Завершая свою речь на оптимистической ноте, он сказал: «Вы видите перед собой человека прошлого времени, стоящего в дверях вечности, который смело вас одушевляет надеждой и провозглашает благоденствие будущему в твердом уповании, что Россия, предводимая своим державным вождем, пойдет по тому великому пути, который открыт для нее бессмертными делами царя-освободителя»[214].
Трудно сказать, каким бы был путь России и ее нынешний образ, если бы не было трагического покушения на Александра II, если бы страна смогла избежать революции, а развивалась бы эволюционным путем, как, очевидно, полагал великий хирург и великий гражданин России.
26 мая Пирогов посещает Московскую детскую больницу, а вечером в зале Дворянского собрания (ныне хорошо известный зал Дома Союзов) состоялся банкет, на котором было 300 приглашенных в честь Николая Ивановича. Глубоко взволнованный и тронутый вниманием, оказанным ему в дни юбилея, Пирогов через газету «Русские ведомости» поблагодарил всех поздравивших его: «Получив ко дню празднования моего пятидесятилетнего юбилея значительное число адресов и телеграмм и не имея возможности ответить на каждое из поздравлений отдельно, приношу всем учреждениям и лицам, почтившим меня заявлением своего сочувствия, мою живейшую благодарность»[215].
Во время юбилея 24 мая Пирогова осматривает Н. В. Склифосовский и диагностирует у него раковую опухоль верхней челюсти, 25 мая вместе со Склифосовским его обследуют В. Ф. Грубе и Э. К. Вайль, а утром 26 мая они снова посещают его вместе с Э. Э. Эйхвальдом. У всех профессоров не было сомнения, что у Пирогова имеется раковая опухоль.
Еще за год до своего юбилея Пирогов стал отмечать ухудшение здоровья. Тогда же он лишился последнего коренного зуба правой верхней челюсти, однако от ношения протеза отказался, так как смог пережевывать пищу и без него. В начале 1881 г. Пирогов обратил внимание на то, что соленая и кислая пища вызывает у него справа, в области твердого нёба, раздражение слизистой оболочки и боль. По виду пораженное место сначала напоминало ссадину или ожог. Затем там образовался свищ. Пирогов прекратил курение, перестал есть твердую пищу и перешел на молочную диету.
Николай Иванович стал догадываться о развивающемся у него злокачественном процессе, однако старался избегать разговоров на эту тему и продолжал работать. Необходимо сказать, что у Николая Ивановича была хорошо известная его окружению привычка – после курения, для устранения табачного привкуса и запаха, полоскать рот горячей водой, которая, очевидно, сыграла свою негативную роль.
Плохое состояние Пирогова не могла не заметить его супруга. Она вызвала из Киева доктора С. С. Шкляревского, с которым Николай Иванович был на Балканской войне. Тогда же Пирогова посетил И. В. Бертенсон и приехавший приглашать Николая Ивановича в Москву на юбилей профессор Н. В. Склифосовский. Встревоженной Александре Антоновне Склифосовский сказал, что язва не злокачественная, но вряд ли сможет зажить. Решено было обследовать его в Москве, куда должны были съехаться многие хирурги и где в период торжеств предполагалось собрать консилиум.
У осматривавших Пирогова профессоров, как уже отмечалось, не было сомнения в злокачественности новообразования верхней челюсти. Однако, учитывая возраст Николая Ивановича и сомневаясь в успехе операции, они рекомендовали ему поехать в Вену к Теодору Бильроту.
27 мая 1881 г. Пирогов вместе с супругой и доктором С. С. Шкляревским выехали из Москвы в Вену. Выдающийся австрийский хирург, который признавал Н. И. Пирогова своим учителем, согласился с мнением русских хирургов о характере заболевания, однако также скрыл свое мнение от приехавшего пациента, считая операцию уже бесполезной. Бильрот успокоил Пирогова, сумев внушить ему, что язва у него доброкачественная. Мнение известного хирурга оказало на Николая Иванович благотворное влияние. Он стал себя чувствовать бодрым и с удовольствием пробыл в Вене около двух недель, общаясь с Бильротом. Гуляя с ним по паркам Вены, Пирогов рассказывал о ярких событиях и хирургических случаях, встречавшихся в его жизни. В знак дружбы и уважения перед Пироговым Бильрот подарил ему свою фотографию с надписью:
«Уважаемому учителю Николаю Пирогову.
Правдивость и ясность мыслей и чувств как в словах, так и в делах являются ступеньками лестницы, которая приближает человека к богам. К Вам, который должен следовать по этому, не всегда безопасному пути, как надежный вождь, всегда мое самое ревностное стремление.
Ваш искренний почитатель и друг
Т. Бильрот»[216].
15 июня Пирогов выезжает из Вены домой и вскоре посылает в Вену профессору Бильроту свой портрет также с дарственной надписью.
