[178]. Благо местные считали, что раз «об этом знает их царь, который выдал разрешение на беспрепятственное путешествие по своей земле, – значит всё законно».
«Зато, какими свободными чувствовали себя, мы теперь, – вспоминал он, когда дело пошло на чистоту и не нужно было притворяться»! С этих пор всё лишние посетители обыкновенно прогонялись без церемонии, и путники принимали только тех из них, в которых имели какую-либо необходимость[179].
Превращение из купца в чиновника отразилось очень благоприятно на положении экспедиции и на успешности занятий наукой. Путешественники могли теперь держать себя гораздо самостоятельнее, чем прежде, относительно местного населения, что неудобно было делать под видом купца.
«При столкновении с людьми, какими себя представляют китайцы или монголы, привыкшие уважать только силу, – говорил Пржевальский, – слишком доброе, ласковое обращение ни к чему хорошему не приводит. Всё это принимается ими за слабость и трусость. Наоборот, дерзкий тон, в известных случаях, магически влияет на местный люд, и путешественник с подобной сноровкой гораздо скорее достигнет своей цели в своих делах. Я не проповедую кулачного обращения, но хочу сказать, что, отправляясь в далёкие страны Азии, путешественник должен поневоле заменить многие из своих прежних воззрений другими, более практичными, по отношению к той сфере, среди которой ему придётся вращаться»[180].
К сожалению наших путешественников, их прохождение к Хуанхэ большей частью совершалось наугад, так как проводников не было, а расспросы населения не давали результатов, во-первых, из-за отсутствия переводчика китайского языка, а ещё и потому, что местные, в особенности китайцы, всегда относились к путешественникам в высшей степени подозрительно и недружелюбно, и постоянно либо отказывались показать дорогу, либо ещё хуже того, – хором врали как будтозаранее сговорились.
Вскоре превосходные пастбища, встречавшиеся повсюду на земле Чахаров, окончились с вступлением в горную область, так что лошади и верблюды начали быстро худеть, не находя давно своего любимого гуджиру[181]: от самой кяхтинской дороги нигде не встречались солончаки. Поэтому Николай Михайлович решил пробыть несколько дней на берегах встретившегося небольшого солёного озера Дабасун-нор, чтобы дать отдых верблюдам.
Путешественники подвигались вперёд, не спеша и в местах удобных для научных экскурсий останавливались примерно на 2–8 дней. На третий день, следуя по течению небольшой горной речки, они взобрались до самых её истоков и здесь на небольшой живописной лужайке, недалеко от главного хребта, разбили свою палатку. Неожиданное появление каравана в горах произвело переполох между обитавшими там горцами, которые видели европейцев впервые. Пересудам и всевозможным догадкам о прибытии невиданных пришельцев не было конца. Ламы прибегли даже к гаданию по этому случаю, а главный духовный владыка, настоятель расположенной там кумирни, запретил жителям продавать путешественникам, что бы то ни было из съестных припасов.
Таким образом, монголы думали выжить пришельцев из своих пределов. Поэтому последним несколько дней пришлось питаться исключительно просяной кашей, так как на первое время, не зная местности, трудно было добыть что-нибудь на охоте. Но как только опытный охотник, Николай Михайлович, немного ознакомился с окрестными горами, он отправился на охоту и убил сначала косулю, затем антилопу, и сразу же мясо появилось в изобилии. Тогда и монголы, видя, что голодом не удаётся выпроводить непрошеных гостей, прекратили свои репрессии и сами стали приносить на бивуак для продажи масло и молоко.
В горах Муни-ула, совершив однодневной переход в 40 вёрст, наши путешественники прибыли в город Баотоу, расположенный в семи вёрстах от берега Жёлтой реки. Город этот был довольно большой и по обыкновению обнесён квадратной глиняной стеной, каждая сторона которой имела версты три в длину. Числа жителей, не смотря на расспросы, толком не удалось узнать, но несомненно, что оно довольно велико, так как Баотоу представлял очень важный торговый и промышленный центр. Здесь обнаружился даже чугунно-плавильный завод, на котором массами выделывались чугунные чаши, расходящиеся по соседним частям Монголии, Ордосу, Алашаню. Внешность этого города, как и вообще, в Китае очень грязная и не привлекательная. В городе путешественники пробыли только одни сутки, но и за это время крайне измучились.
Если труднопроходимая местность пустынь и гор причиняла физические страдания по пути следования путешественников, то самые большие нравственные страдания, встречающиеся на пути, исходили от местных чиновников и местечковых бонз.
