Русское консульство в Урге
Город Урга, главный пункт Северной Монголии, известен был всем номадам исключительно под именем «Богдо-курень» или «Да-курень», то есть священное стойбище; именем же «Урга», происходящим от слова «урго» (дворец), окрестили его только русские. Этот город состоял из двух частей: монгольской и китайской. Первая собственно и называлась «Богдо-курень», а вторая, лежащая от нее в 4 верстах к востоку, носила имя «Май-май-чен», то есть торговое место.
В середине между обоими половинами Урги помещается на прекрасном возвышенном месте, недалеко от берега Толы, двухэтажный дом Русского консульства с флигелями и другими пристройками.
Экспедиция 1870–1873 годов
Жителей во всей Урге на тот момент считалось до 30 тысяч. Население китайского города, выстроенного из глиняных фанз, состояло исключительно из китайцев-чиновников и торговцев. Население монгольской части Урги состояло главным образом из лам, то есть из лиц, принадлежащих к духовному сословию; число их там простирается до 10 тысяч. В Урге находилась большая школа с подразделениями на факультеты: богословский, медицинский и астрологический.
Для монголов Урга по своему религиозному значению являлась вторым городом после Лхасы в Тибете[167]. По ламаистскому учению, эти святые, составляя земное воплощение божества, никогда не умирают, но только обновляются смертью. Душа их по смерти тела, в котором она имела местопребывание, переходит в новорождённого мальчика и через это является людям в более свежем и юном образе.
Во время пребывания Пржевальского в Урге, обстановка в городе накалилась. Жители опасались нападения дунганских мятежников, незадолго перед тем разграбивших г. Улясутай[168]. Сюда прибыль двухтысячный отряд китайских войск и около тысячи вооружённых монголов, но настроение всего этого воинства было очень шаткое, и они представляли настолько ненадёжную гарантию, что русское правительство, для охраны своего консульства и торговых интересов России, прислало и собственный небольшой отряд казаков в 600 человек, который и оставался здесь на протяжении двух лет, и, вероятно только благодаря этой охране, дунганы не дерзнули напасть на Ургу, куда их привлекали значительные сокровища, собранные в кумирнях.
28 ноября путешественники покинули Ургу, попрощавшись с Шишмарёвым, получив от него последние наставления, и двинулись дальше, в Монгольскую степь Гоби. Река Тола была последней текучей водой, а за священной горой Хан-ула они распрощались с последним лесом. Далее до самого Китая не было ни одного деревца, ни одного ручейка. Открылась безграничная степь, то слегка волнистая, то прорезанная грядами скалистых холмов, где паслись стада животных, и сохранялась возможность проехать на таратайке. Такая полоса тянулась от Урги к юго-западу по Калганской дороге вёрст на двести, незаметно переходя в настоящую пустыню[169].
Дневные переходы проходили в 40–50 вёрст и Пржевальский, вылезая из неудобного ящика, отправлялся пешком впереди каравана, стреляя попадавшихся по дороге зверей и птиц. Миновав самую бесплодную часть Гоби, пустыню Халху, путешественники вступили в область Цахаров – более плодородную полосу.
Великая китайская стена у входа в Калган на английской гравюре 1878 года
Цахары считаются пограничной стражей Китая, состоят на государственной службе и имеют некоторое военное устройство, разделяясь на 8 «знамён». Характеризуя этот народ, Пржевальский отмечал. «Находясь в постоянном соприкосновении с китайцами, цахары утратили не только характер, но даже и тип чистокровных монголов. Из прежних своих черт они оставили себе только монгольскую лень, но от китайцев приняли, кажется, только одни дурные стороны цивилизации, и являются выходками, в которых нет ни монгольского простодушия, ни китайского трудолюбия».
И вот впереди, показались очертания горного хребта, по главному гребню которого тянулась Великая Китайская Стена. Когда они в конце декабря подошли к г. Калган (ныне – Чжанцзякоу), то встретили там, не смотря на конец декабря, совершенно весеннюю погоду. Данный город являлся одним из главнейших проходов через Великую стену, имел до 70.000 жителей и представлял важный пункт чайной торговли. Ежегодно здесь провозилось до 200,000 ящиков, около 3 пудов весом каждый, этого ценного китайского продукта.
Прибыв в Калган, наши путешественники увидали здесь одно из чудес света, знаменитую китайскую стену, которая протянулась на громадное расстояние около пяти тысяч вёрст и с одной стороны уходила в глубь Манчжурии, а с другой – тянулась поперёк почти всей Монголии через верхнее течение Желтой реки и, как говорить, доходить до крепости Цзя-юй-гуан в провинции Гань-су.
