Но Пирогову снова помог его счастливый гений в лице великой княгини Елены Павловны. В письме фрейлине княгини Э. Ф. Раден, написанном уже на закате своей жизни, в 1876 г., он так описывает свою встречу с Еленой Павловной, которая не только помогла ему направиться в Севастополь, но и попросила его возглавить созданную ею общину сестер милосердия.
«В ту незабвенную эпоху каждое сердце в Петербурге билось сильнее и тревожнее, ожидая результата битвы при Инкермане. Уже несколько недель перед тем я себя объявил готовым употребить все свои силы и познания для пользы армии на боевом поле. Просьба моя давно была известна, но все ходила по инстанциям начальства. Соглашались и нет произвести решение, а я начинал уже отчаиваться в успехе, как вдруг получил приглашение к великой княгине. К большой моей радости, она мне тотчас объявила, что взяла на свою ответственность разрешить мою просьбу. Тут она мне объяснила ее гигантский план – основать организованную женскую помощь больным и раненным на поле битвы и предложила мне самому избрать медицинский персонал и взять управление всего дела…» [120].
Пирогов полностью разделял ее взгляды: «Уже ранее этого, еще не быв ознакомлен с женской службой, я убедился a priori, что женский такт, их чувствительность и независимое от служебных условий положение гораздо действительнее могут влиять на отвратительные злоупотребления администрации».
В октябре 1854 г. в Петербурге была учреждена Крестовоздвиженская община сестер милосердия для оказания медицинской помощи непосредственно на поле боя. Она стала предшественницей возникшего впоследствии общества Красного Креста. Учреждение этой общины является одним из многих славных дел, сделанных в России великой княгиней Еленой Павловной. В ноябре того же года община находилась уже в Крыму на театре военных действий.
Желание облегчить тяжелую участь раненых севастопольцев и принять участие в уходе за ними изъявили многие женщины России. Вот что писала одна из них – жена фельдшера гусарского полка Екатерина Петрова в своем прошении: «В чувстве общего патриотизма русского отечества нашего, я, как истинная дочь семей русской земли, принимаю смелость удостоить меня быть участницей в обществе сестер милосердия для усердной помощи моим воинам, страждущим от ран, полученных при защите святой Родины и ее правого дела…» [121].
Интересно происхождение названия этой знаменитой сестринской общины России. Ее объяснение приводит графиня А. Блудова: «После крещения Елены Павловны ее ангелом сделалась Елена, отыскавшая и воздвигнувшая Крест Господень в IV веке. Вероятно, поэтому Елена Павловна сроднилась с этим праздником нашей церкви… и когда пришлось выбирать название общине, она выбрала Воздвижение креста» [122].
Нелишне добавить, что сама Елена была матерью первого христианского императора Рима – Константина.
Для осуществления «благодеяния женского ухода» за ранеными Елена Павловна специально обратилась к Николаю I, который, как и многие его сановники, считал совершенно немыслимым нарушать военную дисциплину и допускать присутствие женщин в армии. Однако император испытывал глубокое уважение к Елене Павловне. Николай I справедливо считал Елену Павловну одной из образованных женщин России, с которой нередко советовался не только по семейным делам (она была женой его младшего брата Михаила), но и по государственным вопросам. Все это смогло сломить его предубеждение, и он дал свое монаршее разрешение на посылку медицинских сестер на театр военных действий.
Известный юрист А. Ф. Кони в своем очерке, посвященном памяти этой необыкновенной женщины, много сделавшей для русской культуры, науки и медицины, так оценивает благородный поступок Елены Павловны, организовавшей Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия: «…в этом деле Россия имеет полное право гордиться своим почином. Тут не было обычного заимствования последнего слова с Запада, наоборот, Англия первая стала подражать нам, прислав под Севастополь мисс Найтингель со своим отрядом» [123].
Получив разрешение и высочайшее повеление императора, Пирогов в сопровождении хирургов 2-го Военно-сухопутного госпиталя А. Л. Обермиллера, В. С. Сохраничева и старшего фельдшера И. Калашникова, с которым он был на Кавказе, выезжает на Крымский театр военных действий. В Петербурге Пирогов оставляет молодую жену и своих малолетних детей. Александра Антоновна, вероятно, не надеясь больше увидеть мужа, просила его писать письма как можно чаще.
Николай Иванович с должным вниманием отнесся к ее просьбе и начинает посылать письма жене уже с дороги. Вначале он описывал «прелести» российских дорог, а затем мерзости госпитального руководства, трагическое положение раненых и больных, казнокрадство интендантских служб и бездарность армейского руководства. Его письма, передаваемые в Петербург с различной оказией, в том числе через случайных людей, станут распространяться и читаться по всей России, они будут знакомить людей с действительным состоянием дел в Крыму и Севастополе. Эти письма – письма врача-гражданина, беззаветно преданного интересам своих больных, проявившего неукротимую энергию в борьбе за их жизнь и здоровье. Они станут обличением руководителей государства и армии, которые не подготовились как следует к возможной войне, не вооружили армию современным оружием и снаряжением, не обеспечили ее необходимым довольствием и не подумали о должной помощи раненым.
