великая идея так же безоружны против декларации собора, категорически осудившего принцип национальности… Мы в этом новом положении можем предоставить греков их участи и больше не компрометировать себя безосновательно в отношениях с Турцией на Востоке, защищая интересы единоверных эллинов. Было бы полезно заявить это королевским грекам в связи с их поведением в болгарском вопросе и особенно ввиду решения эллинского Синода»[361].
Иерусалимский патриарх Кирилл II за отказ подписать решение о схизме был низложен собственным Синодом, выступившим в поддержку Вселенского престола, а его имущество конфисковано. Зато российским правительством Кирилл был награжден орденом и пожизненной пенсией в 10 тыс. руб. в год. Он уехал в Константинополь, где и жил безбедно до самой смерти. В свою очередь, в отношении Константинопольской патриархии последовали санкции в России: имения ее монастырей в Бессарабии были секвестрированы. В Сирии русские консулы усилили помощь арабским владыкам, которые выступили против голосовавшего за схизму антиохийского патриарха и объявили его позицию личным мнением. Началась цепная реакция действий и противодействий. В ответ на бессарабский секвестр и поддержку арабских владык греческие монахи Пантелеймоновского монастыря на Афоне обвинили русских монахов этого же монастыря в панславизме и отказались признать избрание игуменом русского монаха Макария (Сушкина). Игнатьеву стоило много сил уладить этот конфликт и добиться утверждения Макария Константинопольской патриархией, в церковной юрисдикции которой находился Афон.
Таким образом, Игнатьеву, несмотря на неимоверные усилия, не удалось предотвратить схизму болгарской церкви. Он мог утешаться только сочувствием некоторых церковных деятелей и протестом славянских автокефальных церквей. Теперь его главной задачей стало снятие схизмы. Путь к этому он видел в изменении позиции Порты. Враждебно настроенный к России великий везирь Мидхад-паша использовал схизму для раздувания греко-болгарских противоречий. Он благосклонно отнесся к требованию константинопольского патриарха передать в ведение патриархии все болгарские церкви и монастыри или посадить греческих владык в болгарские епархии. Болгары поняли, что ферман не дает им твердых гарантий решения вопроса.
Игнатьев использовал все свои связи в Порте, чтобы заменить Мидхада новым великим везирем Мехмед Рушди-пашой, придерживавшимся более нейтральной позиции. В результате домогательства патриарха были отвергнуты, а болгарскую церковь перестали именовать схизматической[362]. Сыграло роль и усиление освободительного движения в Болгарии, в частности, подготовка восстания В. Левским. Игнатьев постоянно внушал Порте, что схизма толкает болгар на путь революционного движения. Он уговаривал прорусски настроенного министра иностранных дел Рашид-пашу не соглашаться на назначение греческих епископов в болгарские епархии и на другие требования патриархии. Он также склонял болгарского экзарха отказаться от претензий на Охрид, Скопье и Битоли, одним словом, возобновил примирительный процесс. В 1873 г. посол добился новой смены константинопольского патриарха, которым стал Иоаким, давший принципиальное согласие на восстановление мира в православной церкви.
Под давлением Игнатьева активизировался и российский МИД. В мае 1873 г. МИД обратился к обер-прокурору Синода с просьбой обосновать признание решения о схизме неканоническим. Было решено предложить болгарам начать вновь переговоры с патриархом[363]. Тогда же российским консулам была разослана записка МИД «Греко-болгарский церковный вопрос и его решение», в которой излагалась история церковной распри, сущность идеи филэтизма[364], признанной собором ересью, и утверждалось, что соборное решение о схизме незаконно, а болгар нельзя считать раскольниками. Перед консулами была поставлена задача примирения греков и болгар, «наших братьев по вере»[365].
Чтобы примирить константинопольского патриарха и болгарского экзарха, в российском посольстве на новый 1874 г. была организована встреча владык, а Игнатьев и весь состав посольства присутствовали на праздничной службе в патриаршей церкви. Это произвело сильное впечатление на константинопольских греков. Игнатьеву удалось также изолировать патриарха и экзарха от влияния крайних радикалов. Так, по его совету Порта назначила Чомакова турецким консулом в Керчь, а потом в Милан, удалив его из столицы. Сблизила болгар и греков борьба против унии, получившей распространение в Македонии и Фракии. Игнатьев убедил французского посла, сторонника унии, не вмешиваться в церковные дела, а Порта по его настоянию нанесла удар по униатам[366]. Все это облегчало переговорный процесс, и стороны мало-помалу двигались к примирению. В начале 1876 г. был выработан новый проект состава Болгарского экзархата (со столицей в Тырнове), но начавшийся восточный кризис прекратил переговоры. После Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. было создано Болгарское княжество, и вопрос о самостоятельности болгарской церкви потерял свою остроту. Схизма с нее была снята только в 1945 г. при активном содействии Патриарха всея Руси Алексия I.
