Между тем внезапно случилась неприятность, чуть было не окончившаяся гибелью одного из лучших членов экспедиции – унтер-офицера Егорова. Вот что описывает Пржевальский в своих воспоминаниях.
После охоты, Пржевальский послал искать раненного ими яка двоих, – Калмынина и Егорова. Як был ценен тем, что кроме мяса из его шкуры делали хорошую и носкую обувь. Казаки проехали вёрст восемь до входа в ущелье, привязали там верблюдов, а сами направились в горы и пошли по следу раненного зверя. В одном месте они вопреки инструкции разделились и пошли порознь.
Когда Калмынин не нашёл яка, он отправился обратно к месту привязки верблюдов, поскольку предполагал, что и Егоров вернётся к этому же месту. Однако напарник там отсутствовал. Обстановка осложнялась тем, что Егоров отправился на охоту в одной рубашке, оставив у привязанных верблюдов свой сюртук, спичек с собой у него не было, потому, что он не курил. Необходимо было принять мгновенное решение. Тотчас же Пржевальский организовал группу поиска в составе: прапорщика Эклона, препаратора Коломейцева и трёх казаков – Калмынина, Телешова и Румянцева и лично ею руководил. Все пятеро поехали верхами до ущелья, в котором дожидались верблюды. Здесь Эклон и Телешов должны были искать в ближайших окрестностях, остальным же велено было идти на то место, где Егоров расстался с Калмыниным, и отсюда начать поиски.
Поздно вечером вернулись Коломейцев с Телешовым и объявили, что поиски оказались неудачными, поэтому Эклон с двумя казаками остался ночевать в горах в ожидании распоряжений на завтра. На рассвете, посланные направились по следам яка, рядом с которыми кое-где на глине неясно были видны и следы Егорова, обутого в то время в самодельные сапоги без каблуков.
Между тем наступила холодная ночь. Егоров, щеголявший в одной рубашке, поневоле должен был проплутать всю эту ночь, и, вероятно, зашёл куда-нибудь далеко. Потеряв след Егорова, Коломейцев, Калмынин и Румянцев до вечера лазили наудачу по ущельям, стреляли там для сигналов, но ничего не нашли. Уже после заката солнца все трое, сильно усталые, вернулись к ожидавшим их Эклону и Телешову, которые также ничего не нашли.
С рассветом следующего дня Пржевальский лично отправился продолжать поиски. Взял с собой, кроме Телешова, Калмынина и Румянцева, свежих людей – Урусова и Гармаева. Прапорщик Эклон, ночевавший в горах с двумя казаками, возвратился на стойбище для охраны имущества.
Целый день в поиске бродили по горам, стреляли в каждом ущелье, но ничего не нашли. Устали сильно, и, переночевав в горах, на следующий день вернулись к своему бивуаку. Таким образом, в течение двух дней горы были обшарены, насколько возможно, вёрст на двадцать пять к востоку от стоянки до того места, где окраинный хребет соединяется со снеговым. В тягостном ожидании их возвращения они провели ещё трое суток на прежнем стойбище.
Между тем в горах уже наступала осень, и морозы на восходе солнца достигали 7 °C на стоянке и невольные мысли, что совершенно бесцельно погиб один из членов дружной семьи, которой была экспедиция, навевали сожаление и огорчение. Отчаявшись, было принято решение покинуть роковое место и направиться к западу по высокой долине, которая залегла между главным и окраинным хребтами. Пройдя вёрст 25, встретили ключ, отдохнули на нём часа два, а затем пошли опять, с целью уйти в этот день как можно дальше.
Караван шёл в обычном порядке, все ехали молча в самом мрачном настроении духа. Спустя час после того, как путники вышли с привала, казак Иринчинов, ехавший во главе первого эшелона, заметил своими зоркими глазами, что вдали кто-то спускается с гор по направлению каравана. Сначала все подумали, что это какой-нибудь зверь, но Пржевальский рассмотрел в бинокль, что это был человек и не кто иной, как числившийся уже в мёртвых, Егоров[230].
Тот час же Эклон и один из казаков поскакали к нему, и через полчаса Егоров уже был возле нашего каравана, где в эту минуту почти все плакали от волнения и радости, что член их семьи остался жив. Он едва держался на ногах, лицо у него было худое и почти чёрное, глаза воспалённые, губы и нос распухшие, покрытые болячками, волосы всклокоченные, взгляд какой-то дикий. С подобной наружностью гармонировал и костюм или, вернее сказать, остатки того костюма, в котором Егоров отправился на охоту. Одна злосчастная рубашка прикрывала теперь наготу, фуражки и панталон не было, а ноги были обёрнуты в изорванные тряпки.
На первом же привале, его напоили чаем и накормили немного бараньим супом. Затем обмыли тёплой водой израненные ноги и приложили на них корпию, намоченную в растворе арники, из походной аптеки, дали хины, и уложили спать.