В Калгане путешественники провели пять дней, пользуясь гостеприимством живущих там русских чаеторговцев Матреницкого и нескольких других соотечественников, купцов-комиссионеров, занимающихся транспортировкой в Кяхту чая, принадлежащего нашим же владельцам фабрик в городе Ханькоу. Несмотря на то, что это настоящий китайский город, не особенно редко ещё можно было услышать родную речь, не только от соотечественников, но даже и китайцев. Здесь, как и в других главных центрах чайной торговли, как, например, в Тянь-дзине, существовало немало китайских комиссионеров, т. н. компрадоров, при посредстве которых купцы вели свои торговые сделки. Эти компрадоры, состоя по насколько лет на службе у русских коммерсантов, обучались говорить по русский, хотя и коверкали фразы.
Китайский паспорт Н. М. Пржевальского. Из научного архива РГО
Верблюды у монголов наняты были только до Калгана и потому, здесь пришлось приобрести новых для формирования нового каравана до Пекина. При содействии земляков все решилось быстро. До Пекина оставалось всего 210 вёрст, которые обыкновенно проезжают за четверо суток.
2 января 1871 года они прибыли в Пекин[170], – исходный пункт путешествия для получения паспорта. Здесь находились члены Русской дипломатической и духовной миссий. Около двух месяцев путники провели на квартире, приготовленной для них посланником генералом Влангали, снаряжаясь в предстоящую экспедицию. Побродив по улицам столицы, Пржевальский отметил.
«Я ещё мало познакомился с самым городом, – писал Пржевальский, – но уже и первых впечатлении достаточно, чтобы безошибочно сказать, что это невообразимая мерзость. Грязь и вонь невообразимые, так как жители обыкновенно льют все помои на улицу и, сверх того, здесь постоянно можно видеть, идя по улице, сидящих орлом то справа, то слева»[171].
На практике Пржевальский убедился, что рассказы переданные учёным Северцовым о дешевизне в Китае, – чистейший вздор. Во время проживания в столице Китая, зимою 1871 года, они с Пыльцовым платили 80 рублей в месяц за обед и завтрак отвратительного качества. «Вот и представьте, как можно путешествовать на те 2000 руб., которые мне дают совместно военное министерство и географическое общество»?[172]
Никто из имеющихся в то время европейцев, пребывавших в то время в Пекине, не переступал за Великую стену в западном направлении. При таких обстоятельствах пришлось угадывать чутьём всю необходимую подготовку экспедиции и способ путешествия. Следовало снарядить багаж и запастись всем необходимым, хотя б на один год так, ĸаĸ они не надеялись попасть прямо на Куку-нор, но рассчитывали в течение первого года исследовать местности по среднему течению Жёлтой реки и затем возвратиться в Пекин.
Заготовленный багаж состоял главным образом из оружия и охотничьих припасов. Те и другие весили очень много, но это были предметы первостепенной важности, так как, независимо от стрельбы птиц и зверей для препарирования из них чучел, охота должна была служить и действительно служила единственным источником пропитания в местностях, опустошённых дунганами, или в тех, где ĸитайсĸое население не хотело продавать еду, думая выпроводить от себя непрошеных гостей голодом. Кроме того, оружие служило личной защитой от разбойников, которых, впрочем, они ни разу не видали в течение всего первого путешествия, вероятно подобное случилось потому, что они были хорошо вооружены. Поговорка «если желаешь жить в мире, то будь готов ĸ войне» и здесь нашла своё правдивое применение.
На ночлег едва устроились в гостинице. Пришлось познакомиться с враждебным отношением китайцев ко всем иностранцам, которых здесь называли «заморские черти». Рассчитывать на комфортные условия не приходилось.
Только благодаря содействию русского посланника Влангали, путешественники получили от правительства Китая паспорт на движение по всей Юго-Восточной Монголии до Гань-су, Ордоса и Ала-Шань.
Найти на местах проводника монгола или китайца не удалось, даже за обещанное хорошее вознаграждение. Причиной была трусость и подозрительность местного населения. Но время поджимало. Оставалось только купить верблюдов и снарядить собственный караван. Было приобретено 7 вьючных верблюдов и 2 верховых лошади.
Кроме казака, привезённого из Кяхты, с ними теперь был ещё один охранявший наше посольство в Пекине. Как тот, так и другой они могли оставаться только временно и ждать замены двумя новыми казаками, назначенными в нашу экспедицию, но ещё не прибывшими.
О закупке продовольствия в достаточном количестве не могло быть и речи – почти не хватало денег. Средства, ассигнованные на экспедицию, которые раньше казались Николаю Михайловичу большими, оказались совсем недостаточными, в виду огромной дороговизны всего, на что их пришлось потратить.
Собираясь в конце февраля выступить из Пекина, Пржевальский оказался почти в безвыходном положении. При таких обстоятельствах экспедиция не могла сразу пуститься вглубь Монголии, но было решено сначала исследование тех местностей этой страны, которые лежат на север от Пекина, к городу Долон-нор. Определились не идти весною, а подождать прибытия денег за следующее полугодие, и здесь опять помог генерал Влангали, который выдал наперёд из посольских сумм дополнительно 1900 р. в счёт будущего ассигнования. Николай Михайлович болея за общее дело, решил недостающее восполнить