Все эти уступки были для Англии не столь уж значительными, а некоторые предложения и неприемлемыми (как, например, о русских базах в Босфоре). Горчаков, понимавший это, отказался от предложений Игнатьева как малореальных. Англия, как и Австро-Венгрия, стремилась к ослаблению России на Востоке, и поворот Лондона от конфронтации к согласию не изменил ни характера, ни направленности его внешней политики[569]. Он только свидетельствовал о том, что сама Англия не слишком уж хотела воевать с Россией.
Основное возражение Англии, как уже говорилось, было направлено против создания Большой Болгарии, с чем Игнатьев, ее творец, никак не мог согласиться. Во время переговоров Шувалов и Солсбери договорились о разделе Болгарии на две части – северную и южную. Северная получала политическую автономию, южная – административную. Македония оставалась османской провинцией. Несколько ограничивались приобретения России на Кавказе, но она возвращала Южную Бессарабию. Таким образом, России пришлось согласиться на пересмотр болгарских статей Сан-Стефанского договора. Одновременно Лондон втайне от России дал согласие Вене поддержать ее требование об оккупации Боснии и Герцеговины.
Борьба вокруг Сан-Стефанского договора показала, что Россия не имела достаточных сил для реализации своих задач на Балканах в полном объеме, ей пришлось отступить от намеченной в Сан-Стефанском договоре широкой программы преобразований в этом регионе.
Открытие заседаний Берлинского конгресса намечалось на 1 (13) июня 1878 г. В состав российской делегации первоначально предполагалось включить Игнатьева в качестве второго уполномоченного (первым был Горчаков). Однако против его кандидатуры выступили Дизраэли, Бисмарк и Андраши. Европейские дипломатические «зубры» опасались энергии и настойчивости Игнатьева, который мог осложнить работу конгресса и раскрыть всю подковерную игру европейских держав, стремившихся реализовать свои экспансионистские цели за счет балканских народов. 5 мая на совещании у Александра II кандидатура Игнатьева была окончательно отклонена. Царь и Горчаков, со своей стороны, особенно не возражали против этого, не желая обострять отношения с Европой. Вторым уполномоченным был назначен Шувалов, как дипломат, нашедший общий язык с Солсбери.
Еще в середине апреля Игнатьев составил инструкцию для уполномоченных, в основе которой лежала идея сохранения единой Болгарии. Уже не рассчитывая на приемлемость целиком этого предложения, Игнатьев советовал хотя бы сохранить территорию ее в границах Болгарского экзархата, что практически совпадало с границами, намеченными Сан-Стефанским договором. Этим он хотел преградить путь Австро-Венгрии к Эгейскому морю. Предлагалось также на конгрессе выступить против австрийской оккупации Боснии и Герцеговины и Новипазарского санджака, чтобы ограничить распространение австрийской экспансии на Балканах. Однако инструкция была оставлена без внимания, так как было ясно, что эти предложения не пройдут. Другая инструкция уполномоченным, составленная МИД, предписывала российским делегатам согласиться на раздел Болгарии (либо на северную и южную, либо на восточную и западную), исключая Македонию.
События последних месяцев угнетающе подействовали на Игнатьева. Пересмотр Сан-Стефанского договора, провал переговоров с Андраши, исключение из состава делегации на Берлинский конгресс, игнорирование всех его предложений, за которые, как он считал, еще можно было бороться, привели его к тяжелой болезни. 10 мая он получил отпуск и на следующий день уехал из Петербурга в свое киевское имение, где и оставался все лето.
К решениям Берлинского конгресса Игнатьев отнесся крайне негативно, как и подавляющая часть русского общества. Он считал, что конгресс уничтожил преобладание России на Балканах, и основную вину за это возлагал на российский МИД, слишком понадеявшийся на поддержку союзников, а также на уступчивость российских делегатов.
В августе 1878 г. Игнатьев вернулся в Петербург. По просьбе Александра II он составил записку, сравнивавшую итоги Сан-Стефанского и Берлинского договоров. 20 августа записка была представлена императору. В ней по каждому пункту Сан-Стефанского договора были указаны изменения, сделанные в Берлине, и показаны их выгоды для европейских стран, в особенности для Австро-Венгрии и Англии. Первая существенно упрочила свои позиции на Балканах, вторая – в Малой Азии и в Средиземноморье. Особо подчеркивал Игнатьев ущемление интересов славянских народов, значительная часть которых осталась под властью Порты либо переходила под австрийскую оккупацию. Влияние России на Востоке, подчеркивал Игнатьев, будет поколеблено[570].
