По национальностям жители Лхасы состоят из тибетцев, китайцев, пебу, или индусов, приходящих из Бутана, и кашмирцев, известных под названием качи. Последние, все магометане, составляют отдельную общину, занимаются исключительно торговлей и имеют собственного старшину, признаваемого правительством. Пебу почти все ремесленники и славятся в особенности обработкой металлов. Китайцы, проживающие в Лхасе, занимаются также торговлей, кроме того, здесь, при китайском резиденте, состоит несколько сот солдат, а также имеются небольшие отряды в городах Шигатзе, Тингри, Танце, в некоторых пограничных пунктах и на почтовой дороге из Лхасы в Сы-чуань Товары в столицу далай-ламы привозятся главным образом из Китая, в меньшем количестве из Кашмира и Индии.
Народ испорчен нравственно, много воров и развратных женщин, между ламами сильно распространён грех содомский. Однако, по общему убеждению, все грехи эти будут богом прощены, так как они творятся в святом городе[246].
Местопребыванием далай-ламы служит обширный монастырь Буддала [потала], построенный на скалистом холме близ северо-западной оконечности Лхасы. Летом же далай-лама живет в кумирне Норбулинка, лежащей невдалеке, западнее Буддалы. В самой Лхасе, кроме Буддалы, считается одиннадцать кумирен, вообще богатых и многолюдных. Помимо того, в ближайших окрестностях описываемого города построено также много кумирен, из которых самые знаменитые: Сэра, Брайбон и Галдан; их начальником считается сам далай-лама. Общее число лам в собственных владениях этого последнего наши монголы определяли до пятидесяти тысяч человек[247].
«Предшественник нынешнего далай-ламы умер в 1874 году в возрасте 22 лет. Как говорят, он был отравлен приближенными ламами, подкупленными светским правителем Тибета номун-ханом[248], с которым этот далай-лама не ладил.
Нынешний глава буддийского мира, составляющий тринадцатое перерождение далай-ламы, найден был в Юго-восточном Тибете, в восьми днях верхового пути от Лхасы, в богатом тибетском семействе. Таким образом, новому тибетскому первосвященнику в то время в 1879 году, от роду было только 5 лет.
В известные дни тибетский полубог восседает в кумирне на престоле, к подножию которого подходят богомольцы, на их голову далай-лама кладёт свою руку. Удостоиться подобного рукоположения считается величайшею благодатью, для получения которой верующие нередко тратят последнее состояние и рискуют всеми трудностями далёкого путешествия. Поэтому в казну далай-ламы ежегодно поступают значительные суммы, которые идут на украшение кумирен, на содержание бесчисленных лам, наконец, вероятно, и расхищаются приближенными ламами.
Вообще жизнь далай-ламы крайне незавидная: за каждым его шагом следят приближенные ламы, номун-хан и китайские резиденты.
Труп умершего далай-ламы хоронят на дворе Буддалы в сидячем положении; над ним выстраивают часовню с позолоченною крышею. Каждая из таких часовен имеет сажени две или три высоты, и только часовня пятого по счету далай-ламы значительно поднимается над прочими. Подобным же образом хоронят и банчин ирембучи; но могил этого последнего в Буддале только пять»[249].
На шестнадцатый день стоянки близ горы Бумза 30 ноября, приехали два чиновника из Лхасы в сопровождении начальника д. Напчу и объявили, что туда же прибыл со свитой посланник от правителя Тибета номун-хана. Вместе с тем приехавшие объяснили, что по решению номун-хана и других важных сановников Тибета экспедицию не велено пускать в Лхасу, и что им до китайцев нет дела, так как они повинуются лишь своим природным правителям. И будто бы, китайский резидент даже не знает о прибытии русских. Последнее заявление, было ложным, китайцы, конечно, желали быть лишь в стороне от этого дела.
Пржевальский настаивал, что желает непременно видеться и переговорить с главным посланцем, чтобы об их прибытии тотчас сообщили китайскому резиденту и от него доставили «дозволение или не дозволение» идти им в Лхасу, а равно присланы письма и бумаги, которые непременно должны быть получены из Пекина тем же амбанем на имя экспедиции.
Далее он заявил, что если через два-три дня тибетский посланник к ним не приедет, то он сам пойдёт к нему в Напчу для переговоров. Чиновники обещали исполнить его желания, но при этом умоляли, чтобы путники не двигались вперёд, так как, в подобном случае, их строго накажут по прибытии в Лхасу.
Посланцы далай-ламы. Рисунок В. Роборовского
Действительно, подобные действия, были бы для тибетцев крайне нежелательны, так вскоре приехали тибетские переговорщики. Сославшись на то, что русские никогда ещё не были в Лхассе, тибетский правитель и духовный наставник далай-лама не желают их появления в их столице.
