Фельдмаршал И. Ф. Паскевич в частном жестком письме к М. Д. Горчакову дал свою, крайне отрицательную оценку его полководческой деятельности во время войны 1853–1855 гг. Письмо было распространено в копиях и получило широкую огласку. Фельдмаршал писал: «В марте 1855 г… Вы были сильнее неприятеля 20 или 25 тысячами человек… Вы тогда не начали наступательных движений, которые… могли бы иметь счастливые и славные последствия. Вы… смотрели только, как союзникам каждый день подвозили свежие войска… Отдавая полную справедливость русскому солдату, отстоявшему своею грудью в продолжение 11 месяцев земляные укрепления и которому, говоря без лицемерия, Россия единственно обязана беспримерною обороною… Вы жили день за днем, никогда не имели собственного мнения и соглашались с тем, кто последний давал вам советы…»[134].
На Северной стороне Пирогов и прибывшие с ним врачи застали несколько тысяч раненых и больных и немедленно включились в оказание им помощи. С. П. Боткин, по указанию Пирогова, должен был лечить тифозных больных. Пирогов поселился в одной из саклей татарского селения, расположенного в долине реки Бельбек. Отсюда до госпитальных палаток было около 1 версты.
Как и ожидал Пирогов, раненым не было предоставлено минимальных условий. Они лежали на матрацах, постланных на земле под навесами или в тесных солдатских палатках. По вечерам и ночью лежащим в палатках на земле было невыносимо холодно. Одеял недоставало, полушубки не были розданы, и Николай Иванович не знал, как помочь раненым. Однако вскоре он, по его словам, «…более по инстинкту, нежели с намерением, заглянул в цейхгауз». Там – к своему удивлению и радости – он нашел сложенные палатки и неразвязанные тюки, в которых оказалось еще 400 одеял. Вот так работала интендантская служба в Крыму, нераспорядительная и равнодушная к раненым защитникам Севастополя. Так относилась она к своим обязанностям, не желая иметь излишней отчетности. После вмешательства Пирогова все раненые и больные были прикрыты двойными палатками и всем были розданы одеяла.
Пирогов проявлял большую настойчивость в строительстве бараков для временных госпиталей в Симферополе. Эти бараки, заказанные в Николаеве, были сделаны очень плохо, крыши их протекали. Пирогов снова жаловался главнокомандующему и военному министру, что в конце войны привело к судебному разбирательству этих злоупотреблений.
Кроме работы в госпиталях и руководства общинами сестер милосердия, к которому он вновь приступил после возвращения в Крым, Николай Иванович принимает очень деятельное участие в организации эвакуации раненых из их временного прибежища в Симферополь. И, конечно, при этом он снова сталкивается с неиссякаемыми злоупотреблениями, с которыми не прекращает бороться. В письме жене от 22 сентября 1855 г. Пирогов пишет: «…если бы ты знала, что тут делается, если бы ты услышала все рассказы о злоупотреблениях и грабежах, производимых транспортными начальниками, то у тебя бы волосы встали дыбом».
В своих письмах Пирогов оставляет потомкам свидетельства той эпохи России, в которую выпало жить великому хирургу и гражданину, когда наряду с патриотизмом и героизмом армии и населения было немало людей, относящихся безответственно к своим обязанностям, равнодушных к раненым и больным, имеющих склонность к незаконному обогащению и казнокрадству. И все эти примеры из прошлого, как по эстафете, передаются и дальше, из поколения в поколение, из эпохи в эпоху. И невольно начинаешь задумываться и вспоминать бессмертные слова Гоголя: «Русь, куда ж несешься ты?»
Великий хирург и гражданин, для которого слова «Родина» и «патриотизм» не являлись пустым звуком, не мог мириться со злоупотреблениями медицинского и интендантского руководства, равнодушного к страданиям защитников чести своей Родины, получивших ранения на поле брани. Транспортировка раненых с мест сражения в госпитали России всегда сопровождалась немалыми затратами материальных средств. Но эти средства, выделяемые государством, часто расходовались «не по назначению». Чиновники не всегда стремились заботиться о необходимом обеспечении и транспортировке раненых воинов Крымской армии, а старались не упустить своей выгоды. Пирогов пишет: «Целые миллионы стоит эта перевозка больных», [и несмотря на это] «больные не снабжены даже порядочной водой на дорогу; они мучаются от жажды и потом на какой-нибудь станции бросаются с жадностью на колодцы, наполненные соленой водой, – других нет между Перекопом и Симферополем; дрожат от холода, останавливаясь ночевать в холодные ночи под открытым небом, в телегах» [146].
Пирогов стал посылать с транспортами не только врачей, но и сестер, присутствие которых уменьшало воровство и другие злоупотребления. Он всегда контролировал организацию транспортов и вникал во все их детали. «Живо помню, – рассказывает одна из прославленных сестер милосердия Е. М. Бакунина, – как Н. И. Пирогов по несколько часов кряду простаивал при отправке транспортов и как, несмотря на дождь, грязь и темноту, он всякий день ходил в лагерь больных, что и от наших палаток было далеко, а его маленькая квартира была еще дальше»[135].
