В пространстве между Алтаем на севере и Тянь-шанем на юге расстилается обширная пустыня, для которой, по общему названию этой части Центральной Азии, может быть приурочено название пустыни Чжунгарской. Здесь и встретились путешественники с невиданными до этого ими дикими лошадьми. Вот как описал эту встречу путешественник.
«Данная лошадь, называемая киргизами кэртаг, обитает лишь в самых диких частях Чжунгарской пустыни. Здесь они держатся небольшими (5-15 экземпляров) стадами, пасущимися под присмотром опытного старого жеребца. Вероятно, такие стада состоят исключительно из самок, принадлежащих предводительствующему самцу. При безопасности звери эти, как говорят, игривы. Кэртаги вообще чрезвычайно осторожны, от природы обладают тонким обонянием, слухом и зрением. Как и другие животные пустыни, надолго могут оставаться без воды, поедая сочные солончаковые растения».
Дикая лошадь
Пржевальскому удалось встретить только два стада диких лошадей. К одному из этих стад можно было подкрасться на меткий выстрел, но звери почуяли по ветру за версту, охотника и пустились на рысь. Жеребец бежал впереди, оттопырив хвост и выгнув шею, с посадкой как у обычной лошади, за ним следовали семь, вероятно, самок. По временам животные останавливались, толпились, смотрели в сторону Пржевальского и иногда лягались друг с другом, затем опять бежали рысью и, наконец, скрывались в пустыне.
После долгим переходов, экспедиция прибыла, наконец в оазис Хами. Пржевальский в своих аналитических записках в ГШ писал. «По своему положению Хамийский оазис важен во многих отношениях. Справа же и слева от него расстилаются самые дикие части Гоби: к востоку песчаная пустыня уходит через Ала-шань до Жёлтой реки; к западу та же недоступная пустыня потянулась через Лоб-нор до верховьев Тарима.
Не менее важно значение оазиса Хамийского и в торговом отношении. Через него направлялись товары, следующие из Западного Китая в Восточный Туркестан и Чжунгарию, а также идущие отсюда в Западный Китай. Этот транзит благодаря заключённому трактату, должен был развить торговлю в застенных владениях Китая. А путь через Хами и Су-чжеу к внутренним провинциям Китая по местностям населённым, в перспективе должен был стать важной артерией русских сухопутных сношений со Срединным государством».
Придя в Хами, путешественники разбили свой бивуак у входа в город на небольшой лужайке, по которой протекал мелкий ручеёк. Слух о прибытии русских мгновенно облетел весь город[224].
Главный военный начальник Хомийского округа (рис. путешественника П. Я. Пясецкого)
Здесь Пржевальскому передали письмо от Александра Ивановича Кояндера, посланное дипломатом сюда, ранее в 1877 г., и дожидавшееся адресата более года.
Перед вечером того же дня, когда они пришли в город, Пржевальский отправился туда верхом, в сопровождении переводчика и двух казаков, с визитом к губернатору.
На парадный обед приглашены были также высшие местные офицеры и чиновники, так что набралось всего человек тридцать[225]. После обеда им устроили показательную стрельбу, что произвело на чиновнико сильное впечатление.
В перерывах между приёмами и посещениями, гости осматривали город. Хами состоял из трёх городов: двух китайских (старого и нового) и одного таранчинского. В пространствах между ними расположены огороды, поля и разорённые жилища. Каждый из трёх городов обнесён зубчатою стеною, очень плохого качества. Это обычная землебитная глиняная ограда квадратной формы, где по её углам и в средине размещены башни для продольного обстреливания стен.
В продолжение магометанских восстаний жители этого города оставались верными китайскому правительству, за что трижды подвергались нападению инсургентов. Всего в этом городе на тот момент насчитывалось в то время около 10 тыс. жителей, а именно: 1,5 тысячи китайцев, по 2 тысячи дунган и таранчей, наконец, 4,5 тысячи китайских солдат. В числе их состоял батальон из дунган, оставшихся верными китайскому правительству. Этот батальон, которому не доверяли китайцы, размещался особо.
В течение пяти суток, проведённых в Хами, продолжались сборы в дальнейший путь, и растянулись они на несколько дней по той причине, что никто без разрешения чин-цая ничего не хотел продавать.
1 июня 1879 г. путники завьючили своих верблюдов и двинулись в путь по дороге, которая вела в г. Ань-си. Этой колёсной дорогой они должны были идти четыре станции, потом свернуть также по колёсной дороге, направляющейся в оазис Са-чжеу, находящийся на реке Дань-хэ.
Первые десять вёрст от города Хами путь лежал по местности плодородной, здесь везде поля, арыки и разорённые жилища, из которых многие начинали возобновляться. Корм был здесь хороший, и верблюды, голодавшие ранее, могли набить желудки своим любимым джантаком[226].
