за создание экзархата в возможно более широких границах, настаивать на пребывании экзарха в Константинополе. Андраши и Лудольф считали, что с созданием независимой болгарской церкви русское влияние в Болгарии кончится[358]. Представляет интерес письмо Андраши к Лудольфу от 14 марта 1872 г., где канцлер характеризует действия Игнатьева как ошибочные. Покровитель болгарского национально-освободительного движения, как Андраши называет российского посла, слишком взволнован, чтобы быть хозяином положения. Выступая за примирение с греками, он теряет болгар, в особенности если найдется держава, готовая оказать им моральную помощь (то есть Австро-Венгрия). Расчет Игнатьева на популярность России в Болгарии, продолжал Андраши, неверен, ибо раньше русское влияние опиралось на патриархию, теперь же ситуация изменилась[359]. Австро-Венгрия рассчитывала занять место России в Болгарии и усилить там католическую пропаганду. Однако Андраши не учитывал того, что влияние России зависело не только от церковного вопроса.
По сути дела, в своей борьбе за примирение церквей Игнатьев уже потерял всех своих союзников. Умеренные болгары и греки были на стороне радикальных кругов, Святейший синод встал на позицию невмешательства.
С выбором болгарского экзарха для Игнатьева стало главной целью добиться его признания патриархом. По совету посла Антим три раза направлял патриарху письма с просьбой его принять и всякий раз получал отказ. Тогда экзарх самовольно освободил от наказания болгарских владык, служивших рождественскую службу и низложенных патриархом, а 11 мая 1872 г. провозгласил независимость болгарской церкви от Константинопольской патриархии. Через два дня он был объявлен патриархом низвергнутым. Патриарх решил окончательно объявить схизму болгарской церкви, для чего созвать православный собор.
Игнатьев прилагал все силы против объявления схизмы. Российские консулы в Иерусалиме, Бейруте, Александрии уговаривали восточных патриархов проявить благоразумие. Посол обратился к известным русским церковным деятелям с просьбой воздействовать на константинопольского патриарха. Греческая королева Ольга Константиновна через своего духовника протоиерея Базарова пыталась повлиять на некоторых греческих владык. 4 июля 1872 г. Игнатьев писал Горчакову, что греко-болгарский вопрос для России стал вопросом политического значения, поэтому Петербург не может быть нейтральным (упрек в адрес Синода). Посол указывал, что хотя он и не одобряет антиканонических раскольнических действий болгарского духовенства, но не может согласиться с тем, чтобы 6 млн болгар были отлучены от православной церкви[360]. Глубоко религиозный человек, Игнатьев воспринимал схизму как величайшую трагедию духовного плана. Как политик он понимал, что раскол православной церкви в Османской империи ослабит позиции России. Но как поборник национально-освободительного движения болгар он видел в создании болгарской самостоятельной церкви определенный шаг к достижению освобождения Болгарии.
Усилия Игнатьева, направленные против объявления схизмы, были напрасны. Хотя ряд восточных патриархов обещали голосовать на соборе против схизмы, на деле на это решился только один иерусалимский патриарх Кирилл. 29 августа 1872 г. в Константинополе собрался собор, а 16 сентября он объявил схизму болгарской церкви. Это был удар для Игнатьева. Большую роль в принятии решения о схизме сыграли афинские владыки. В письме к Сабурову от 20 сентября 1872 г. Игнатьев излил свое негодование против действий элладского Синода. «Цель, которую преследуют греки в настоящее время схизмой и которая состоит в спасении эллинизма и преграде славянскому прогрессу, – писал Игнатьев, – далека от реализации. И другие национальные тенденции греков, и