Отправляя 15 сентября 1855 г. Бакунину с транспортом раненых из Бахчисарая, Пирогов дал ей инструкцию, состоящую из шести пунктов. В ней он не только обращал внимание на важные детали транспортировки раненых, которым придавал большое значение, имея опыт войны на Кавказе, но составил инструкцию в виде вопросов, на которые хотел получить ответы, чтобы в дальнейшем улучшить проведение последующих транспортов. Все это еще раз свидетельствует о непрекращающейся исследовательской работе Пирогова, всегда сопутствующей его практической деятельности.
Содержание этой инструкции, не потерявшей значение и в настоящее время, интересно привести:
1. В какой мере возможна перевозка раненых на этапах и сколько примерно нужно сестер на каждую сотню раненых? 2. Каким образом утоляется жажда раненых на пути и снабжены ли они или сопровождающие транспорт средствами, необходимыми для этой цели? 3. Выдаются ли раненым, кроме их шинелей, еще каждому одеяло, или халат, или же (труднобольным) полушубок? 4. Как приготовляется пища на этапах и возможно ли снабдить этап теплыми напитками в холодное время? 5. Осматривают ли транспорт, растянутый иногда на целую версту и более от одного этапа до другого, врачи или фельдшера? 6. Соблюдается ли порядок, назначенный в снабжении больных пищей, т. е. кормят ли их на тех этапах, где изготовлено должно быть для этой цели?[136]
Начальник Главного военно-медицинского управления Красной армии во время Великой Отечественной войны Е. И. Смирнов высоко оценил эти шесть пироговских пунктов. В своей руководящей статье, опубликованной в 1943 г. в журналах «Хирургия» и «Военно-санитарное дело», он писал: «Шесть пунктов Пирогова и теперь являются уже шестью обязательными условиями. Невыполнение хотя бы одного из этих условий представляет собой грубое нарушение врачебного и гражданского долга в отношении больных и раненых. Основатель военной медицины исключал возможность санитарной эвакуации без медицинского персонала»[137].
Когда эвакуация раненых в Симферополь закончилась, Николай Иванович стал заведовать построенными там госпитальными бараками.
В начале декабря 1855 г. он покинул Симферополь и на обратном пути в Петербург осмотрел все госпитали, расположенные на юге страны, начиная от Перекопа и кончая Харьковом, куда продолжали эвакуироваться раненые с Крымского полуострова.
Глава шестая. Уход Н. И. Пирогова из академии
22 декабря 1855 г. Николай Иванович Пирогов возвращается в Петербург после второй поездки в Крым. В тот же день он представляет военному министру князю В. А. Долгорукову докладную записку «О состоянии транспортов и госпиталей, лежащих вблизи театра войны в Крыму» и директору Военно-медицинского департамента В. В. Пеликану докладную записку о наградах и содержании военных врачей. Пеликан одновременно занимал и должность президента академии.
Отъездом в командировку на театр военных действий в Крым и Севастополь в октябре 1854 г. Пирогов фактически завершает свою 15-летнюю деятельность в Медико-хирургической академии. Теперь, вернувшись из командировки, он уже больше не приступает к работе в основанной им госпитальной клинике и во 2-м Военно-сухопутном госпитале, а 4 января 1856 г. подает на имя президента академии прошение об увольнении. Однако Конференция академии не торопится дать ход его прошению. В это время Пирогову было всего 45 лет. Он находился в расцвете творческих сил. В Крымской войне Пирогов проявил себя не только как замечательный врач и блестящий хирург, но и как выдающийся организатор военно-медицинской службы, заложивший фундамент современной военно-полевой хирургии.
Пирогов и до Крымской войны пользовался широкой известностью не только в России, но и далеко за ее пределами. Теперь его слава врача и хирурга стала особенно яркой, и он наряду с другими героями обороны Севастополя навсегда вошел в ее историю. Недаром в знаменитой и грандиозной панораме Ф. А. Рубо, открытой в 1905 г. в Севастополе к 50-летию обороны «русской Трои», Пирогов был изображен как одна из знаковых и героических личностей, без которых невозможно представить первую оборону Севастополя. Его имя отмечено в поэзии. Е. П. Ростопчина, стихи которой были выбиты на первом памятнике адмиралу П. С. Нахимову, теперь обращается к прославленному хирургу:
Тебя повсюду чтут народы,
Из всех людей ты человек,
Ты друг людей и друг природы,
И будешь им ты целый век[138].
Между тем 11 марта 1856 г. Конференция присваивает Н. И. Пирогову звание заслуженного профессора академии. Однако не получив от Конференции ожидаемого ответа на свое прошение об увольнении, Николай Иванович 28 апреля подает прошение об отст