В греко-болгарском церковном споре Игнатьев скорее был на стороне болгар, чем греков. Он до конца боролся за признание самостоятельности болгарской церкви Константинопольской патриархией, что сохранило бы, по его убеждению, влияние России на Востоке. Это была позиция государственного российского политика, стремившегося совместить национальные интересы болгарского народа и национально-государственные интересы России, что не удалось. Действия радикальных элементов – болгар и греков, политика Порты, проводимая по принципу «разделяй и властвуй», вмешательство европейских правительств (в лице их послов), стремившихся к ослаблению влияния России на Балканах и в Турции, – все способствовало неуспеху миссии Игнатьева. Стоило ему только приблизиться к цели, как его усилия разбивались о несогласие какой-либо из сторон. Порой он впадал в отчаяние. В одном из писем к родителям Игнатьев писал: «Неблагоприятный исход греко-болгарского вопроса наводит на меня тоску и отвращение к людям. Положение русского представителя, принужденного постоянно разводить масло в воде и ограждать православную церковь от недостойных держав и от невежественных, но разъяренных личностей, играющих самыми щекотливыми церковным и народным вопросами, как дети в бирюльки, самое тягостное… Ни днем ни ночью покоя нет, и все воду толчешь. Путного ничего не выходит, и толку не добьешься»[367].
Тем не менее нельзя отрицать, что именно действия Игнатьева в значительной степени содействовали созданию самостоятельной болгарской церкви. В целом борьба за национальную церковь знаменовала развитие национального самосознания, способствовала консолидации болгарской нации и приближала таким образом следующий этап освободительного движения – борьбу за политическое освобождение.
Греко-болгарский церковный вопрос не исчерпывал действий российского посольства в церковных делах. Русская православная церковь имела значительное имущество в Палестине. Туда отправлялись из России массы паломников, там строились русские православные храмы, больницы, приюты для паломников, школы. В 60–80-х гг. XIX в. хозяйственный аспект деятельности Русской православной церкви за рубежом находился в ведении МИД, при котором существовала межведомственная Палестинская комиссия.
Политика России в Святой земле носила гуманный характер и руководствовалась в основном соображениями престижа и задачами укрепления православной церкви и усиления ее влияния. Петербург должен был действовать осторожно, чтобы не осложнять отношения с другими христианскими державами и с местными османскими властями, а также с восточными патриархами. Чтобы держать ситуацию под контролем, Игнатьев добился в 1865 г. назначения на пост начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме настоятеля посольской церкви в Константинополе архимандрита Антонина (Капустина), которому он доверял. Посол был также в хороших отношениях и с консулом в Иерусалиме А. Н. Карцовым (потом он рекомендовал его на пост генерального консула в Белграде).
Современные исследователи Русской Палестины чрезвычайно высоко оценивают деятельность архимандрита Антонина, с 1860 г. работавшего в Константинополе, что являлось для него отличной дипломатической школой. Несмотря на то что он всего год работал при Игнатьеве, оба они находились затем много лет в дружеских отношениях и переписке. Став руководителем Русской духовной миссии в Иерусалиме, Антонин употребил все силы для утверждения русского влияния в Святой земле. «Создание Русской Палестины – целой инфраструктуры храмов, монастырей, паломнических приютов и земельных участков, связанных преданием с важнейшими новозаветными и ветхозаветными событиями, стало главным подвигом жизни Антонина»[368].
Игнатьев, будучи членом созданной в 1864 г. при Азиатском департаменте МИД Палестинской комиссии, оказывал Антонину большую помощь в деле создания Русской Палестины, в особенности в скупке земельных участков и финансировании арабских школ Антиохийского патриархата. Последнее имело большое значение в борьбе с Константинопольской патриархией, выступавшей против предоставления самостоятельности болгарской церкви.
С целью укрепить положение Русской духовной миссии Антонин начал приобретать в Палестине участки земли на благотворительные средства. Поскольку османское законодательство запрещало покупку земель иностранцам, участки покупались на подставных лиц – османских подданных, как правило, служивших в миссии. Затем они передавались «в счет долга» Антонину. Так, например, в 1868 г. был куплен участок в окрестностях Хеврона со знаменитым Мамврийским дубом (по преданию «дуб Авраама»). На купленной земле миссия хотела построить приют для паломников. Ферман Порты на строительство приюта был получен Игнатьевым с большим трудом только в 1870 г. Но так как Антонин продолжал покупать соседние участки, Порта приостановила строительство приюта. К 1908 г. земли вокруг дуба, принадлежавшие миссии, составили свыше 70,3 кв. км. На них были разбиты сады и виноградники и возведен храм во имя Святой Троицы