Но главной задачей Игнатьев считал «утверждение на солидной и длительной базе нашего влияния на Востоке». Он надеялся на улучшение отношений с Турцией, где к власти пришли лояльные к России деятели (великий везирь Махмуд-паша), а также рекомендовал меры, направленные на укрепление влияния России в регионе: политическая пропаганда, благотворительность, организация школ, больниц, банка, развитие торговых связей, словом, призывал бороться с Западом его же средствами[456].
Таким образом, Игнатьев перешел от призывов к помощи национально-освободительному движению (в их бесполезности он уже убедился) к призыву начать широкое идейное, финансовое, торговое и культурное наступление и вступить в соревнование с Западом на этом поле действий. Александр II, судя по его пометам на записке, не возражал, но и ничего не сделал для реализации этой программы. То немногое, что удалось осуществить в этом плане (постройка госпиталя в Константинополе, создание православных школ и др.), было сделано самим Игнатьевым по его собственной инициативе и при поддержке православного населения турецкой столицы. В этом духе действовали и консулы, и славянские комитеты в России, но масштаб подобной деятельности был не слишком велик. Горчаков в начале 70-х гг. мало интересовался Балканами, его вполне устраивала политика невмешательства, подтвержденная созданным в 1872–1873 гг. Союзом трех императоров. Славяне же все более обращались к Европе. И когда с помощью русского оружия в 1878 г. на Балканах были созданы независимые государства и автономная Болгария, Россия оказалась в них лицом к лицу с сильными прозападными настроениями.
А пока не была решена национальная проблема, на Балканах по-прежнему царствовали произвол османских властей, экономическое, культурное и религиозное угнетение и бесправие христиан. Сопротивление народов зрело исподволь. Этого не замечали в Петербурге, но это видел Игнатьев. От его предупреждений отмахивались, но посла не покидала надежда на скорое решение Восточного вопроса. «Я верю в свою звезду, – писал он, – и потому убежден, что когда свыше [457] предопределено, я понадоблюсь и принесу посильную пользу России, тем более, что рано или поздно, а Восточного вопроса не миновать»[458].
Итак, в решении балканской проблемы во второй половине 60-х гг. XIX в. в российской дипломатии столкнулись две тактики: осторожный курс Горчакова, направленный на проведение реформ в христианских провинциях Османской империи с помощью европейских держав, и курс Игнатьева, с одной стороны, рассчитывавшего на освобождение балканских народов путем объединения их сил и антиосманского восстания, с другой – в случае неудачи первого пути – предлагавшего реализацию реформ с помощью прямых переговоров с Турцией без участия Европы. Однако и планы Горчакова, и проекты Игнатьева оказались несбыточными как из-за противодействия европейских держав, стремившихся не допустить распада Османской империи и усиления России на Балканах, так и из-за слабости сил самих славян и неспособности их к объединению. Наконец, даже если бы Порта и провозгласила реформы, устраивавшие христиан, вряд ли она смогла провести бы их в жизнь из-за сопротивления мусульманского населения и местных властей, а также протеста младотурецких националистических кругов, все больше набиравших силу в империи. Принцип невмешательства, провозглашенный Горчаковым, не решил проблемы. Она была загнана вглубь. Через несколько лет на Балканах с новой силой разразился кризис, закончившийся русско-турецкой войной 1877–1878 гг.
Глава 9Начало восточного кризиса
Интерес к событиям восточного кризиса на Балканах и в частности к восстанию в Боснии и Герцеговине в особенности усилился в конце XX в., когда эта республика вновь стала ареной братоубийственной войны, причины которой крылись не только в настоящих событиях в Югославии (раскол единого государства, просуществовавшего более 75 лет), но и в глубоком прошлом. Социально-экономический аспект уже не играл ведущей роли, на первый план выдвинулись религиозный и территориально-этнический конфликты между составлявшими население Боснии и Герцеговины мусульманами, православными и католиками. В гораздо большей мере, чем в прошлом, присутствовало вмешательство европейских держав, к которым присоединились США. В XIX в. Европа действовала на Балканах дипломатическими методами, теперь она развязала военные действия против сербского населения якобы в защиту мусульман, а на деле преследуя цели вытеснения влияния России.
Балканы, как и в XIX в., имеют большое политическое значение для России, Европы и Турции. Если раньше Россия стремилась утвердить там свое влияние в том числе и для обеспечения контроля над проливами и предотвращения присутствия Запада, то теперь, когда Балканы для Запада стали объектом блоковой политики, направленной на расширение НАТО и устранение России из региона, особое значение для нее приобрел фактор собственной безопасности. Не утрачено для России и экономическое значение проливов, через которые идет каспийская нефть.
