Действительно, по просьбе сербского правительства в Сербию была послана российским военным ведомством военная миссия для оценки состояния сербской армии и оказания помощи в ее укреплении. Россия безвозмездно передала Сербии 100 тыс. ружей и предоставила заем в 300 тыс. дукатов на выгодных условиях. Это еще раз подтверждало двойственность политики России на Балканах, совмещавшей активность и осторожность. Игнатьев был представителем активной линии поведения, Горчаков – осторожной[424]. Положение посла осложнялось тем, что он был подчиненным Горчакова и вынужден был зачастую против своей воли выполнять указания министра. Кроме того, он все время должен был доказывать Порте непричастность России к усилению освободительного движения в провинциях и заявлять о том, что все известия такого рода являются преувеличениями константинопольской прессы. Особенно встревожил Порту слух о приезде в Белград генерала Черняева и о возможности прибытия в Сербию добровольцев из России и славянских земель Австрии. Игнатьев опроверг эти домыслы, но заметил Порте, что против присутствия французских офицеров в Румынии она не возражает. Великому везирю Али-паше пришлось промолчать[425].
Как уже говорилось, Игнатьев надеялся на успех восстания, если оно примет общебалканский характер. Он пытался объединить усилия народов Балкан. Считая, что в случае выступления Сербии ее должны поддержать албанцы, он старался наладить их связь с сербами. Еще летом 1866 г. посланник убедил влиятельного албанского лидера Джелал-пащу направить в Сербию своего представителя для обсуждения вопроса «об обоюдных действиях». В январе 1867 г. в письме к консулу в Призрене Тимаеву Игнатьев советовал связаться с албанскими вождями и восстанавливать их против Порты. «Мусульманский элемент в Албании сильнейший, – писал Игнатьев, – мы должны стараться приобрести его приязнь и обратить его в орудие против Турции»[426]. Одновременно он сообщал Стремоухову о передаче Джелал-паше 1 тыс. турецких лир для подготовки албанских отрядов, которые могли составить до 45 тыс. чел.[427]
Сообщая Стремоухову о готовности болгарских отрядов начать действия в Балканах, Игнатьев предлагал оказать им активную помощь. Однако 25 тыс. руб., выделенные Петербургом для болгар, поступили уже тогда, когда болгарская экспедиция потерпела неудачу. В связи с этим Игнатьев предложил передать эту сумму сербскому правительству для выдачи ее болгарам, когда они будут действовать вместе с сербами. Отдельные неподготовленные выступления, полагал Игнатьев, не могут поощряться Россией, болгарское движение следует подчинить прочно сербскому правительству, «в руках которого для достижения желаемых результатов должны быть по возможности соединены все нити христианских политических предприятий в турецкой провинции»[428].
Консулу в Янине Ионину Игнатьев советовал стараться подготовить союз эпирских греков и албанцев, обещая выделить для этого необходимые денежные суммы. Таким образом, главной задачей Игнатьева весной и летом 1867 г. было содействие объединению усилий балканских народов для предстоящей борьбы с Портой. Однако его действия не привели к существенным результатам. Освободительное движение свелось к отдельным локальным выступлениям, которые быстро подавлялись турками. Восстание в Эпире летом 1867 г. окончилось неудачей, как и действия болгарских отрядов в Балканских горах. Балканский союз, главная надежда Игнатьева, создавался медленно и с большим трудом.
В конце мая 1867 г. Александр II и Горчаков посетили Всемирную выставку в Париже. Во время этого визита были проведены переговоры по Криту и Восточному вопросу в целом, но они не были успешными. Франция отвергала российский план реформ и настаивала на своем проекте. Зато султан Абдул-Азис, также побывавший на выставке, получил полную поддержку Парижа. Наполеон III заявил султану, что Франция не будет вмешиваться во внутренние дела Османской империи, и дал этим недвусмысленно понять о своем отношении к мемуару Горчакова.
Но ввиду событий на Балканах Порта все же решила предпринять некоторые шаги и попробовать смягчить позицию России. В августе 1867 г. в Ливадию, где в это время отдыхал Александр II, прибыл Фуад-паша. В подарок императору султан послал шесть арабских скакунов. О переговорах Фуада с царем Игнатьев отправил подробную депешу Горчакову. Из нее следовало, что Александр II и Фуад обсуждали положение на Крите и вопрос о христианах Османской империи в целом. Царь считал, что проведение радикальных реформ не должно ограничиваться Критом, их надо распространить на все остальные христианские провинции. Он рекомендовал также туркам немедленно прекратить военные действия на Крите и принять гуманные меры в отношении греческого населения острова. Фуад обещал довести до сведения султана позицию России[429].