Возвращение унтер-офицера Н. Егорова. Рисунок Р. Роборовского
Ещё день-другой таких страданий – и заблудившийся в горах мог погибнуть от истощения. Он сам уже чувствовал это, и решил ходить до последней возможности, затем собирался вымыть где-нибудь в ключе свою рубашку и в ней умереть. Но судьба рассудила иначе, Егоров случайно набрёл на свой караван и был спасён. Опоздай они днём выхода с роковой стоянки или выступи днём позже, наконец, пройди часом ранее или позднее по той долине, где встретили Егорова – несчастный, конечно, мог погибнуть, и данный случай навсегда остался бы темным пятном в истории путешествий Н. М. Пржевальского, но этого к счастью не произошло.
Экспедиция остановилась в Сартынской[231]долине, в районе озера Ихэ-Сартын, чтобы выходить ослабевшего Егорова. Нашли и проводника на дальнейший путь окружной дорогой через стойбище курлыкского князя. Все местные советовали идти обходной дорогой, на что путники и согласились.
Впрочем, для экспедиции было выгодней идти окружным путём, который давал возможность лучше познакомиться с северным Цайдамом. Затем они рассчитывали купить у князя несколько новых верблюдов, или выменять их на более плохих из своих и оставить, под надзором того же князя, весь лишний багаж до возвращения из Тибета.
Через день в лагерь к путникам приехал уездный чиновник глава местной власти Курлык-бэйсе, который отказал Пржевальскому в помощи. Немного погодя, Пржевальский сам отправился к нему нанести визит и возобновить переговоры. Он сказал, что, имея свой пекинский паспорт, он требует снабдить их проводником и всем необходимым на дальнейший путь. Срок такого ультиматума был назначен до следующего утра.
В противном случае он пригрозил: во-первых, жаловаться на него в Пекин, а во-вторых, ввиду безвыходности положения, голодать они не намерены, – отнять силою необходимое им продовольствие, если его не продадут по доброй воле. С тем он и уехал. Иринчинов же на некоторое время остался у чиновника и в красках представил ему совсем неприятную для него перспективу, чем ещё более напугал его относительно возможности завтрашней экзекуции.
Утром следующего дня чиновник приехал и объявил, что готовы исполнить все требования, за исключением дать проводника прямо в Тибет, но обещали вожака до стойбища соседнего цайдамского князя Дзун-засака, того самого, у которого Пржевальский был при своём первом путешествии в Тибет. На такую комбинацию пришлось согласиться, тем более, что после подобных недоброжелательных контактов с ним, уже невозможно было оставить у него на хранение лишнюю кладь до возвращения из Тибета. И такова вся Внутренняя Азия.
Пройдя 120 вёрст, они пришли в Дзун-засак, в котором дважды они были при первом путешествии в Центральной Азии в 1871 1873 годах. Таким образом, они вышли на старую дорогу и сомкнули с ней линию нового пути. Шесть дней они простояли возле хырмы[232] Дзун-засак, и все это время прошло в хлопотах по дальнейшему снаряжению в Тибет.
Местные чиновники согласились принять к себе в хырму на хранение коллекции и лишний багаж, всего пудов тридцать клади. Затем они взяли у путников на сохранение 20 ямбов серебра. И, когда обоз значительно убавился, оставшимся багажом завьючили 22 верблюда. Теперь вьюки сделались лёгкими, не более как по 6 7 пудов весом на каждое животное, и почти все верблюды, отдохнув в Нань-шане, чувствовали себя бодрыми и годились для перехода через Тибет. Иначе они не смогли бы туда вовсе идти, так как у местных хороших верблюдов не оказалось.
12 сентября 1879 г. экспедиция двинулась в Тибет. Начался второй период путешествия, более интересный как по самому характеру впереди лежавших местностей, так и по их совершенной непредсказуемости.
Подытожив первую часть экспедиции в Тибет, можно подвести черту: от Зайсана до хребта Бурхан-Будда путники прошли по пустыне более чем 2000 вёрст. И только в одном месте на Тянь-Шане встретили настоящий лес, в котором путники провели сутки. По этой причине образцы флоры и фауны в изобилии встречались редко. Но всё же за пять весенне-летних месяцев им удалось собрать около 600 экземпляров птиц и млекопитающих и 406 видов растений в гербарий.
Белые пятна, зиявшие на географических картах, вскрыты. Глазомерная съёмка пути, определения широты, барометрические измерения высот и метеорологические наблюдения, всё это прочно вошло в копилку мировой науки, благодаря этой экспедиции Пржевальского. Нужно признать, что этнографические исследования, на этом участке, объективно проводились слабо, так как по пути встречалась почти сплошь безлюдная и бесплодная пустыня, за исключением оазисов Хамийского и Сачжеуского и других местностей северного Цайдама.
Проанализировав полученный материал, Пржевальский сделал вывод. Весь Тибет, по различию своего топографического характера, равно как и органической природы, может быть разделён на три резко между собою различающиеся части: