Осмотрев рану Гарибальди, Пирогов установил, что она не является опасной для жизни, но представляется не совсем безопасной для сохранения ноги. Он не стал тревожить рану зондированием, в отличие от многих европейских хирургических светил, объяснив, что если имеется только одно входное отверстие, то пуля находится в ране: «Разве недостаточно здравого смысла, чтобы сказать, с положительной точностью, что пуля – в ране, что кость повреждена, когда имеется только одно пулевое отверстие, проникающее в кость». Нащупать ее зондом другие врачи не смогли, потому что раневой канал и пуля были прикрыты осколками кости и грануляциями. Пуля была конической, посланной из нарезного оружия. Вонзившись в кость, она должна была оставаться неподвижной до наступления остеолиза кости.
Имея большой опыт лечения раненых с огнестрельными ранениями на Кавказе и в Крыму, Пирогов теперь придерживался мнения, что поспешное удаление пули может причинить больше вреда, чем пользы. Он дал совет Гарибальди и его лечащим докторам спокойно выжидать, не раздражать рану введением зондов и других посторонних тел, зорко наблюдать за состоянием раны и окружающих ее участков раненой ноги. Когда же наблюдающему врачу станет ясно, что пуля приобрела подвижность, тогда можно приступить к зондированию, употребив его как первый акт извлечения.
В заключение Николай Иванович рекомендовал регулярно выносить раненого на свежий воздух и делать пассивные движения для тела, оставляя поврежденную ногу в покое. Кроме того, Пирогов предложил выбрать более подходящее в климатическом отношении место для дальнейшего лечения. Когда он это сказал Гарибальди, то его первое слово было – «Неаполь».
По возвращении в Гейдельберг Пирогов продолжал поддерживать связь с лечащими врачами Гарибальди. От личного друга Гарибальди доктора Рипари Пирогов получил 23 ноября 1862 г. телеграмму:
«Сплющенная берсальерская[168] пуля извлечена»[169].
Спустя три дня Николаю Ивановичу было отправлено письмо такого содержания:
«Пиза, 26 ноября 1862 г.
Милостивый государь!
Генерал Гарибальди поручил мне уведомить Вас о получении Вашего письма и благодарить за драгоценные советы, которые Вы ему послали. Удаление пули прошло очень благополучно. Без труда и почти безболезненно. Костный осколок, который закрывал пулю, отошел очень легко, Генерал будет Вам навеки признателен за проявленные к нему заботы»[170].
Помощь, оказанная Пироговым Гарибальди, получила широкий резонанс в Европе, где его борьба, его ранение и лечение с привлечением европейских медицинских светил широко обсуждались в печати. И когда Гарибальди отправился в Англию, надеясь получить не только моральную, но и материальную поддержку своей борьбы за независимость Италии, корабль, доставивший его в Лондон, встречала многочисленная толпа, представлявшая различные слои английского общества. Перед Гарибальди широко открывались двери высокосветских салонов, в которые он непринужденно и почти не хромая входил в своей неизменной camicia rossa (красной рубашке). Он был так популярен среди английских дам высшего света, «…смотревших так страстно и долго на Гарибальди», что А. И. Герцен, сопровождавший его в Англии, не удержался предположить, что «…в нынешнем году, наверно, в Лондоне будет урожай детей с его чертами»[171].
Николаю Ивановичу пришлось выехать на врачебную консультацию к умирающему сыну Александра II – цесаревичу Николаю. Это было в начале 1865 г. Когда Пирогов 11 апреля прибыл в Ниццу, то наследник был уже в безнадежном состоянии и в тот же день умер от туберкулезного менингита. Незадолго до смерти он был помолвлен с датской принцессой Дагмарой, ставшей впоследствии женой его брата, будущего императора Александра III[172].
С воцарением Александра II в общественно-политической жизни России наступила «оттепель». Были амнистированы декабристы, участники польского восстания 1830–1831 гг., петрашевцы. На три года был приостановлен рекрутский набор, списаны недоимки. Затем были проведены земская, судебная, военная и университетские реформы. Наиболее ярким событием периода царствования Александра II стала крестьянская реформа 1861 г., после которой Александр II получил неофициальное имя – Освободитель. Он считал необходимым и дальше проводить либеральные преобразования. И они последовали: 17 апреля 1863 г. в России были отменены телесные наказания (последствия этого шага для народного сознания трудно переоценить); 6 апреля 1865 г. отменена предварительная цензура; 19 октября 1865 г. введены в действие новые судебные уставы. В положении студенчества так же, как и вообще в сфере образования, происходят значительные перемены: 18 июня 1864 г. более чем вдвое увеличены ассигнования на содержание университетов и введен новый, более либеральный, университетский устав, 14 июля утверждено «Положение о начальных народных училищах», а 18 ноября введен новый устав гимназий и прогимназий. В развитии образования в России стало принимать участие не только правительство. Часть общества также разделяла его заботы. В 1860–1866 гг. российскими благотворителями было пожертвовано свыше миллиона рублей на нужды образования. Надо ли говорить, что это были немалые деньги? Было утверждено свыше 300 «вечных стипендий», в том числе почти половина – для бедствующих студентов университетов [159]. В исторической литературе советского периода эти цифры не упоминались. Писалось только о нищете и бесправии, а не о борьбе с нищетой и не о расширении прав.