Игнатьев имел с Фуадом несколько бесед в Ливадии, во время которых сделал очередную попытку договориться с Портой. Он предложил турецкому министру свой новый план реформ в христианских провинциях, носивший компромиссный характер. Сделано это было без санкции Горчакова. Игнатьев был уверен, что ни европейские державы, ни Порта не согласятся с мемуаром Горчакова. Фуад прямо заявил послу, что национальная автономия христиан означает разложение Османской империи. Поэтому новый проект Игнатьева был основан не на идее национальной автономии, а на положениях хатта 1856 г. с некоторым расширением прав христиан. Так, административные советы в провинциях должны были избираться всем населением, причем число христиан в них увеличивалось. Предусматривалось создание народных советов при патриархии и епархиях. Эти советы создавались не только по религиозному, но и по национальному признаку. Они имели задачей устройство церковно-школьных и других дел, касавшихся христиан. В проекте говорилось о назначении христиан на должности помощников высших мусульманских чиновников (губернаторов, мудиров). В судах мусульмане и христиане должны были быть представлены равным числом членов, в процессах христиан исключалось применение шариатских законов. Предусматривалась гласность судебных действий.
Далее следовали пункты об участии христиан в полиции, о справедливом распределении налогов, об улучшении тюрем, о создании христианских школ и назначении в них учителей по выбору христиан. В целом проект предоставлял христианам во многом равные права с мусульманами, но верховная власть в санджаках и округах принадлежала по-прежнему туркам[430].
Как писал впоследствии в своих записках Игнатьев, хотя его проект и проект Горчакова исходили из разных принципов, они имели много общего в конкретной части, способствуя развитию самоуправления. Те же народные советы, предложенные Игнатьевым, могли стать зачатками национального самоуправления и обеспечить национально-культурную автономию. Национальное представительство в высших и местных органах управления в провинциях, в судебной и полицейской системе могло обеспечить национальное равновесие. Фуад, ознакомившись с проектом Игнатьева, заявил, что он согласен с 2/3 предложений и по возвращении в Константинополь постарается склонить Порту к согласию с остальными. Турецкий министр понимал, что постоянное брожение на Балканах когда-нибудь, да выльется во всеобщее восстание, и лучше потихоньку «выпустить пар»[431].
Однако проект Игнатьева и тот факт, что посол самостоятельно предложил его Фуаду, разгневал Горчакова, который пока еще не получил решительного отказа держав принять его мемуар и, возможно, сохранял какие-то надежды на согласие с Европой. Правда, министр понимал, что они очень малы. 18 августа 1867 г. он телеграфировал императору в Ливадию: «Вопросы, которые мы прямо ставили, мне кажется, не будут иметь ответа»[432]. Тем не менее он сделал выговор Игнатьеву за представление Фуаду проекта. Министр считал, что переговоры не надо было начинать с минимума. «Я не люблю ограничивать круг действий локальными мерами», – писал Горчаков Игнатьеву. Лучше было бы сначала составить синтез проектов министра и посла[433]. Александру II Горчаков заявил, что расценивает подачу Игнатьевым собственного проекта Фуаду как ошибку и надеется, что Порта оставит это без последствий. Горчаков указывал, что сам же Игнатьев в своей записке от 21 марта 1867 г. предложил национальную автономию для христианских провинций Османской империи и подверг резкой критике проект Мустье, основанный на хатте 1856 г. Исходя из этого, продолжал Горчаков, МИД предложил европейским державам устроить существование христиан в рамках автономии, дать им «развиваться отдельно от мусульман и как бы параллельно с ними и доставить им самостоятельный суд и расправу, ограждение личности и собственности». Порта не приняла эти предложения, что снимает с России всякую ответственность за реформы в Турции. Если же Порта примет новый проект реформ на основе хатта, представленный Игнатьевым, то это будет означать одобрение хатта Россией, которая должна будет нести ответственность за последствия и лишится своего исключительного положения на Балканах, сравняв себя с западными державами[434]. Как видим, Горчакова больше беспокоило не улучшение положения христиан, хотя бы и не кардинальное, а принципиальный вопрос об отношении к хатту, который в сложившейся ситуации не имел уж такого большого значения. Министр, по сути дела, ставил дилемму: все или ничего, – и отвергал компромисс. Главным его желанием было снять с России ответственность за с