Первое письмо Пирогов посылает буквально на следующий день – 29 октября из Москвы, куда доехал очень быстро. Между Петербургом и Москвой уже действовало железнодорожное сообщение – недавно построенная Николаевская железная дорога. В Москве он посещает свою свояченицу Е. А. Арцибушеву и наносит визит товарищу по Дерптскому университету – профессору Ф. И. Иноземцеву.
Дальше в Крым дорога шла на Курск, Харьков, Екатеринослав. С каждым днем она становилась все более отвратительной: 2 ноября. Харьков. «Дорога от Курска, двести верст, ужаснейшая: слякоть, грязь по колено»; 6 ноября. Екатеринослав. «Наконец дотащились до Екатеринослава. Дорога от Харькова, где шоссе прекратилось, невыразимо мерзка. Грязь по колени; мы ехали не более 3 и даже 2 верст в час, шагом; в темноте не было возможности ехать, не подвергаясь опасности сломать шею».
В пути недалеко от Белгорода их застал, по словам Пирогова, жесточайший ураган. Этот ураган, который пронесся 2 ноября 1854 г. над югом России, прошелся и по Черному морю, он причинил огромный ущерб обоим противникам, особенно вражескому флоту. Тогда у входа в Балаклавскую бухту, в которой базировался флот англичан, затонуло 11 военных кораблей, в том числе винтовой корабль «Принц», доставивший в Балаклаву теплое обмундирование, припасы и специальные боеприпасы для взрыва затопленных у входа в Севастопольскую бухту русских кораблей[109].
Но не только дороги задерживали спешащего в Севастополь Пирогова и его спутников. Станционные смотрители и содержатели станций не везде желали предоставить лошадей его экипажу. Однако тут проявлялся решительный и крутой характер Пирогова, который к тому времени не только был действительным статским советником, что соответствовало по Табели о рангах уровню генерал-майора, но и направлялся на театр военных действий по предписанию императора. Пирогов не стеснялся и добивался лошадей, используя свою палку и крепкое слово. В письме жене от 12 ноября 1854 г. Николай Иванович уже с юмором описывает один из таких случаев, когда ему отказывали выделить лошадей на одной из станций и где ему было не до юмора: «Доходило до того, что мы, видя бесполезность всех мер кротости [Пирогов был кротким?!], вытащили из глубины тарантаса трость… и начали ею валять встречного и поперечного на станции. Это травматическое пособие оказало блестящий успех, так что на одной станции… мы своеручно вывели курьерских лошадей из конюшни и отправились, не заплатив прогонов и не записав в книгу подорожной по весьма естественной причине, некому было записывать, ни получать деньги» [124].
После Перекопа, где Пирогов и его спутники смогли хоть как-то отдохнуть в скверной гостинице, они продолжили свой путь и направились к Симферополю.
За этим городом, расположенным в центре Крымского полуострова, заканчивалось, как с иронией замечает Николай Иванович, «обидное неравенство едущего по своей надобности и фельдъегерем». Почтовая дорога сделалась почти непреодолимым препятствием, и последние 60 верст от Симферополя до Севастополя они смогли одолеть только за двое суток.
Вот по такой дороге проходило снабжение Крымской армии и защитников Севастополя, а также производилась эвакуация раненых.
В Бахчисарае Пирогов и его коллеги встретили флигель-адъютанта полковника Н. В. Шеншина, которому главнокомандующий А. С. Меншиков дал поручение осмотреть и организовать временные госпитали в Бахчисарае и в Симферополе[110]. С ним вместе они осмотрели бахчисарайский госпиталь, произведший на врачей страшное впечатление.
«Описать, что мы нашли в этом госпитале, – писал Пирогов своим коллегам в Петербург, – нельзя. Горькая нужда, славянская беззаботность, медицинское невежество… соединились вместе в баснословных размерах в двух казарменных домишках, заключавших в себе 360 больных, положенных на нарах один возле другого, без промежутков, без порядка, без разницы, с нечистыми вонючими ранами возле чистых… не перевязанных более суток» [125].
Возмущенный увиденным, по словам Пирогова, «не госпиталем, а нужником», флигель-адъютант поднял громкий скандал и грозил разжаловать в солдаты ответственного за состояние госпиталя чиновника.
Однако, как далее замечает Пирогов с обычной иронией, «крикливые угрозы опытный в своем деле комиссар съел, не поморщившись, приложив два пальца к козырьку и сказав про себя: “Видали мы этаких”».
Николай Иванович хорошо понимал, что российское чиновничье племя, порочность которого передается из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, ни угрозами, ни отдельными судебными или иными расправами уже не одолеть.