Через месяц отдыха болезнь понемногу стала утихать, и на этой волне Пржевальский решил отложить отъезд в Омский госпиталь. В крайнем случае, – рассуждал он, в начале марта, если ещё будем недомогать, то двинемся на озеро Зайсан, где разобьём лагерь в устье Чёрного Иртыша для наблюдения за пролётами птиц и заодно поправим здоровье. Если же здоровье пойдёт на поправку, то двинемся в путь 10 марта.
Как и следовало ожидать, безделье казаков породило в их кругу пьянство и эти проступки вынудили Пржевальского отправить для перевоспитания Чебаева в Забайкальский дивизион, находящийся в районе Семипалатинской области. Там, в наказание, ему определили находиться до самого окончания экспедиции. Хотя в этом путешествии, как считал в дальнейшем Пржевальский, Чебаев намеренно «сорвался», но около него были и преданные спутники: бурят Дондок Иринчинов, участник всех четырёх путешествий в Центральную Азию, переводчик Юсупов, участник трёх последних путешествий, прапорщик Эклон, ходивший в третье путешествие и, наконец, перед самым концом экспедиции забайкальский казак Телешов, не покидавший Пржевальского до последних дней его жизни[219].
К 9 марта хронометры и фотоаппарат, высланные из Петербурга, не прибыли. Тем временем пришлось прогнать ещё одного из казаков, – унтер-офицера Павлова. Вместо него и Чебаева, Пржевальский планировал взять двух новых казаков из Забайкальского отряда, Семипалатинской области в урочище Катон-карагай.
Караван продолжал формироваться. И, таким образом, до сих пор, касаемо верблюдов: истрачено денег 3 570 руб.; сверх того, Якуб-бек подарил 17 голов. Лошадей куплено до этих пор пять (четыре в Кульдже, одна в Зайсане), и от Якуб-бека получено три. В ожидании прибытия ещё 6 верблюдов, двух хронометров и фотоаппарата, высланных из Петербурга, и доставкой их Полторацким, приходилось терпеть скверную погоду, сидя в такой «дыре» как азиатский пост.
18 марта, экспедиция должна покинуть пост. Три месяца прошли как в неволе и поэтому оставили впечатление у путешественников, что это одно из самых худших мест, виденных ими в Азии.
И вдруг, – как гром среди ясного неба: получена эстафета из Семипалатинска. В ней Пржевальского известили, что китайцы требуют от Колпаковской выдачи бежавших к нам дунган, иначе грозят вторжением своих войск на территорию, подконтрольную России. Кауфман и Полторацкий предложили путешественникам подождать с выступлением в путь до получения решения из Петербурга. Возможно, что при сложившихся сложных политических обстоятельствах поход в Тибет придётся отменить.
Не желая оставаться в Зайсане, Пржевальский всё же выступит на следующий день, но решит дойти только до ближайшей деревни Кендерлык, находящейся в 25 вёрстах, и там ожидать известий от командования. Едет он в переделанной двухколёсной арбе, иногда верхом, часто идёт пешком.
В деревне они остановились на отдых. И вот 20 марта пришла телеграмма от брата из Москвы: «18 июня прошлого года мамаша скончалась от рака желудка и болезни сердца. Полгода раньше её умер мой дядя». Пржевальский записал в дневнике: «Если бы я не возвращался из Гучена в Зайсан, то о смерти матери не знал бы до окончания путешествия. Быть может, это было бы к лучшему. Теперь же к ряду всех невзгод прибавилось ещё горе великое. Я любил свою мать всей душой. С её именем для меня соединены отрадные воспоминания детства и отрочества, беззаботно проведённые в деревне. И сколько раз я возвращался в своё родимое гнездо из долгих отлучек, иногда на край света. И всегда меня встречали ласка и привет. Забывались перенесённые невзгоды, на душе становилось спокойно и радостно. Я словно опять становился ребёнком. Да будет мир праху твоему, моя дорогая мамаша»!
21 марта был получен фотоаппарат и два хронометра, присланные из Петербурга. Но не обошлось без происшествий. Полковник Ребендер, который вёз груз, провалился на переправе через Иртыш. Фотоаппарат испортился, так как 8 дней его везли мокрым. Хронометры, обшитые войлоком, остались неповреждённые. А пока команде пришлось охотиться, ожидая прибытие новых казаков и ответа из столицы.
В конце марта находясь в урочище Чиркаин, путники приняли доктора Рашевского, прибывшего к ним из Зайсана. Лекарь обнадёжил, что зуд не усилится в прежней степени, а усталость сама начнёт проходить. Прибыл также новый казак, Телешов, взамен Павлова.
29 марта 1878 года, вечером, Пржевальский получил от начальника Главного штаба графа Гейдена телеграмму, в которой тот довёл до него точку зрения военного министра.
«В связи с обострением отношений с Китаем, движение экспедиции вглубь страны не желательно».
