анских народов»[382].
Однако в России были сторонники более активной политики на Балканах, составляющие так называемую «народную партию». Они призывали к военной помощи христианам и не отрицали возможности участия России в военном конфликте. К этой «партии» принадлежали главным образом некоторые генералы, имевшие влияние в военном ведомстве, ряд консервативных деятелей, славянофилы и даже отдельные представители императорской фамилии. Поэтому политика России на Балканах носила двойственный характер. Заявляя о содействии мирному урегулированию конфликтов между османскими властями и христианами, Петербург в то же время негласным образом оказывал военную помощь балканским государствам.
Посылая Игнатьева в Константинополь, Горчаков рассчитывал, что тот будет придерживаться осторожного курса и действовать в рамках «европейского концерта». На прощание министр сказал посланнику: «Самое назначение ваше будет символом доброжелательства России и желания следовать консервативной, а не революционной политике на Востоке»[383]. Однако ожидания его не совсем оправдались. И дело было не только в том, что под влиянием славянофилов Игнатьев стал ярым сторонником славянского освобождения, что он видел путь к восстановлению могущества России в союзе со славянством, что объединение славян вокруг России он считал ее исторической миссией. Игнатьев не верил в «европейский концерт». Сталкиваясь близко с представителями европейских держав в турецкой столице, он зачастую даже в мелких вопросах встречал их противодействие. В «Записках» 1874 г. он писал: «Всякий раз, как нам приходилось отстаивать правое дело, если только в нем были прямо или косвенно замешаны интересы России на Востоке, мы всегда оставались одинокими перед лицом сплотившейся против нас Европы»[384]. Если удавалось достичь согласия с некоторыми послами, то другие выступали против. Все руководствовались своими интересами, которые редко совпадали. В славянском вопросе все державы – гаранты Парижского мира выступали против России, опасаясь ее усиления на Балканах, так как все они имели там собственные интересы.
Особенно наглядно это выявилось в критском вопросе. Восстание греческого населения о. Крит, начавшееся в августе 1866 г., но зревшее уже давно, было вызвано ростом налогов, административным и судебным произволом османских властей, религиозным гнетом. Восставшие выдвинули требование присоединения острова к Греции. Крит был объектом серьезного внимания Франции, учитывавшей его стратегическое положение, экономические возможности и политическое значение. Поэтому французы сначала поощряли восставших. Усилия российской дипломатии были направлены на сдерживание восстания и оказание коллективного давления на Порту, с тем чтобы она провела там реформы в интересах христиан.
Игнатьев полагал, что «освобождение критян являлось ближайшей целью, к которой нам следовало настойчиво стремиться, так как наше влияние на Востоке всецело зависело от наших успехов»[385]. Из Петербурга предписывали ему совместно с французским послом Л. Мустье и английским послом Г. Бульвером выступить против посылки Портой на Крит войск. Однако такой шаг был не в интересах Франции, опасавшейся, что инициатива Петербурга послужит усилению влияния России. Дело осложнялось тем, что греческий король Георг собирался жениться на русской великой княжне Ольге Константиновне, поэтому турки и европейские дипломаты считали Россию заинтересованной стороной. Демарш не состоялся.
По инициативе Игнатьева Крит тайно посетил консул в Янине А. С. Ионин, который, изучив обстановку, пришел к выводу, что восставшие могут продержаться только до весны 1867 г. и что восстание должно быть подкреплено выступлениями других балканских народов. На поддержку Европы Ионин не надеялся[386]. Игнатьев тоже не верил в то, что европейские державы будут поддерживать критян. Особенно возмущала его двуличная позиция Франции. Выдвинув «принцип национальности», то есть создание независимых национальных государств, в итальянском и польском вопросах, Франция отказывала в этом угнетенным народам Османской империи. Мустье прямо заявил Игнатьеву, что «принцип национальности» должен применяться избирательно и не все народы имеют право на независимость. Роль в истории, однородность, сила, единство – эти факторы отсутствуют у турецких христиан. Иное дело, считал Мустье, – Египет, военная монархия, смело идущая по пути прогресса, привлекающая капиталы и знания Запада. Игнатьев прекрасно понимал, что интересы Франции в Египте (где уже началось строительство Суэцкого канала) лежат в основе этого «двойного стандарта».
На Крите было создано повстанческое временное правительство, объявившее о присоединении острова к Греции. Тогда турки блокировали Крит с моря и отправили туда войска. Греция обратилась к державам с просьбой помочь Криту. На это отреагировала только Россия. Предложение России к европейским державам побудить Порту принять требования критян было отклонено.
Игнатьев, следуя полученным из Петербурга инструкциям, через российского консула на Крите Г. И. Дендрино пытался способствовать прекращению повстанческой борьбы и одновременно призывал Порту к умеренности и уступкам. Он предложил послать на остров международную комиссию для расследования причин восстания и выяснения возможности умиротворения Крита. В своих записках Игнатьев отмечал, что Порта неофициально дала понять о своем согласии на отправку комиссии[387]. Но против комиссии возражали европейские державы.