Следующий город, в который прибыла экспедиция был оазис Са-чжеу или, как называли его китайцы Дун-хуан, – один из лучших оазисов в Центральной Азии. Встреча каравана местными властями в Са-чжеу была настороженной. С первого же раза китайцы отказали дать проводника не только в Тибет, но даже в соседние горы, мотивируя отсутствием людей, знающих путь, наличием разбойников-тангутов, непроходимостью безводных местностей, страшными холодами в горах и т. д.
В течение всей недели местные власти постоянно уговаривали русских отложить дальнейший путь, и в подкрепление своих доводов опять указывали на пример венгерского путешественника графа Сеченьи, посетившего за два месяца до них тот же Са-чжеу и отказавшегося от дальнейшего следования на Лоб-нор или в Тибет[227].
План дальнейших действий состоял в том, чтобы подробнее обследовать самые горы Нань-Шаня, дать отдохнуть и перелинять верблюдам, отдохнуть самим и, наконец, подыскать за это время проводника в Тибет, или в Цайдам.
21 июня 1879 г. экспедиция направилась с места своего бивуака к Нань-шаню. Провожатыми явились офицер и трое солдат. Путники прошли вдоль стены города и, сделав три версты к востоку, достигли окраины оазиса. Перед ними стояли те самые горы, которые протянулись к востоку до Жёлтой реки, а к западу – мимо Лоб-нора, к Хотану и Памиру, образуя собою гигантскую ограду всего Тибетского нагорья с северной стороны. Но по дороге китайский конвой обманул экспедицию, и завёл её в труднодоступное место.
Пришлось идти наугад в разные стороны, разбившись на группы. По дороге повстречались монголы. После морального воздействия на них, и видя безысходность своего положения, «пленники» объявили, что покажут путешественникам дорогу.
И путники отправились со своими новыми провожатыми в дальнейший путь. На случай, если бы им не встретились посланные в другой, ещё не вернувшийся, разъезд, они применили следующий приём: оставили записку, куда идут и прикрепили эту записку в расщеп палки, воткнутой в землю на видном месте покинутого бивуака.
Вскоре от местных китайцев выяснилось, почему сажчеуские власти так упорно не хотели пускать путников в горы и даже прибегли к умышленному обману в пути, посредством данных им проводников. Было опасение, чтобы русские не разузнали новый путь в Тибет, как известно, не слишком-то подчинённый Китаю[228]. Приходилось только рассчитывать на самих себя и на удачу, так много раз выручавшую экспедицию в различных трудных обстоятельствах совершенных путешествий.
Остановившись в районе хребта Нань-шань, путешественники расположили свой бивуак в комфортном ключевом оазисе и провели там почти 3 недели. Устроились они с комфортом. Обе палатки, офицеров и казаков, расположили на зелёной лужайке, постельные принадлежности тщательно выколотили от пыли и соли, отдельно сложили вьючный багаж. Отдельно расположили кухню, слепив её из глины на берегу речки Куку-усу, и даже стали выпекать здесь же булки из муки, приобретённой в Са-чжеу. Пока основная часть отдыхала от изнурительной дороги, переводчика Абдула с двумя казаками отправили обратно в Са-чжеу запастись продовольствием на 4 месяца вперёд, чтобы хватило на весь путь в Северный Тибет.
Отдохнув на так называемом «Ключе благодатном», путники перебрались повыше в альпийскую область гор, где Пржевальский произвёл рекогносцировку местности.
Новая стоянка была расположена в небольшой горной долине на абсолютной высоте 11 700 футов, в расстоянии 4 5 вёрст от вечно снеговых вершин, называемых монголами Мачан-ула и составляющих западный край хребта Гумбольдта, где путешественники хорошо поохотились, добывая себе на пропитание мясо голубых баранов Куку-яманов. Когда стало ясно, что альпийская область гор уже достаточно обследована, пришло время подумать и о дальнейшем пути к Тибету.
Подведя итог проделанному пути, Пржевальский сделал вывод, который записал в свой дневник. «Открытием мною в конце 1876 года громадного хребта Алтын-тага близ Лоб-нора, – писал Н. М. Пржевальский, определилась неизвестная до тех пор связь между Куэн-люнем и Нань-шанем и выяснилось, по крайней мере в общих чертах, положение северной ограды всего Тибетского нагорья… Таким образом, является непрерывная, гигантская стена гор от верхней Хуан-хэ до Памира. Эта стена огораживает собою с севера самое высокое поднятие Центральной Азии и разделяет ее на две, резко между собою различающиеся, части: монгольскую пустыню – на севере и Тибетское нагорье – на юге.
Нигде более на земном шаре нельзя встретить, на таком обширном пространстве, столь резкого различия двух рядом лежащих стран. Горная гряда, их разделяющая, часто не превосходит нескольких десятков вёрст в ширину, а между тем по одну и по другую ее стороны лежат местности, совершенно различные по своему геологическому образованию и топографическому рельефу, по абсолютной высоте и климату, по флоре и фауне, наконец, по происхождению и историческим судьбам народов, здесь обитающих»