Лишь только караван подошёл к городским воротам, как стоящая здесь стража под предлогом скрупулёзного выполнения инструкций, принялась к первому этапу глумления над путешественниками. Они потребовали паспорт, затем солдаты повели всех в ямынь т. е. городское управление. Перед воротами этого судилища путникам пришлось простоять минут двадцать, при этом их окружила громадная толпа любопытных, сбежавшихся со всех сторон посмотреть на невиданных ещё здесь «заморских чертей». Спустя время из управления вышли чиновники и объявили, что прибывших чужестранцев желает видеть мандарин[182] – комендант города.
Затем наступил второй этап экзекуции. Путники подъехали к жилищу китайского генерала, где им предложили слезть с лошадей и войти во двор пешком. В воротах у всех отобрали ружья, а затем повели к мандарину, который, весь в красном одеянии, ожидал в дверях своей фанзы. Монгол-проводник, увидав такого важного начальника, тотчас же бросился перед ним на колени. Пржевальский с товарищем и казак – переводчик сдержанно раскланялись по-европейски. Пригласив всех в свою фанзу и посадив здесь Николая Михайловича и Пыльцова (монгол и казак стояли), мандарин приказал подать чаю. Затем начались расспросы: откуда мы? Куда идём? Кто такие и т. д. Когда Пржевальский объявил о своём желании пройти через Ордос в Алашань, то мандарин приступил к следующему этапу морального давления на нас, чтобы выманить подношения. Он отвечал, что это очень опасно, так как по дороге везде шляются разбойники… тут Пржевальский понял:
«Зная, что в Китае без взятки ничего нельзя сделать, я уклонился от дальнейших рассуждений о предстоящем пути и велел своему казаку передать, что желаю подарить мандарину на память хорошую русскую вещь, именно часы. Такое предложение произвело своё действие. Мандарин сначала как будто отказался от подарка, но потом поблагодарил за него и обещал дать нам свободный пропуск в Ордос. Обрадовавшись такому удачному обороту дела, мы раскланялись с китайским генералом и просили его приказать помочь нам отыскать квартиру».
Мандарин отдал приказание нескольким полицейским, и те отправились вместе с путешественниками, на поиски ночлега, сопровождаемые стихийной толпой. Задача оказалась трудной, так как никто не хотел их брать на постой. Случайно нашлась невообразимо грязная и дурно пахнущая фанза, которую полицейские и предложили путешественникам для размещения.
Положение было безвыходное. Развьючив верблюдов, путники перетаскали весь груз в свою конуру и с наслаждением думали, что теперь конец их мытарствам и можно будет спокойно разместиться на отдых. Не тут-то было! Толпа зевак наполнила весь двор. Пришлось запереть окно и дверь фанзы.
Полицейские, которым Николай Михайлович обещал щедро заплатить за усердие, старались всеми силами удержать напор толпы, и дело не раз доходило до драки; наконец, полиции удалось очистить двор, и ворота были заперты. Но, нисколько не смущаясь этим, любопытные продолжали лезть с улицы на крышу фанзы, а оттуда спускались во двор и продолжали приставать целою толпой. «Самые нахальные, – рассказывает Пржевальский, получали при этом от меня несколько зуботычин, но все-таки не угомонились». Видя, что дело плохо, пришлось за подарок выпросить у генерала пять человек солдат для охраны. Но дело от этого не улучшилось, так как солдаты, поставленные у ворот, стали впускать на двор любопытных за деньги и устроили из путешественников «нечто вроде зверинца».
На следующий день, в полдень чиновник снова пригласил путешественников к себе. В ожидании встречи, им пришлось провести с пол – часа в солдатской казарме, где можно было наблюдать домашний быт китайских воинов, подробности которого Пржевальский осветил в своём отчёте. Мандарин ещё вчера спрашивал у Пржевальского, не знает ли он какого-нибудь лекарства от опиума, чтобы отучить солдат от этой пагубной привычки, и предлагал заплатить за это большие деньги. Обстановка аудиенции была подобна вчерашней, причём мандарину вручён был обещанный накануне подарка медные часы-луковица.
Николай Михайлович объявил, что он желает покинуть город в тот же день, и просил отдать приказание, чтобы караван без задержки переправили через реку. Мандарин обещал всё организовать. Распростившись с ним, путешественники отправились на свою квартиру, где наскоро завьючили верблюдов и двинулись в путь, как только им принесены были пропускной билет и паспорт.
Наконец, экспедиция оставила город, и караван вскоре подошёл к месту, где предстояла трудная переправа на противоположный берег реки Хуанхэ.
Трудности переправы через реку верблюдами
Прежде чем приступать к переправе через реку, стояли следующие задачи: выявить обстоятельства её преодоления и поиск участков переправ. Обследования начали с подступов к реке, установки доступности ее урочища и поймы. Затем экспедиция выдвинулась к реке и детально обследовала намеченный участок. Установила: ширину реки; наличие брода (направление, ширину и глубину); скорость течения и состояние грунта дна берега реки; наличие в зоне препятствия превышение берегов и