. Игнатьев понял, что на этом можно ставить точку. Другой проект, задуманный им вместе с генералом Р. А. Фадеевым, известным военным публицистом, касался вовлечения в войну с Турцией Египта. Еще в начале 1875 г. Фадееву было предложено египетским хедивом, давно стремившимся вывести Египет из состава Османской империи, стать военным советником и взять на себя руководство египетской армией. Генерал принял это предложение в расчете использовать Египет в интересах России и убедить хедива выступить вместе с христианами против Порты. План был сообщен Игнатьеву, а затем наследнику и получил одобрение. Расчет Фадеева и Игнатьева строился на том, что хедив, недовольный английской экспансией в Египте, может стать союзником России. Политическое значение Египта после прорытия Суэцкого канала значительно возросло. В конце мая 1876 г. Фадеев в связи с событиями в Турции ознакомил с египетским проектом Гирса, но тот выразил опасение, что европейские державы будут против выступления Египта[508]. Военное министерство и МИД не одобряли плана Фадеева и объявили последнего частным лицом, не имевшим официальных полномочий. Тогда Фадеев оставил проект египетского выступления и стал планировать новое восстание болгар в поддержку Сербии и Черногории[509]. Египетский план Фадеева был не больше чем авантюрой. Рассчитывать всерьез на помощь слабой египетской армии и находившегося под английским влиянием хедива вряд ли стоило. Но Игнатьев, также обладавший авантюрной жилкой, убежденный уверениями Фадеева, некоторое время питал надежду на реализацию этого странного проекта.
Сам же посол с началом войны Сербии и Черногории против Турции (конец июня 1876 г.) разрабатывал новый план. Он считал, что Россия должна была вступить в войну. Предполагалось два театра военных действий – на Балканах и на Кавказе. Русская армия в количестве 150–200 тыс. чел. должна была, по мысли Игнатьева, войти в Болгарию и двинуться к Константинополю, а Кавказская – 200–150 тыс. чел. – через Карс и Эрзерум к Босфору. Таким образом, целями войны являлись как освобождение балканских народов, так и завладение проливами. Игнатьев рассчитывал, что Турция, застигнутая врасплох, не могла бы долго сопротивляться. Позицию европейских держав Игнатьев при этом почти не учитывал, полагая, что поставленная перед фактом Европа ничего не сможет предпринять. Он также рассчитывал на поддержку европейского общественного мнения, активно выступавшего в это время в защиту христиан после жестокого подавления Апрельского восстания в Болгарии.
План этот был отвергнут МИД, который не терял еще надежды на мирный исход балканского кризиса[510]. Кроме того, летом 1876 г. Россия была не готова в военном отношении.
Между тем Горчаков под влиянием событий, донесений Игнатьева и консулов о взрывоопасном положении на Балканах, а также широкого движения сочувствия славянам в России, все больше убеждался в том, что войны с Турцией России не избежать. В Сербию было разрешено поехать русским добровольцам и даже офицерам (при условии выхода в отставку). Правительство таким образом отрешилось от политики нейтралитета и солидаризировалось с Сербией и Черногорией. Осенью 1876 г. в России была объявлена мобилизация армии.
Горчаков начал дипломатическую подготовку войны. С целью нейтрализации Австро-Венгрии в Рейхштадте в июне 1876 г. было заключено соглашение с Веной о компенсации австрийцев в случае победы сербов (подразумевалось, что это может относиться и к войне России с Турцией): по русской записи Австро-Венгрия получала часть Боснии, по австрийской – основные части Боснии и Герцеговины; Болгария, Румелия по русской записи образовывали независимые княжества, по австрийской – автономии. Обе стороны заявили, что не будут содействовать образованию на Балканах большого славянского государства. О рейхштадтской встрече Гирс сообщил Игнатьеву, умолчав, однако, об условиях соглашения. Впоследствии посла ознакомили лишь с русской записью.
15 июля 1876 г. Игнатьев покинул Константинополь, уехав в отпуск. Обстановка сложилась таким образом, что оставаться в турецкой столице он больше не мог. Он считал, что в Петербурге принесет бо́льшую пользу, участвуя в обсуждении балканских проблем.
После отдыха и решения некоторых хозяйственных дел (Игнатьев продал костромское и ярославское имения жены и купил в Киевской губ. имение Немиринцы, соседнее с Круподерницами) он был вызван в Ливадию, где пробыл сентябрь и часть октября. Делами посольства в это время управлял А. И. Нелидов.