На это Пржевальский отвечал, что разной веры, но бог один для всех людей; что по закону божескому странников, кто бы они ни были, следует радушно принимать, а не прогонять, что они идут без всяких дурных намерений, собственно посмотреть Тибет и изучить его научно, что, наконец, их всего 13 человек, следовательно, они не могут быть опасны. На все это получился тот же самый ответ: о разной вере, о трёх народах, приходивших с севера и т. д. При этом как сам посланник, так и вся его свита, сидевшие в юрте, складывали свои руки впереди груди и самым униженным образом умоляли путников исполнить их просьбу – не ходить далее. О каких-либо угрозах не было и речи, – наоборот, через переводчиков прибывшие тибетцы предлагали оплатить им все расходы путешествия, если они только согласимся повернуть назад.
«Даже не верилось собственным глазам, чтобы представители могущественного далай-ламы могли вести себя столь униженно и так испугаться горсти европейцев. Тем не менее, это было фактом, и фактом знаменательным для будущих попыток путешественников проникнуть в Тибет».
Оставив в стороне вопрос об уплате издержек, которые ему предложили тибетцы, как недостойный чести русского офицера, Пржевальский заявил тибетскому посланнику, что ввиду всеобщего нежелания тибетцев пустить экспедицию к себе, соглашается возвратиться, но с одним условием: чтобы посланники выдали ему официальную бумагу с объяснением, почему их не пустили в столицу далай-ламы. Тибетцы отказались дать такую бумагу, мотивируя тем, что у них нет на это полномочий ни далай-ламою, ни номун-ханом. Тогда Пржевальский проявил твёрдость характера и пригрозил им: «Завтра утром мы выступаем со своего бивуака, и если будет доставлена требуемая бумага, то пойдём назад, если же нет, то двинемся к Лхасе».
После краткого совещания между посланцами, они передали через переводчика, согласие дать упомянутую бумагу, но для составления ее всем им необходимо вернуться к своему стойбищу, расположенному вёрстах в десяти от лагеря, на границе далай-ламских владений. В ответ Пржевальский сказал посланнику, что он путешествует много лет, но нигде ещё не встречал таких негостеприимных людей, каковыми являются тибетцы. И пригрозил, что об этом напишет, чтобы узнал весь свет. Рано или поздно к ним все-таки придут европейцы, и пусть обо всем этом посланник передаст далай-ламе и номун-хану. Ответа на подобное нравоучение не последовало. Видимо, тибетцам важнее всего было скорее избавиться от экспедиции, а мнение цивилизованного мира, их не волновало.
Утром тибетские посредники привезли требуемую бумагу. Сохранился подлинный текст этого документа, перевод которого сделан профессором В. П. Васильевым. Ознакомившись с текстом бумаги через своего переводчика, Пржевальский понял, что упорствовать дальше бесполезно, дал команду на сворачивание лагеря и сбор в обратный путь. Казаки сняли лагерь и приготовились к отходу. И стоя толпой, тибетцы долго смотрели вслед каравану, до тех пор, пока тот не скрылся за ближайшими горами.
Конечно, в Лхасе, да и во всем Тибете, возвращение экспедиции было растолковано местному народу, как результат непреодолимого действия ламских заклинаний и всемогущества самого далай-ламы[250].
Усталые люди и сильно усталый гужевой транспорт, скудные запасы еды, дали о себе скоро знать. С корреспонденцией им тоже не повезло, так как послать курьеров для доставки им писем из Лхасы тибетцы отказались. Поэтому письма, посланные Китайскому резиденту, должны были вернуться обратно в Пекин. Повезло только в том, что теперь в экспедиции имелся готовый грамотный проводник, не только хорошо знающий дорогу, но и вообще человек толковый, проникшийся симпатией к русским. Он сообщал очень много разных сведений об исследуемой стране и инициативно оказывал всяческую помощь Пржевальскому. Этим проводником был племянник Чутун-дзамбы, того самого, который был вместе с экспедицией Николая Михайловича в 1872–1873 году[251].
Проводник оказался полезным с самого начала. Именно, он сумел закупить дополнительно кое-какие запасы провианта и несколько лошадей, кроме того он тайно разведал и доложил Пржевальскому, что на расстоянии одного перехода позади экспедиции следует отряд конных тибетцев, человек 30, а сам посланник и его свита остались жить в Напчу до тех пор, пока не получать известий, что путешественники перевалили на северную сторону через Тан-ла.
Подъём на это плоскогорье совершён быль вполне благополучно. Ёргаев нигде не было видно. Страх снова встретиться с опытным русским отрядом превратился в оружие, направленное против самих разбойников. Теперь местные торговцы, заметив это, могли бравировать своим знакомством и якобы покровительством русских, запугивая ёргаев тем, что «эти люди присланы сюда китайским, правительством для того, чтобы всех их перебить, за их разбои. А не перебили до сих пор потому, что не знали, наверное, что они и есть самые разбойники».