Наконец 12 ноября 1854 г., спустя две недели после Инкерманского сражения, Пирогов и его спутники прибыли в Севастополь на его Северную сторону, где располагались военно-сухопутный и военно-морской госпитали. В письме жене Николай Иванович сообщает, что сразу по приезде в Севастополь он с 8 утра до 6 вечера остается в госпитале, «где кровь течет реками».
В своей знаменитой монографии «Начала общей военно-полевой хирургии» Пирогов смог передать увиденную глазами врача трагическую картину массовых страданий людей на войне.
«Я никогда не забуду первого въезда в Севастополь. Это было в позднюю осень в ноябре 1854 г. Вся дорога от Бахчисарая на протяжении более чем 30 км была загромождена транспортами раненых, орудий и фуража. Дождь лил как из ведра, больные, и между ними ампутированные, лежали по двое, по трое на подводе, стонали и дрожали от сырости; и люди, и животные едва двигались в грязи по колено; падаль валялась на каждом шагу, из глубоких луж торчали раздувшиеся животы падших волов и лопались с треском; слышались в то же время и вопли раненых, и карканье хищных птиц, целыми стаями слетевшихся на добычу, и крики измученных погонщиков, и отдаленный гул севастопольских пушек. Поневоле приходилось задуматься о предстоящей судьбе наших больных; предчувствие было неутешительно. Оно и сбылось» [126].
На другой день после приезда Пирогова в Севастополь ему исполнилось 44 года. Это было 13 ноября 1854 г. Однако о дне своего рождения, сразу окунувшись в неотложную работу, он вспомнил только на следующий день. «Кровь, грязь, сукровица» – вот обстановка, в которой, по словам Пирогова, ему пришлось ежедневно находиться.
Вскоре Пирогов встретился с князем А. С. Меншиковым. В описании этой встречи, которую Николай Иванович привел в письме к коллегам по его петербургскому кружку (ферейну), сквозит ничем не прикрытое неуважение к этому военачальнику и к его ставке – жалкой лачужке, недостойной положения главнокомандующего. Вскоре ему станет совершенно ясно, что Меншиков как военачальник оказался равнодушным не только к своему быту, но, главное, к подчиненным ему войскам Крымской армии.
«В 6 часов я дотащился кой-как до маленького домишки с грязным двором, где заседал главнокомандующий… В конурке, аршина три в длину и столько же в ширину, стояла, сгорбившись, в каком-то засаленном архалупе судьба Севастополя…
“Вот, как видите-с, в лачужке-с принимаю вас”, – были первые слова главнокомандующего, произнесенные тихим голосом; за этим следовало “хи, хи, хи” с каким-то спазмодически принужденным акцентом».
Потом он распечатал поданный мною конверт (где сообщалось, что Пирогов в Севастополе не зависит от какой-либо медицинской администрации, а подчиняется непосредственно главнокомандующему. – А.К.), пробежал его, надев очки, и спросил тем же тихим, беззвучным тоном, видел ли я госпитали на моем пути.
«К сожалению, я видел один, – отвечал я, – но в таком состоянии, что желал бы лучше не видать его».
…Главная квартира, тихая и безмолвная, как могила, – это уже, что ни говори, не по-русски… Беззаботность об участи солдат (которых он, говорят, ругает напропалую) и явственное пренебрежение ко всему, что греет и живет, не может привлечь сердца. Возможно ли, чтобы главнокомандующий ни разу не пришел в госпиталь к солдатам, ни разу не сказал радушного слова тем, которые лезли на смерть» [127].
И в последующих письмах Пирогов не стеснял себя в острых прозвищах Меншикова, метко называя его «старой и копченой мумией», «резким и мрачным эгоистом», совершенно равнодушным к раненым и больным.
Через три дня после приезда Пирогова в Севастополь главнокомандующий 15 ноября 1854 г. отдал следующий приказ по войскам:
«Государь император, желая раненым в войсках, мною командуемым, предоставить более способов к лучшему пользованию их, высочайше повелеть соизволил командировать академии действительного статского советника Пирогова в распоряжение мое для ближайшего наблюдения за успешным лечением раненых.
О чем по войскам объявляя, предписываю прибывшему профессору Пирогову состоять в распоряжении моем, приняв на себя наблюдение за лечением раненых» [128].
Вместе с Пироговым работала группа врачей, находившихся в его непосредственном подчинении. Это были его ученики – врачи 2-го Военно-сухопутного госпиталя Петербурга, врачи, направленные великой княгиней Еленой Павловной, и врачи, прикомандированные из частей Крымской армии. Среди них были: А. Л. Обермиллер, В. С. Сохраничев, Л. А. Беккерс, В. И. Тарасов, П. А. Хлебников, Э. В. Каде, К. Ф. Пабо, А. Тюрин, А. Ребер и др.
