Всего в течение первого года экспедиции путешественники потеряли 12 верблюдов и 11 лошадей. Впрочем, лошади, большей частью, обменивались с монголами на более лучшие экземпляры.
Закупив новых верблюдов, экспедиция двинулась в Калган форсированными переходами, и только задержались на два дня в горах Сума-хада, чтобы поохотиться на аргали. Дорогой лошадь Пыльцова, испугавшись чего-то, бросилась в сторону и понесла. Слабый здоровьем он не смог удержаться в седле и рухнул прямо головой на мёрзлую землю так сильно, что он получил сильное сотрясение мозга. Правда подпоручик вскоре пришёл в себя и отделался только ушибом.
День за днём уменьшалось расстояние, отделявшее их от Калгана, а вместе с тем увеличивалось нетерпение поскорее попасть в этот город. Наконец, как раз накануне нового, 1872 года, поздно вечером они явились к своим калганским соотечественникам, у которых по-прежнему встретили самый радушный приём.
Пржевальский всегда предпочитал писать свои дневники чернилами и только в самом крайнем случае брал карандаш, но, к сожалению, на морозе чернила замерзали. А карандаш быстро стирался, так что потом трудно было разобрать написанное.
Он отметил в своём дневнике: «Первый акт экспедиции был окончен. Результаты путешествия, копившиеся понемногу, теперь обрисовались яснее. Мы могли с чистой совестью сказать, что выполнили свою первую задачу, и этот успех ещё более разжигал страстное желание пуститься вновь в глубь Азии, к далёким берегам озера Куку-нора»[187].
Громадные коллекции птиц и зверей, маршрутная съёмка, метеорологический журнал и прочее, несомненно, доказывали, что задачу свою Николай Михайлович выполнил блестяще и оправдал возлагавшиеся на него надежды…
В плане экспедиции было, как можно скорее, снова пуститься в путь и желательно к берегам озера Куку-нора. Но для этого нужны были деньги, которых так не хватало, и которые можно было достать только в Пекине[188].
Оставив своих спутников в Калгане и, поручив им заготовить кое-какие мелочи, Николай Михайлович, загнанный в угол роковым стечением обстоятельств, срочно отправился в Пекин в Российское посольство. Встретившись с посланником Влангали, Пржевальский объяснил ему, что с теми денежными средствами, которыми располагает экспедиция и при больших затратах на путешествие, они не достигнут Кукунора, а тем более Тибета.
Исходя из этого, он настойчиво просил посланника ходатайствовать перед военным министром об увеличении средств на экспедицию на 1000 рублей в год, а также увеличить содержание его спутника офицера Пыльцова, годовой оклад которого составлял только 294 руб. Апелляция была подкреплена документами и вескими аргументами.
Но расходы на продовольствие составляли наименьшую статью издержек, так как к покупке круп и хлебопродуктов прибегали только в случае крайней необходимости. Что же касается мяса, то полагались на свои ружья и кормились охотой. Больше всего средств поглощала покупка вьючных животных, так как они часто болели в дороге и умирали. А сосредоточить все силы по уходу за животными означало забросить съёмки и научные экскурсы, что являлось основной целью экспедиции.
Нарекания вызывала и сама доставка денег, которая производилась крайне неаккуратно. Например, прибыв в Пекин в январе 1872 г., Николай Михайлович смог получить денежное содержание только по 1 августа 1871 г.
Между тем, в интересах самой экспедиции, приходилось торопиться, дорога была каждая минута, так что ждать нового перевода из Петербурга не представляло возможности. Пржевальский предполагал, что если он не успеет перебраться через Хуанхэ по льду, то китайцы и совсем его не пустят вторично в Ордос и крах планируемого неминуем.
Но посланник Влангали, болевший за общее государственное дело пришёл на помощь. Он видел, что работа экспедиции может существенно обогатить учёный мир совсем не исследованных районов и находил просьбу об увеличении содержания реально существующей. Взвесив всё, он послал в Петербург мотивированное ходатайство об увеличении ассигнований на экспедицию Пржевальского.
«Если бы, – писал он в ходатайстве, – капитану Пржевальскому не было надобности собирать и возить с собою коллекции растений, птиц и других животных то, без сомнения, он мог бы выкрутиться как-нибудь, но при собирании коллекций, под которые потребовалось под конец 10 верблюдов, назначенные ему денежные средства были крайне недостаточны… Наем верблюдов и лошадей почти невозможен, без риска увидеть себя брошенным где-нибудь в глуши, а потому успех экспедиции требовал поставить себя в независимое положение от покупок всех перевозочных средств».
Своё ходатайство генерал Влангали отправил в совет ИРГО для передачи его в Военное Министерство. ИРГО, понимавшее важность результатов экспедиции Пржевальского по его первым отчётам, присланным им ранее, ассигновало из своих средств дополнительно 500 р./год и ходатайствовало перед военным министром Д. А. Милютиным о прибавке со стороны военных по 500 руб. серебром, – на что «министр изъявил своё полное согласие и испросил Высочайшее разрешение, в то же время Пыльцову ассигнована была прибавка содержания по 300 р/год». Обо всем этом граф Литке, вице-президент географического общества, сразу же уведомил Влангали.