По приезде в «Вишню» он, чувствуя себя хорошо, ездил верхом, ухаживал за виноградником и любимыми розами, снова стал принимать больных. Его товарищ доктор И. В. Бертенсон приглашает Пирогова для лечения и отдыха на Одесский лиман, где у него была дача, и Николай Иванович вместе с Александрой Антоновной пребывают там в июле – августе. Это время в Одессе, как известно, всегда жаркое, труднопереносимое. Больные, съехавшиеся на лиман лечить свои больные суставы, буквально осаждают дом, где живет Пирогов, и ему приходится ежедневно с 10 до 12 часов проводить амбулаторный прием. В остальное время Николай Иванович, обычно сидя в кресле, слушал чтение газет и журналов, а иногда отправлялся с кем-нибудь на прогулку. Пребывание в Одессе не улучшило здоровье Пирогова, напротив, он стал себя чувствовать гораздо хуже и похудел.
По возвращении из Одессы Пирогов все более отчетливо стал догадываться о характере своего заболевания. Язва во рту заметно увеличилась и причиняла боль. Появилась припухлость на шее, вызванная увеличением местных лимфатических узлов. В сентябре, во время прогулки по своему имению, Николай Иванович простудился. Он очень ослаб и стал понимать, что дни его сочтены и он не сможет закончить свои воспоминания.
Не переставая размышлять над своим заболеванием, Николай Иванович за 26 дней до смерти окончательно приходит к твердому убеждению, что у него злокачественная опухоль верхней челюсти. И он пишет ставшую широко известной записку, ныне хранящуюся в Петербурге в Военно-медицинском музее:
«Ни Склифосовский, Вайль и Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ulcus oris mem. cancerosus serpeginosum – иначе первые три не посоветовали бы операции, а второй – не признал бы болезнь за доброкачественную».
Утром 22 октября Пирогов, приступая к работе над мемуарами, начинает с такой записи: «Ой, скорее, скорее! Худо, худо! Так, пожалуй, не успею и половины петербургской жизни описать…»[217]
В этот день, прежде чем перо выпало из его ослабевших рук, Пирогов еще успел написать несколько страниц, где изложил знаменитый конфликт с главным доктором 2-го Военно-сухопутного госпиталя Лоссиевским (Буцефалом) и описал свою болезнь, возникшую в Петербурге после чрезмерной работы над атласом по прикладной анатомии. Он вспомнил и сближение со своей первой супругой Екатериной Дмитриевной и ее родителями – Дмитрием Сергеевичем и Екатериной Николаевной Березиными.
Тогда, получив согласие матери и отца на брак с Екатериной Дмитриевной, Пирогов предложил невесте с матерью отправиться в его любимый Ревель на морские купания, куда он должен был прибыть только через месяц. Все это время, томясь в ожидании, Пирогов страдал от любви. «В первый раз я пожелал бессмертия – загробной жизни. Это сделала любовь».
Николай Иванович не смог дописать этот рассказ из своей жизни, но последние строки, написанные рукой великого хирурга в его неоконченном «Дневнике врача», его оборвавшуюся «лебединую песню» нельзя не привести:
«Шесть-семь недель, проведенные нами в Ревеле, скоро пролетели. Но Березин так распорядился, что моя невеста с матерью остались в летней маленькой квартире до поздней осени, отчего Екатерина Николаевна еще более ослабла и заболела, чем…»[218] Кажется, обыденные строки, но они последние, вышедшие из-под пера Н. И. Пирогова, и этим ценны.
Болезнь стала быстро прогрессировать. Пирогов ослабел и слег в постель и уже не поднимался. Последний месяц жизни был особенно трудным. Его мучила невыносимая боль в области лица и шеи.
Днем 22 ноября, это был воскресный день, Николай Иванович еще мог говорить, принимал разбавленные водой херес и шампанское. Во второй половине дня сознание стало его оставлять. Умер Пирогов 23 ноября 1881 г. в 20 часов 23 минуты.
Последние дни рядом с Николаем Ивановичем были и ухаживали за ним сестра милосердия из Тульчина Ольга Антоновна, описавшая эти дни в письме Александре Антоновне, ныне хранящемся в Музее-усадьбе Н. И. Пирогова[219], и фельдшер Уриэль Окопник, верный помощник Николая Ивановича в усадьбе «Вишня»[220].
Природа не прошла мимо этого события и послала свой знак…
Сын Пирогова, Владимир Николаевич, вспоминает, что перед самой кончиной отца «началось лунное затмение, окончившееся сейчас же после развязки»[221].
Незадолго до смерти Пирогова Александра Антоновна обратилась с письмом к петербургскому хирургу Д. И. Выводцеву, видному специалисту по бальзамированию трупов:
«Милостивый государь, Давид Ильич, извините великодушно, если я Вас обеспокою моим печальным письмом. Николай Иванович лежит на смертной постели. Вы прислали ему ко дню юбилея Вашу книгу о бальзамировании. Могу ли я надеяться, что Вы предпримете труд бальзамирования его тела, которое я бы желала сохранить в нетленном виде. Если Вы согласны, то уведомите меня…»