Однако разночинная интеллигенция и отдельные представители мелкопоместного дворянства, находившиеся под влиянием идей, представленных в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?», считали проведенные реформы недостаточными. Они, конечно, были недостаточны, но это был уже огромный шаг вперед по сравнению с недавним николаевским временем. Но очень хотелось все сразу и быстрее. Целое поколение российской интеллигенции подрастало, привыкая к конфронтации с властью, проникаясь убеждением, что порядочный человек обязан быть в оппозиции к правительству. Наиболее радикальные из них пришли к идее цареубийства, полагая, что это приведет к народной революции, а затем к свободе, равенству, братству… В результате на царя-освободителя стали совершаться покушения. Первое покушение на Александра II было совершено 4 апреля 1866 г., когда он вместе с герцогом Лейхтенбергским и принцессой Марией Баденской вышли из Летнего сада на набережную Невы. В царя стрелял Дмитрий Каракозов, дворянин, студент, исключенный из Казанского университета. Царя спас крестьянин Осип Комиссаров, успевший ударить по руке покушавшегося. Будучи арестован, Каракозов заявил, что он хотел отомстить за народ, обманутый кажущимся освобождением. Каракозова казнили[173].
Выстрел Каракозова эхом прогремел по России. Александр II пошел на уступки охранительному курсу, выразившиеся в назначении на высшие государственные посты представителей консервативных взглядов, противников либерализации страны. В стране прокатилась волна репрессий.
Пост министра народного просвещения вместо А. В. Головнина занял махровый реакционер обер-прокурор Священного синода граф Д. А. Толстой.
Нежелание Пирогова лично явиться в Петербург в Министерство народного просвещения новый министр счел за вызов. В докладе Александру II Д. А. Толстой писал: «Принимая во внимание, что наши университеты преимущественно нуждаются в профессорах по наукам филологическим, я нахожу, что пребывание за границей Н. Пирогова как специалиста по наукам медицинским не представляется существенно необходимым для наших профессорских кандидатов, и поэтому полагал бы освободить тайного советника Пирогова от возложенного на него поручения» [160].
Николай Иванович не без основания считал, что новый министр, поднимая перед царем вопрос об освобождении Пирогова от наставничества научной молодежи за рубежом, выставил его перед монархом как недостаточно надежного в государственном отношении человека. Много лет спустя в письме И. В. Бертенсону Пирогов с возмущением вспоминает, что «обидно и не для одного самолюбия то, что личность, обязанная своим высоким положением только одному несчастному случаю[174], имела право сильно унизить и заподозрить перед главою государства достоинство человека, посвящавшего всю жизнь бескорыстному служению истине и отечеству» [161].
Более того, граф Толстой лишил Пирогова и дополнительной пенсии, которая была положена Пирогову и обещана Головниным, как члену Главного управления училищ, состоящему при Министерстве народного просвещения. По этому поводу Николай Иванович в том же письме Бертенсону пишет, что «после такого неблаговидного поступка со мной графа Толстого я предпочел поступить как тот итальянский монах, который, уходя из протестантской Германии, взошел на пригорок, спустил штаны и изрек: “Aspice denudatos barbara terra natos!”»[175].
После такой «государственной благодарности», проявленной к одному из выдающихся людей России, Николай Иванович удалился в свое имение «Вишня», где начался очередной его славный этап жизни и откуда он снова был затребован для выполнения своего долга мирового лидера военно-полевой хирургии.
Глава восьмая. Военно-медицинская доктрина Н. И. Пирогова
Заграничная командировка Н. И. Пирогова в 1862–1866 гг. вошла в историю русской науки не только как время плодотворного руководства молодыми русскими учеными, проходящими подготовку к профессорской деятельности в европейских университетах, но и как время написания ряда педагогических трудов, вошедших в сокровищницу отечественной педагогики. Этот период жизни великого врача остался в истории хирургии и как время создания одного из его капитальных трудов, который поныне представляет собой свод фундаментальных положений современной военно-полевой хирургии.