В Ливадии, где находились Александр II и некоторые министры, обсуждался вопрос о вступлении России в войну и планы войны. Сербы терпели поражение, а Россия не могла допустить их окончательного разгрома и оккупации Сербии турецкими войсками. От Игнатьева требовали программы действий. Письма его из Крыма родителям воссоздают настроения правящих кругов России в это время: растерянность, нерешительность, все более увеличивавшееся понимание бесперспективности надежд на союзников. Как писал Игнатьев, царь и Горчаков еще питали какие-то иллюзии в отношении Бисмарка, но уже перестали доверять Андраши. Среди министров царили разногласия: Милютин и Рейтерн выступали против войны. Горчаков понимал, что отступать уже нельзя.
По совету Игнатьева туркам было предложено заключить перемирие с сербами. В ожидании от них ответа разрабатывались, в том числе и Игнатьевым, условия будущего устройства Балкан, которые можно было бы предложить Порте как условия мира и обсудить на конференции послов шести держав в Константинополе. Идея созыва конференции принадлежала английскому министру иностранных дел Э. Дерби, и Горчаков ухватился за нее как за последнее средство предотвратить войну.
Российские предложения были разработаны Игнатьевым и включали следующие требования:
1. Независимость Черногории и передача ей части прибрежной территории с портом Спица и Южной Герцеговины.
2. Присоединение Старой Сербии (Новипазарского санджака) к Сербии.
3. Предоставление Боснии и Северной Герцеговине автономии или введение там местного самоуправления по типу Крита.
4. Предоставление Болгарии автономии по типу Дунайских княжеств (максимум) или по типу, предлагаемому для Боснии (минимум). Включение в состав Болгарии большей части Македонии и Фракии.
5. Введение в других христианских провинциях реформ на началах ограниченного самоуправления.
6. Запрещение переселять на Балканы кавказских горцев и ликвидация иррегулярных войск мусульман (башибузуков)[511].
Предвидя несогласие Австро-Венгрии с рядом этих пунктов, Игнатьев предлагал отказаться от действий в Восточном вопросе в согласии с союзниками, которые, по его мнению, принесли лишь отрицательные результаты. Он заявлял, что Австро-Венгрия не может возражать против создания автономной Болгарии, поскольку это ничем не угрожает Вене, а последняя должна удовлетвориться только присоединением Северной Боснии. Если российская программа будет одобрена Лондоном, полагал посол, то вопрос будет решен.
Предложения Игнатьева, по сути дела, содержали новую программу решения Восточного вопроса. В отличие от предшествующих проектов Игнатьева здесь предлагалось новое государственно-административное устройство Балкан, в то время как прежние планы были посвящены конкретным реформам в христианских провинциях. Впервые говорилось о независимости Черногории (но не Сербии). Упор был сделан на славянские земли, греческие даже не упоминались. Речь шла о государствах, только воюющих с Турцией, и о восставших провинциях.
Игнатьев считал свою программу умеренной, Горчакову же она показалась чрезмерной, и он решил, что преждевременно предлагать ее Порте. Тогда Игнатьев посоветовал канцлеру ограничиться установлением перемирия, достичь согласия с державами о поддержке действий России, а в случае невозможности этого – действовать самостоятельно, предъявив Порте ультиматум. Сам он склонялся к последнему, тем более что попытки договориться с Веной и Лондоном действовать сообща против Порты не имели успеха.
В первых числах октября в Ливадии состоялись совещания с обсуждением дальнейших действий России. Было решено отправить Игнатьева в Константинополь с требованием перемирия на шесть недель. Одновременно посол должен был предложить Порте программу преобразований на Балканах, включающую некоторые территориальные приращения к Сербии и Черногории, предоставление автономии Болгарии, Боснии и Герцеговине, запрещение переселения на Балканы кавказцев, повсеместное уничтожение рабства в империи[512]. Это были отдельные пункты из программы Игнатьева.
К вернувшемуся в Константинополь Игнатьеву сразу же явились все европейские послы и посланники, обеспокоенные сложившейся ситуацией. «На меня смотрят здесь, как на мессию, и стараются в каждом движении угадать – мир или война», – писал он родителям[513]. Игнатьев отмечал, что в правящих кругах Турции существовал раскол. Младотурки были настроены против России, но некоторые «благоразумные министры» желали бы примирения с сербами. Однако мусульманский фанатизм был настолько силен, что, как считал Игнатьев, нельзя было вести и речи о существенных уступках для христиан, в том числе и об автономии Болгарии. «Порта если бы и желала нам уступить, не в состоянии преодолеть анархию и привести в исполнение обещанное», – добавлял Игнатьев в том же письме.
18 октября посол предложил султану текст перемирия, который был принят с небольшими изменениями. Перемирие заключалось на шесть недель с возможным продлением до 3,5 месяцев. В литературе можно встретить утверждение о том, что Игнатьев предъявил Порте ультиматум. Сам он уточнил в своих записках, что ультиматум был получен в Константинополе только в ночь на 19 октября, когда перемирие уже было заключено.