Пирогов, с полным основанием считая себя наиболее компетентным и опытным врачом в военно-полевой хирургии в России, своей основной задачей в Крыму и Севастополе полагал не столько деятельность врача-хирурга, сколько организацию военно-медицинской службы. И действительно, по крайней мере, в Севастополе он являлся фактическим ее руководителем. Номинальный ее начальник – генерал-штаб-доктор Н. Г. Шрейбер не имел права без консультации с Пироговым принимать какие-либо значимые военно-медицинские решения[111]. В свою очередь, Пирогов в докладных записках, направляемых в военно-медицинский департамент, неоднократно высказывал необходимость предоставления бо́льших прав генерал-штаб-доктору. Он предлагал приравнять положение генерал-штаб-доктора к положению генерал-интенданта, а главное, перевести его в подчинение непосредственно главнокомандующему, в связи с чем ликвидировать промежуточную должность директора госпиталей.
В первое время после приезда в Севастополь (12–14 ноября) Пирогов вместе с приданными к нему врачами, находившимися в его полном распоряжении и на содержании княгини Елены Павловны, работали на Северной стороне. Всех их разместили в казематах одной из артиллерийских батарей. Здания военно-сухопутного и военно-морского госпиталей были разрушены при первой бомбардировке, поэтому госпитали и перевязочные пункты были переведены в казематные здания Павловской и Михайловской батарей, расположенные на Северной стороне, и в казематы Николаевской батареи и батареи № 4, которые находились на Южной стороне.
Пирогов при решении важнейших вопросов руководства военно-медицинской службы контактировал с начальником штаба и дежурным генералом. Наиболее тесные и уважительные отношения у Николая Ивановича сложились с адмиралом П. С. Нахимовым, который много помогал в обслуживании раненых и больных, особенно представителей морской службы.
18 ноября, в годовщину Синопской битвы, в которой под командованием адмирала Нахимова была одержана блестящая победа над турецким флотом, Николай Иванович навестил доблестного адмирала. За эти дни, когда Пирогов работал на Северной стороне, он трижды посещал Южную часть города, пересекая Корабельную бухту на ялике, любезно предоставленном ему Нахимовым.
В городе везде была непролазная грязь. Еще в Екатеринославе Пирогов за неимением высоких охотничьих купил простые мужицкие сапоги и для сохранения их водонепроницаемости регулярно смазывал салом. В госпиталь, развернутый в бывших морских казармах, Пирогов и врачи выезжали верхом на лошадях, прикомандированных к ним по приказу начальника штаба.
После недавнего Инкерманского сражения там еще оставалось более 2000 раненых, лежащих в тесноте на грязных матрацах. Раненые с чистыми ранами лежали вперемежку с гнойными осложнениями и рожистым воспалением. Все первые 10 дней по прибытии в Севастополь Пирогов с коллегами почти с утра до вечера должен был оперировать раненых, среди них большинство было таких, которым операции должны были быть сделаны тотчас после сражения.
С самого начала своей деятельности в Севастополе Пирогов главное внимание уделил организации медицинской помощи. Он немедленно стал производить сортировку больных по отделениям и разделять раненых с чистыми и нечистыми ранами, стараясь как можно быстрее оперировать раненых с запущенными ранениями.
Зараженные «госпитальными миазмами» и раненые, пораженные пиемией и рожистым воспалением, были помещены в изолированные отделения. Это позволило в известной мере «очистить» хирургические палаты и уменьшить число раневых осложнений.
При перевязках врачам и фельдшерам помогали несколько женщин. Женский уход за ранеными в Севастополе стал организовываться еще до приезда сестер милосердия из Петербурга. Когда враг подступил к городу, жены и дочери севастопольцев пришли на помощь раненым. Они ухаживали за ними на перевязочных пунктах и непосредственно на бастионах Севастополя. Среди них была и знаменитая Дарья, известная как Дарья Севастопольская.
Она была коренной жительницей Севастополя, дочерью отставного моряка, погибшего в Синопском сражении. Незадолго до первой битвы под Альмой, которая состоялась 8 сентября, она приехала в район сражения, привезя чистое белье. Увидев огромное количество раненых, которым никто не оказывал помощь, так как поблизости не оказалось перевязочных пунктов, Дарья стала перевязывать раненых, как умела, используя привезенное белье. На следующий день о ее патриотическом поступке знала вся Крымская армия, а потом и Россия. Она была награждена золотой медалью, которую носила с гордостью.
25 ноября 1854 г. Пирогов выехал в Симферополь на встречу с сестрами Крестовоздвиженской общины, ожидаемыми из Петербурга. Осенью дорога между Севастополем и Симферополем стала совершенно непроходимой, и Николай Иванович вынужден был преодолеть ее верхом на казачьей лошади.
В Симферополе он нашел более шести тысяч раненых и заразных больных, которые были размещены не только в госпиталях, но и в различных общественных местах, в том числе в губернском правлении, дворянском собрании и во многих частных домах. Симферополь представлял собой главную госпитальную эвакуационную базу, через которую за время войны из Севастополя прошло более 80 тысяч раненых и больных