В свете всего этого представляет интерес не только изучение политики России в период восточного кризиса 70-х гг. XIX в., но и позиция общественного мнения, в том числе политической элиты, по-разному относившейся к действиям Петербурга.
Самым спокойным временем своего пребывания в Константинополе Игнатьев называл 1871–1874 гг. Европейские державы были заняты своими делами, Франция больше не играла активной роли в Европе, ее влияние в Османской империи и на Балканах упало. Россия, заключив союз с Германией и Австро-Венгрией, добилась некоторого ослабления австрийской экспансии в Балканском регионе. Укрепив свои позиции в Европе после отмены нейтрализации Черного моря и обретения союзников, Петербург улучшил отношения с Портой. Султан Абдул-Азис питал доверие к Игнатьеву, благодаря чему посол мог улаживать многие частные конфликты турок с черногорцами, сербами, боснийцами и другими народами, а также противостоять влиянию европейских послов.
Однако это было затишьем перед бурей. В конце 1874 г. возник серьезный турецко-черногорский конфликт в Подгорице, в который пыталась вмешаться Австро-Венгрия. Игнатьев был в принципе против участия Вены в решении каких бы то ни было споров на Балканах. В МИД же полагали, как считал посол, что Австро-Венгрия «готова нам помочь и что мы ее руками легче можем достигнуть наших исторических задач, нежели самобытным действием в Царьграде и непосредственным влиянием на Порту»[459]. Он был не совсем не прав.
1 февраля 1875 г. МИД направил консулам в Турции циркуляр, где предписывалось «постоянно стремиться, насколько это дозволяет охранение вверенных вам отечественных интересов, к совместности действий и заявлений с агентами Австро-Венгрии и Германии. Ваши личные и общественные к ним отношения должны служить отголоском политического направления императорского кабинета»[460].
Однако Игнатьев не допустил австрийцев к посредничеству в Подгорице и оперативно добился урегулирования дела.
Подобные разногласия между действиями Игнатьева и МИД во многом определили неэффективность политики России в начальный период восточного кризиса 70-х гг. История кризиса и политика европейских держав достаточно хорошо изучена в литературе[461] и отражена в капитальных документальных публикациях[462]. В отечественных трудах, посвященных событиям на Балканах и политике России, роль Игнатьева нашла определенное отражение, но специально не исследовалась. Имеется монография немецкой исследовательницы Г. Хюниген, посвященная деятельности Игнатьева в 1875–1878 гг.[463] Здесь достаточно подробно освещены балканская политика России в годы кризиса и основные акции Игнатьева. Автор пользовался материалами Государственного архива Австрии в Вене и показал русскую политику сквозь призму восприятия основного соперника России – Австро-Венгрии. Архивы России не были использованы, а из опубликованных источников главное место занимают записки Игнатьева, печатавшиеся в 1915 г. в «Историческом вестнике», некоторые документальные публикации, пресса. Главная задача автора заключалась в том, как указано в работе, чтобы показать панславистский характер балканской программы Игнатьева и использование ее в интересах русской экспансионистской политики на Востоке[464]. Хюниген считает, что славянофильские идеи в программе Игнатьева нашли отражение в искаженном виде, поскольку идейные и гуманные начала славянофильских воззрений сменились у Игнатьева соображениями государственного эгоизма и имперским мышлением. На наш взгляд, действия Игнатьева во многом диктовались именно гуманными соображениями. Интересы славян, которые он горячо защищал в отличие от руководства МИД, сочетались у него всегда с интересами России, как и у славянофилов 60–70-х гг., с которыми он был близок. Славянофилы, так же, как и Игнатьев, пеклись и об имперских интересах, и подчиняли дело освобождения и объединения славян задачам усиления внешнеполитической мощи России. Хюниген отмечает разногласия во взглядах по балканскому вопросу Игнатьева и Горчакова, но видит причину этого в различии поколений и политической карьеры. В действительности противоречия между министром и послом определялись разными представлениями о приоритете внешнеполитических задач и о проблеме союзников России. Автор также преувеличивает влияние Игнатьева на балканскую политику России. В нашей работе мы стараемся показать, что программы Игнатьева отвергались Петербургом, действовавшим с совершенно иных тактических позиций.