Как отмечал позднее Игнатьев в своих записках, император, прочитав его записку, был сильно взволнован и заявил, что не ожидал такого унижения результатов войны. Записка была передана и наследнику[571]. Царь, конечно, получал подробные донесения Горчакова о ходе конгресса и был знаком с его решениями, но возможно, что собранные воедино Игнатьевым негативные данные в мельчайших деталях, с точным указанием размеров потерянных территорий, количества населения в них произвели впечатление на Александра II.
В своих записках Игнатьев, вспоминая события 1878 г., делал вывод о том, что бо́льшая часть европейских государств была враждебна России. «Европа тогда для нас безопасна, когда там нарушено политическое равновесие и согласие», – писал он[572]. Он всегда признавал неэффективность для России ориентации на «европейский концерт», и Берлинский конгресс в его глазах являлся этому ярким подтверждением.
Негативная оценка Игнатьевым, как и значительной частью русского общества, итогов Берлинского конгресса была односторонней. Конгресс показал истинную роль России в Европе. Игнатьев, как и многие другие политические и общественные деятели, питал, как оказалось, преувеличенные надежды на мощь и силу России, несмотря на обозначенные войной тревожные симптомы. Крах этих надежд имел тяжелые внутриполитические последствия для страны, и не только финансово-экономического характера. Практически во всех слоях общества очевидная слабость власти, не сумевшей в течение 20 лет со времени крымского поражения создать сильный военно-экономический потенциал страны, способствовала усилению оппозиционного движения и революционного террора, жертвой которого явился и сам император. Авторитет самодержавия был значительно подорван.
Для балканских же народов в целом Берлинский трактат имел положительные последствия, несмотря на то что ряд важных решений Сан-Стефанского мира был пересмотрен. Главные итоги войны были сохранены: независимость Сербии, Черногории, Румынии, создание автономной Болгарии. Господство Османской империи на Балканах было подорвано. С течением времени освободились и другие ее провинции – Фессалия, Эпир; Северная и Южная Болгарии воссоединились в единое государство. Берлинский договор при всех его отступлениях от русской программы решения Восточного вопроса явился значительным шагом в освобождении Балкан и создавал условия для последующего прогрессивного развития балканских народов. Так что дело жизни Игнатьева не пропало даром, и его огромный вклад в освобождение славян рано или поздно получил признание.
Глава 11Последние 30 лет
Последние 30 лет жизни Н. П. Игнатьева прошли вне дипломатии. Горчаков постарался устранить его с дипломатической арены. Всеобщее возмущение в России в связи с Берлинским трактатом, в значительной степени лишившим страну итогов победы, вылилось в резкую критику внешней политики России и ее руководителей. Александр II и Горчаков, стремясь отвести от себя обвинения, сделали Игнатьева «козлом отпущения». Ему ставили в вину то, что он якобы превысил свои полномочия, заключая Сан-Стефанский договор. Власти замолчали тот факт, что текст договора был ими самими утвержден. Так или иначе, но Игнатьев был скомпрометирован. В удрученном состоянии провел он зиму 1878/79 гг. в Ницце, поправляясь от болезни. И без того тяжелое настроение усугубила смерть в 1879 г. горячо любимого отца. Незадолго до смерти – в декабре 1877 г. – П. Н. Игнатьеву был пожалован графский титул, который распространялся на его потомков по мужской линии. Так что своим графством Игнатьев был обязан отцу, а не собственным заслугам.
Игнатьев рассчитывал, что его дипломатическая карьера будет продолжена. Он предполагал вернуться в Константинополь, но его место уже было занято А. И. Нелидовым. Ходили слухи о его вероятном назначении послом в Рим. Однако под нажимом Лондона и Вены Итальянское королевство отвело его кандидатуру.
По приезде в Россию Игнатьев поселился в Круподерницах. Летом 1879 г. он был вызван в Петербург. Игнатьев надеялся, что его пошлют с каким-нибудь чрезвычайным поручением в Болгарию или Черногорию, но ему предписали ехать в Нижний Новгород в качестве временного генерал-губернатора на период работы Нижегородской ярмарки. «Царь рассчитывал на мою энергию ввиду ожидаемых беспорядков», – писал Игнатьев в своих воспоминаниях[573]. Он вынужден был согласиться, хотя это назначение его и не обрадовало.
Руководить ярмаркой было довольно хлопотно. На Нижегородскую ярмарку, самую большую в России, собиралось ежегодно до 300 тыс. чел. из различных губерний.
Хотя ярмарка продолжалась только в летние месяцы, забот у Игнатьева было много. Прежде всего он занялся благоустройством территории ярмарки, приказав снести старые грязные лавки и на их месте построить павильоны из стали и стекла на манер павильонов Парижской выставки. Регулярно чистились территория и обводный канал. Приняты были строгие противопожарные меры. Но главным явилось налаживание полицейско-охранной службы. Игнатьев повел борьбу с такими явлениями, как драки, мошенничество, грабежи, что вызвало одобрение купцов.