Героическая неравная борьба критян и жестокие репрессии турок на острове вызвали широкое движение сочувствия повстанцам в Европе и России. Из-за блокады острова население стало голодать. В частном письме к директору Азиатского департамента П. Н. Стремоухову от 8 (20) ноября 1866 г. Игнатьев высказывал свои чувства: «Женщины, дети, уж не говоря о сражающихся инсургентах, с голоду мрут, как мухи… Страшно подумать о несчастных жертвах несвоевременной вспышки! Сообщите, что находите возможным сделать для критян и их семейств? На месте Бутакова я давно зашел бы в какой-либо порт о. Крит под предлогом бурной погоды, потери якоря, заливки воды и т. п. и вывез бы на ближайший остров семейства… Дать же инструкцию посланнику в этом смысле невозможно. Сердце разрывается у меня. Французы хуже варваров, а англичане в прихвостни попали». Далее Игнатьев писал, что, если бы у него были бы значительные суммы, он бы «поднял всю Албанию (мусульманскую) и выручил бедных критян»[388]. С этим письмом был ознакомлен Александр II, который распорядился выделить из казны 50 тыс. руб. для закупки хлеба и послать пароходы с хлебом из Одессы на Крит[389]. Кроме того, в России была открыта подписка в пользу критян. В декабре 1866 г. командир русского корабля И. И. Бутаков сначала по распоряжению Игнатьева, а потом с санкции Петербурга начал вывозить с Крита в Грецию мирное население. Всего русскими судами было вывезено с острова 24 тыс. чел.[390]
Восстание на Крите вызвало волнения греческого населения в других провинциях Османской империи – Эпире и Фессалии. Консулы в Янине и Салониках Ионин и Лаговский сообщали, что в этих провинциях, а также в Албании действуют этеристы (сторонники присоединения провинций к Греции), под влиянием их агитации начались локальные восстания. Ионин писал Игнатьеву о том, что этеристы пытаются связаться с сербами для согласования планов совместного выступления против турок[391]. Еще ранее, в августе 1866 г., Ионин представил Игнатьеву обширную записку о возможном объединении сил Греции и Сербии для борьбы с Турцией и об их надеждах на помощь России. Консул весьма оптимистически прогнозировал развитие событий, предполагая присоединение к Греции и Сербии также и Черногории и рассчитывая на участие албанцев. По его мнению, западная часть Балкан была готова восстать и выставить 150-тысячную армию. Европейские события (австро-прусская война), считал Ионин, отвлекли внимание Европы от Балкан, и Россия должна воспользоваться сложившейся ситуацией в своих интересах. «Следует спешить в разрешении Восточного вопроса, пока христиане не усомнились в нашем могуществе», – писал он[392]. Направляя записку Ионина в МИД, Игнатьев заметил, что не разделяет некоторых ее положений, в частности, преувеличения сил христиан, а предложенный в ней план действий не соответствовал, по его мнению, силам и средствам балканских народов. В МИД к записке Ионина также отнеслись критически, считая, что готовность христиан восстать слишком преувеличена, на албанцев рассчитывать нельзя, а Европа будет противодействовать. Стремоухов полагал, что успех восстания в принципе возможен только при усиленной подготовке, а начать его можно лишь тогда, когда «мы сами будем готовы и будем иметь опору в союзах в Европе». Сейчас же оно несвоевременно и может кончиться войной со всей Европой[393].
Таким образом, Ионин и Игнатьев получили предупреждение о нежелательности содействия усилиям «горячих голов». Впрочем, Игнатьев был осторожнее Ионина. Он также полагал, что надо провести серьезную подготовку, прежде чем начать восстание, и решить вопрос об объединении сил балканских государств, причем договариваться с их правительствами, а не рассчитывать на действия тайных эмиссаров. В связи с запиской Ионина МИД попросил Игнатьева высказать свое мнение о положении на Балканах и о программе действий России.
В Петербурге были обеспокоены ситуацией на Балканах. В сентябре 1866 г. Сербия и Черногория заключили договор о подготовке выступления против Порты. Об этом же Сербия вела переговоры с Грецией. Из Белграда и Бухареста, а также от консулов из Болгарии поступали донесения о формировании в Сербии и Румынии болгарских партизанских отрядов, собирающихся перейти в Болгарию и начать там военные действия весной 1867 г. Волновались Албания, Фессалия и Эпир. Отношение в Петербурге к этому было двойственным. С одной стороны, настроениям балканских народов сочувствовали, с другой – опасались, что в случае их победы и распада Османской империи все выгоды извлекут для себя европейские державы. В самом правительстве не было единства. Как писал Игнатьев родителям, «Горчаков ссорится из-за Восточного вопроса с Милютиным и Краббе», а Жомини сообщает, что «я будто бы скоро буду призван совершить поворот на “народную политику”»