Николай Михайлович всё внимательно обдумал. Такие факторы как: собственная болезнь и болезнь членов экспедиции, международная напряжённость в регионе, а также смерть родных, – все это собралось в единый тяжкий груз неприятностей, не позволяющий полноценно проводить дальнейшие научные исследования. И он вынужденно сделал паузу в путешествиях, отложив экспедицию в Тибет до более благоприятных обстоятельств. С нарочной эстафетой Пржевальский посылает в Главный штаб телеграмму, где просит разрешить ему, прервав экспедицию, вернуться в Петербург для поправки здоровья и написания отчётов по собранному материалу. В планах, – убытие в Зайсан. В течение недели необходимо решить вопросы со сдачей на хранение и распродажей части экспедиционных вещей. В завершении – на почтовых в Семипалатинск и далее в столицу.
В дневнике Пржевальского появляются следующие записи. «31 марта. Перешли из Кендерлыка в Зайсанский пост с тем, чтобы отсюда ехать в Петербург. Сегодня исполнилось мне 39 лет, и день ознаменовался для меня окончанием экспедиции, далеко не столь триумфальным, как моё прошлое путешествие по Монголии.
Теперь дело сделано лишь наполовину: Лоб-нор исследован, но Тибет остаётся ещё нетронутым. В четвёртый раз я не могу попасть туда: первый раз, – вернулся с Голубой реки; второй – с Лоб-нора, третий – из Гу-чена, наконец, в четвёртый раз экспедиция остановлена в самом её начале. Я не унываю! Если только моё здоровье поправится, то весною будущего года снова двинусь в путь».
Эти слова оказались не пустое бахвальство офицера. Менее чем через год, в конце февраля 1879 года, путешественник со своими спутниками Ф. Л. Эклоном и В. И. Роборовским собрались в посту Зайсанском, чтобы начать своё третье путешествие по Центральной Азии, которое закончилось мировым триумфом[220].
Из Омска Пржевальский отправил в географическое общество донесение о приостановки экспедиции.
Несмотря на объективно-вынужденное прерывание Лоб-норской экспедиции, успехом её можно гордиться по праву. А поводов для гордости более, чем достаточно, среди них:
– Присутствие первого европейского учёного в бассейне озера Лоб-нор, подробное его исследование и описание всего, что с ним связано.
– Открытие и описание рельефа хребта Алтын-таг, его юго-западной, центральной, и северо-восточной части, о которой не имели представления учёные, занимающиеся орографией. Тем самым, Пржевальский предоставил более протяжённые границы Тибетского нагорья, на сотни километров, чем это сделали исследователи до него.
– Описание флоры, фауны горного региона пребывания, в том числе и добыча для музея Российской Академии наук уникальных экспонатов: шкуры и черепа дикого верблюда.
– Определение географических координат мест пребывания, также их маршрутные съёмки на карте Азии.
– Графики метеонаблюдений в местах пребывания, обработанные позже узкими специалистами в этой области, позволяющие найти закономерность и судить о климате бассейнов рек и озёр, а также о климате горных вершин и их температурный режим.
– Попутные беседы и наблюдательность в ряде окрестностей, куда не ступала нога европейца, позволили ему провести этнографические исследования местного населения, описание их жизни, дали интереснейший материал для суждения о быте и Центрально-азиатском антропологическом типе – одним из основных вариантов североазиатской монголоидной расы.
С точки зрения политики, Пржевальский сообщил интересные подробности о дунганском восстании, о государстве Йеттишар и судьбе Восточного Туркестана, а также провёл дипломатические переговоры с правителем возникшего мусульманского государства и дал характеристику Якуб-беку. Особый интерес представили сведения о пребывании русских староверов на Лоб-норе.
Глава VI. Третья (Первая Тибетская) экспедиция. Из Зайсана через Хами в Тибет
Отдыхая после утомительного Лоб-норского путешествия, Николай Михайлович в спокойной обстановке посещал врачей, стараясь избавится от своего телесного недуга. Рекомендации по лечению были однозначны. Спокойствие, купание, охота, рыбалка. И они оказались правы. Спустя некоторое время болезнь прошла.
После получения наград и принятия чествований со стороны европейских учёных, а также сдачи в музей академии наук научного материала, Пржевальский стал готовиться к следующей экспедиции в Центрально-Азиатскую часть, составляя её план.
Тем временем как руководитель, он подыскивал себе второго помощника для грядущего странствия. После долгих проводимых им собеседований он остановился на товарище Эклона по гимназии, прапорщике Новочеркасского полка, – Всеволоде Ивановиче Роборовском: «Человек весьма толковый, порядочно рисует и знает съёмку, характера хорошего, здоровья отличного».
Ценной находкой являлось и то, что Роборовский отлично срисовывал пейзаж, флору, фауну, умело изображал портреты и в целом людей, подчёркивая их антропологические особенности и индивидуальные характеры, что было важно для научных исследований.
Наконец, план готов, и Пржевальский представил все имеющиеся предложения в ИРГО и Военное министерство. Теперь намеченная им цель очевидна – Тибет. Направление выбрано так, чтобы пройти по местностям, представляющим наибольший интерес для науки: из Зайсана через Хами, Са-чжеу и Цайдам.