ания, он как будто бы весь в него погрузился, как будто затих и окоченел в нем» [164].
Характеризуя это описание шока, сделанное Пироговым, Н. Н. Бурденко отметил, что «его клиническое описание настолько полное, настолько яркое и точное, что каждый из нас, хирургов, хотя бы и наблюдавший сотни случаев шока, затруднится что-либо прибавить к описанной Пироговым клинической картине»[189].
Завершая рассмотрение выдающегося труда Н. И. Пирогова, положившего начало военно-полевой хирургии, следует еще раз обратить внимание на этот важнейший раздел хирургии, который становится крайне необходимым во время любых военных конфликтов и особенно на войне, при защите отечества. И тут нельзя не привести слова основателя первой кафедры военно-полевой хирургии в нашей стране, профессора В. А. Оппеля[190], который в своей монографии, посвященной истории русской хирургии, так сказал о Н. И. Пирогове: «Великий хирург мирного времени, величайший анатом, великий ученый и экспериментатор – Пирогов был и великим военно-полевым хирургом, великим “хирургом войны”» [165].
Глава девятая. Последние годы жизни Н. И. Пирогова
Усадьба «Вишня»
Усадьбу, в которую Пирогов возвратился после отставки с поста попечителя Киевского учебного округа в 1861 г., он купил в августе 1859 г. Из нее он выезжал в европейскую командировку для руководства молодыми учеными, а также на театры Франко-германской и Русско-турецкой войн. Свое название усадьба получила от речки Вишня, вдоль берегов которой тянулись густые вишневые сады. Она была расположена за чертой Винницы, бывшей в то время уездным городом Подольской губернии. Пирогов решил навсегда поселиться вместе с семьей в этом чудесном уголке.
В первое время Николай Иванович много внимания уделял приведению в порядок довольно запущенного хозяйства своей усадьбы. Еще работая в Киеве, он тщательно изучил химический состав почвы «Вишни». Ее тучный чернозем, как и все земли Подольщины, оказался исключительным по своим агрономическим достоинствам. Вскоре в его усадьбе были разбиты огороды, посажены кусты ягод, яблони, груши, сливы. Вокруг дома благоухали цветы и редкостные декоративные растения. Николай Иванович особенно любил ухаживать за фруктовым садом и виноградником. Он с интересом занимался также селекцией пшеницы, винограда и роз. В усадьбе были проведены различные хозяйственные усовершенствования – на речке наведены две плотины, построена мельница, сооружен ледник.
В «Вишне» Николай Иванович жил с семьей довольно замкнуто, не любил ездить в гости, и у него почти никто не бывал.
Однако ведение хозяйства было не главным занятием Н. И. Пирогова. Он, конечно, не мог оставить свою лечебную деятельность. На территории усадьбы была открыта амбулатория, а в одной из сельских хат-мазанок Николай Иванович оборудовал операционную, которая соединялась с больничным помещением, рассчитанным на 30–40 коек. В 1866 г. была построена аптека, где пациенты Пирогова могли покупать лекарства. На некоторых рецептах встречалась пометка профессора «pro pauper» (для бедного). Лекарства по таким рецептам отпускались бесплатно [166].
В своей усадьбе Пирогов выращивал различные лекарственные растения, служившие сырьем при приготовлении многих лекарств в аптеке. В сельской местности Подольщины врачей почти не было, они появились лишь с развитием земской медицины. Вот почему приезд Пирогова в «Вишню», создание там больницы и аптеки, где началась его практически ежедневная врачебная деятельность, явились исключительными событиями.
К чудесному доктору, изумительному хирургу, как его называли, потянулись больные со всего юго-западного края, а также из отдаленных городов и местностей – Москвы, Петербурга, Поволжья, Урала. Такое большое количество больных, естественно, не могло поместиться в больнице и нескольких хатках-мазанках, приспособленных под больничные помещения. Прибывшие вынуждены были размещаться по крестьянским хатам соседних с «Вишней» деревень – Людвиговки и Шереметки. Эти хаты представляли собой своеобразный госпиталь. В каждой из них находились по двое-четверо больных. Но даже несмотря на такие неблагоприятные условия, Николай Иванович, делая довольно сложные по тому времени операции, получал результаты, которые значительно превосходили те, которые он имел в госпиталях. Здесь Пирогов еще раз убедился в необходимости рассеивать больных, уменьшая их взаимный контакт, о чем он впоследствии, опираясь в том числе и на результаты лечения послеоперационных больных, писал в своей монографии «Начала общей военно-полевой хирургии».
Профессор В. А. Оппель в своей книге, посвященной истории русской хирургии, утверждает, что «уход Пирогова из профессуры не остался для хирургии бесследным. Этот уход в конце концов для хирургии оказался выгодным… Благодаря уходу Пирогов провел свои наблюдения в деревне, которые имели огромное значение… Если деятельность Пирогова в госпиталях показала одну сторону доасептической медали, сторону, наиболее неблагоприятную, то работа в деревне обнаруживает другую сторону – наиболее благоприятную. Как раз в деревне Пирогов достигал того, что только было мыслимо в доасептический период. Дальше его деревенских результатов никто не шел и не мог идти. Это был предел. Вооруженный всеми знаниями науки, изумительный хирург-техник, он явился в хирургическую пустыню, как волшебник, и творил чудеса» [167].