«Пользуюсь этим случаем, – добавил он в письме[189],чтобы заявить пред вашим превосходительством о живом интересе, возбуждённом в среде общества сообщением, полученным от г. Пржевальского об его прошлогодней экспедиции. Оно будет напечатано в следующей книжке „Известий“ и немедленно разослано всем учёным обществам за границей, которые постоянно обращаются к нам с просьбой о высылке им поскорее всех новейших сведений, получаемых нами от наших путешественников в Средней Азии».
Несмотря на оказанную помощь ИРГО и военного ведомства из-за дороговизны всего денег катастрофически не хватало. Влангали понимал, что время не терпит, а результат нужен, поэтому он выдал Пржевальскому авансом из посольских средств недополученную сумму за прошедший 1871 г. и вперёд за 1872 г. Немалые затруднения встретили также и выдача паспорта Пржевальскому. Влангали потребовал выдачу разрешения на посещение Пржевальским провинций Гань-су, Куку-нора и Тибета. Китайские министры сначала отказывали в этом, но при настоятельном требовании уступили, с оговоркой, однако, что «…не ручаются за безопасность путешественников».
Предвидя опасность столкновений с бандами, Николай Михайлович обратил внимание на вооружение для себя и своих «путников ещё больше внимания, чем прежде, и не поскупился на приобретение нескольких новых револьверов и скорострельных штуцеров, которые, по его убеждению, служили наилучшей гарантией безопасности европейца от коварного, но трусливого азиатца».
Поискав в Пекине и отправившись за 120 км на восток в Тянь-дзинь, он купил штуцер Бердана для себя, два штуцера Снейдера, магазинное ружье Henry Martini, дающее 17 выстрелов и, наконец, пятый штуцер Спенсера. К этим ружьям он приобрёл около 4,000 патронов. Кроме того, был прежний двуствольный штуцер Ланкастера. Пржевальский использовал дульнозарядный капсюльный штуцер, изготовленный компанией Чарльза Вильяма Ланкастера в Лондоне[190]. Приобрели четыре охотничьих ружья, взято было 13 револьверов, два скорострельных пистолета системы Remington’a, а также куплено было 8 пудов дроби и 2 пуда пороху. Бережёного – бог бережёт.
Хотя снаряжение поглотило весьма значительную часть полученных денег, оно себя оправдывало, а во всем остальном опять пришлось по возможности урезать и сокращать. Ввиду того, что предыдущая его торговая операция увенчалась полным успехом и товары сразу проданы были в Алашань с большой прибылью, Николай Михайлович и на этот раз рискнул, но теперь ещё больше: отправившись в Тянь-дзинь, он накупил там разных мелочных товаров на 600 рублей, сообразуясь с потребностями Алашаньцев, так как торговлю он предполагал вести именно в городе Дынь-юань-ине.
В конце февраля Пржевальский возвратился в Калган и срочно стал готовиться к новому этапу экспедиции. Для приобретения нового снаряжения всё упиралось в деньги.
«Теперь я занят, – писал он, снаряжением в новую экспедицию. В особенности при нищенских средствах моей экспедиции. Я должен был занять, чуть не Христа ради, 1,800 руб. из нашей Пекинской миссии, да ещё тысячу рублей, за которую плачу по 30 рублей в месяц процентов. А если бы вы видели, как презрительно смотрят на нас китайцы! Дорогой вас не пустят в хорошую гостиницу, а повезут в самую гадость, несмотря на то, что за все берут вдесятеро. Никакой китайский мандарин не станет ни за что с вами говорить, считая это для себя унижением… Среди тысяч живущих в Китае европейцев не найдётся ни одного честного голоса, который бы высказал голую правду»[191].
Его воспоминания об этом периоде полные боли и отчаяния можно выразить цитатами из писем. «Пекинская жизнь – это точь-в-точь Николаевская на Амуре. Разница лишь та, что вместо водки пьют шампанское, так как все чиновники получают огромное содержание… Я без отвращения не могу вспомнить об этом городе, в котором и теперь привелось прожить целый месяц. Дай бог, чтобы это было в последний раз во всей моей жизни!»
Не забывал Пржевальский об отчётах и научных и военных. Пока были свежие впечатления, Пржевальский написал и отправил в Петербург отчёт о своём десятимесячном путешествии. Собранные коллекции он упаковал и отправил в Кяхту до своего возвращения. А двух казаков, оказавшихся ненадёжными, он заменил на двух новых спутников из состава русского отряда, находившегося тогда в Урге. Новые казаки оказались весьма усердными и преданными спутниками. Один из них был русский 19-летний юноша Панфил Чабаев, и другой бурят – Дондок Иринчинов.