Николаю Ивановичу приходилось почти каждый день оперировать, обходить размещенных по хатам прооперированных больных, делать перевязки, проводить амбулаторный прием и осматривать новых пациентов. Лечил Пирогов не только хирургические, но и внутренние, инфекционные, кожные, венерические и другие болезни. Как правило, он постоянно обслуживал около ста больных. Помогал ему в этом один фельдшер – Уриэль Окопник [168].
Уриэль Окопник стал работать у Пирогова с 16-летнего возраста водовозом. С раннего утра до позднего вечера он развозил по усадьбе воду, которую брал с соседнего пруда. Старая кляча, большая бочка на телеге, тяжелое ведро и длинный кнут, по-малороссийски – батог, были его нехитрыми орудиями труда. Николаю Ивановичу с самого начала понравился этот жизнерадостный паренек, распевавший без устали веселые еврейские и украинские песни, развозя воду по хозяйственным нуждам усадьбы.
Однажды Николай Иванович позвал Уриэля в свою амбулаторию. Он попросил его вымыть руки, надеть халат и подержать ногу больного. Уриэль побледнел от испуга, но профессор успокоил его, объяснив, что делать операцию будут не ему, а он, смышленый малый, должен научиться помогать профессору лечить приезжающих в «Вишню» больных людей. С этого дня жизнь молодого человека пошла по-новому. Возить воду приспособили одного из дедов из окрестных деревень, а вчерашний водовоз стал постоянным помощником Пирогова. Уриэлю понравилась новая работа. Он стал очень прилежным помощником и учеником Николая Ивановича. Каждый день Уриэль приходил на рассвете, делал приборку в амбулатории, обходил с термометром оперированных больных, для которых Пирогов нанимал квартиры или углы у местных крестьян, записывал новых пациентов на прием, готовил все к приходу профессора.
Николай Иванович очень привязался к способному помощнику. Однажды, когда Пирогов поинтересовался у Уриэля, как ему нравится новая работа, парень заявил, что она ему интересна, но признался, что не понимает надписи по-латыни на флаконах с лекарствами. Николай Иванович успокоил Уриэля и предложил приходить к нему домой по вечерам, чтобы вместе, как он выразился, «пожевать» латынь. С того вечера и пристрастился Окопник к языку римлян и ученых. Учитель был поражен удивительными способностями своего ученика, который с лету воспринимал этот «мертвый» язык. Вскоре помимо рецептурной латыни Уриэль стал осваивать римских классиков. Он легко запоминал сотни строк из поэм Овидия Назона «Наука любви» и «Лекарство от любви» и стал разбираться в сложных ораториях Цицерона.
Как-то одна из помощниц Пирогова, санитарка Катерина, от природы не очень сообразительная и неповоротливая девушка, не приготовила нужный инструмент к операции Пирогова. Уриэль с пафосом обратился к ней со словами: «Quousque tandem abutere, Катерина, patientia nostra?» (это были слова Цицерона, направленные против римского заговорщика Катилины: «Доколе же, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением?»). Николай Иванович залился смехом и обратился к Уриэлю со словами: «Отныне ты у меня не Уриэль Окопник, а Уриэль Акоста» [169].
Интересно отметить, что незадолго до этого Пирогов видел в Киеве трагедию немецкого драматурга Карла Гуцкова «Уриэль Акоста», которая шла по всей Европе и в России с большим успехом. Герой этой трагедии – Уриэль Акоста – философ-вольнодумец Средневековья, родом из Португалии, выросший в еврейской семье, принявшей католичество. Он бежал от инквизиции, царившей на Пиренеях, в Амстердам, где перешел в иудаизм. Однако и здесь он не смог принять все его догматы, за что был отлучен от синагоги и подвергся унижениям в фанатичной еврейской среде. Его возлюбленная Юдифь, единственная душа, понимавшая и любившая его, была выдана против ее воли за нелюбимого человека и покончила жизнь самоубийством. Этого Акоста перенести не смог и вслед за Юдифью добровольно принял смерть. Пьеса была невероятно популярна во всех странах Европы. На русской сцене в роли Уриэля выступали выдающиеся актеры – А. П. Ленский, А. И. Южин и К. С. Станиславский. Среди игравших Юдифь была и великая М. Н. Ермолова.
Со временем Уриэль Окопник с помощью Пирогова стал фельдшером. Он обзавелся семейством, однако не бросил «Вишню» и своего учителя. В последние годы жизни Николай Иванович не раз посылал вместо себя на вызовы своего помощника. Сотни больных, приходивших за помощью к Пирогову, осматривались Уриэлем. Он докладывал профессору о состоянии больных, а сложных и тяжелых обязательно показывал Николаю Ивановичу. Профессор ставил диагноз, и фельдшер по его указанию выписывал рецепты и выполнял его назначения.